Гончаров приобретает популярность

До вечера было еще далеко, поэтому, еще раз исследовав визитку, врученную мне блудливой Кондратовой, я решил, не дожидаясь ефимовской информации, не откладывая дела в долгий ящик, пообщаться с ним немедленно.

Борис Антонов, закадычный друг Юрия Кондратова, оказался предпринимателем средней руки. Он держал производственный цех по выпуску зеркал и резных стекол, чем несказанно гордился. Поскольку особенного наплыва желающих попасть в его кабинет не было, то крутозадая секретарша устроила мне аудиенцию уже через пять минут. Рыжеватый толстощекий блондин, пышущий здоровьем и самодовольством, почему-то решив, что я один из потенциальных крупнооптовых заказчиков, встретил меня любезно и суетливо. Приказал принести кофе, усадил в покойное кресло и начал рассказывать, как блестяще у него идут дела и какие заморские страны просто мечтают сотрудничать с ним и его фирмой «Отражение».

Едва взглянув на его руки, я понял, что попал не по адресу. Такие руки отродясь не держали не то что резака, но и примитивного молотка. Однако, коли уж пришел – так пришел, хоть что-то я из него, но вытяну, потягивая кофе, подумал я и, не зная, с чего начать, спросил прямо в лоб:

– Вы Юру Кондратова знали?

– Знал, – удивленно ответил он. – Но при чем здесь Юра? Мы с вами говорим о производстве и ассортименте моей продукции.

– Это не мы, это вы говорите об ассортименте своей продукции, – грубо поправил я. – А у меня вопросы к вам совершенно другие. Когда вы с ним познакомились?

– Двадцать пять лет назад, – обиженно захлопав белесыми ресницами, ответил Антонов. – В семьдесят четвертом году, когда мы с ним пришли в первый класс.

– Значит, друзья с детства.

– Да какие мы друзья, – на всякий случай решил отдалиться Антонов. – Так, знакомые. У нас и интересы были совершенно различные, а после того, как он вернулся из Чечни, я вообще предпочитал с ним не встречаться.

– Что так? – предчувствуя какую-то зацепочку, заинтересовался я.

– Он словно озверел после той войны. Чуть ли не бросаться на меня стал. А зачем мне это нужно? Я спокойно живу, имею жену и воспитываю сына. Немножко тружусь и делаю свой маленький бизнес. Зачем мне его проблемы? Почему я должен давать ему в долг, заранее зная, что он его мне не вернет? Можно дать один, два, три раза, но когда это перерастает в привычку, тут уж извините. Я понимаю, что он той войной травмирован, но не я ее развязывал и тем более не я его туда посылал.

– Вы знаете, что его застрелили?

– Конечно знаю, сам провожал его в последний путь. А кто, как не я, подкинул Юльке на похороны? Небось его новые дружки не очень-то и раскошелились.

– А вы их знаете? С кем в последнее время он был особенно дружен?

– Знать я их не знаю и знать не желаю, такие же психи, как и он сам.

– Но все-таки. Хоть по имени вы их знать должны.

– Еще раз вам говорю: не знаю я никого, – занервничал предприниматель и, брезгливо дернув носом, сообщил: – Был у него Илья Мамедов, кажется, они вместе воевали. Но он даже на похороны не явился. Хорош дружок.

– Вот видите, ведь вспомнили, – укоризненно заметил я и умиротворенно добавил. – Вспомнили одного, вспомните и остальных. Нужно просто не волноваться, а чуточку подумать и собраться с мыслями.

– А собственно говоря, в чем дело? – вдруг распетушился Антонов. – Почему ради вас я должен бросить свои производственные дела и заняться перечислением кондратовских дружков? И вообще, кто вы такой?

– Козел, об этом ты узнаешь, когда я вызову тебя повесткой, – не давая ему опомниться, пообещал я и зловеще добавил: – У меня в налоговой полно друзей…

– Я действительно больше никого не знаю, – заметно скиснув, пролепетал Антонов.

Если дурак, то надолго, а если трус, то навсегда. И что мешает ему потребовать документы и выставить незваного визитера вон? Нет же, одно упоминание о налоговой службе привело его в священный трепет.

– А ты хорошенько подумай, акула бизнеса, – продолжал напирать я, – может быть, что-то и вспомнишь. Да не потей ты так, я сегодня добрый.

– Ну еще был у него Миша, как фамилия – не знаю, но он с ним порвал отношения, когда узнал, что тот неровно дышит к Юльке.

– Вот оно что, – напрягся я. – А какой он из себя?

– Здоровый, как слон, и наглый, как танк. Но это все. Больше я никого из его новых друзей не знал и не горю желанием с ними знакомиться.

– Понятно. Теперь строго между нами. Вы знаете, что Юрий Кондратов подозревается в ограблении банка и убийстве двух охранников?

– Что? – выпучив глазенки, открыл рот Антонов. – Но ведь он… Его самого на посту застрелили. Не может такого быть. Вы что-то там напутали.

– К сожалению, мы ничего не напутали, а почему вы так удивились? Или вам кажется, что Кондратов на такое был не способен?

– Даже не знаю, что и сказать. До Чечни я бы вам дал утвердительный ответ – Юрка на такое не способен! Теперь же утверждать этого я не могу и даже…

– Что «даже»? – грубо надавил я на личность Антонова.

– Да нет, ничего. Я хотел сказать, что он сильно изменился, и, к сожалению, не в лучшую сторону.

Поставив машину на стоянку и неспешно бредя домой, я думал, что война, и тем более война странная, как в Чечне, еще никого не сделала праведником, ни в ком не укрепила мораль. Наоборот, она корежит души и ломает психику. После ее жестоких уроков все видится в другом свете. То, что казалось недозволенным, мнится доступным, то, что представлялось незыблемым, превращается в гниль и труху. Нет, не у всех, конечно, появляется это чувство вседозволенности, но искушает многих.

Грустный полковник сидел за кухонным столом, грыз луковицу и заедал ее ржаным хлебом, сдобренным растительным маслом. На мой приход он даже не прореагировал. Его унылый вид, помятая старая пижама, а особенно скудная пища вызывали невольное сожаление и чувство вины.

– Милка, ты что, не можешь как следует покормить отца? – врываясь к ней в спальню, с надрывом спросил я. – Могла бы приготовить что-нибудь ему поесть.

– Не кричи на меня, – откладывая черный том Эдгара По, спокойно ответила она. – Я все приготовила. Там и борщ и жаркое.

– Тогда почему он жует черный хлеб с луком?

– А спроси его, старого дурака. Между прочим, я тоже задала ему этот вопрос. Ты знаешь, что он мне ответил? Он сказал, что в этом доме с ним обращаются как с собакой и что он больше чем на кусок черного хлеба с луком не заработал. Как тебе это нравится? Попробуй поговори с ним сам. Может быть, к тебе он отнесется откровеннее и объяснит причину своего маразматического каприза.

– Ну что, Алексей Николаевич, как дела? – входя на кухню, жизнерадостно спросил я.

– Хорошо, – скорбно ответил он и захрустел луком с удвоенной силой.

– А почему не в настроении?

– Старческая хандра, – последовал лаконичный ответ.

– Поделитесь.

– Это мое личное, – вставая из-за стола, печально ответил он.

– И все же…

– Сегодня восемнадцатое августа, – назвал он загадочную дату и скрылся в кабинете.

– Ну что он? – через минуту выползая из комнаты, спросила встревоженная Милка.

– Да бог его знает, говорит, что одолела старческая хандра.

– Наверное, так оно и есть, но ничего, пройдет.

– А еще он многозначительно объявил сегодняшнюю дату – восемнадцатое августа. Может, в этот день случилось что-то страшное?

– Случилось! – окаменела Милка. – В этот день, шестьдесят лет назад, он родился. Боже праведный, ну как я могла забыть! Ведь я и подарок ему от нас приготовила. И шампанское уже месяц как стоит. Ну не стерва ли я?

– Истину глаголешь.

– Заткнись. Немедленно беги в магазин и купи что-нибудь вкусненькое, а я займусь столом. Обиделся ведь, старый черт, как его теперь умаслить?

Старого черта долго уговаривать не пришлось. Уже через час он сидел во главе стола в новом, только что подаренном костюме и, попивая водочку, благосклонно слушал наши льстивые, но искренние речи.