Страница 38 из 54
— Возможно.
— Насколько большая?
— Похоже, так или иначе дотягивается до Сената.
— Звучит действительно крупно. У нее неприятности?
— Пока нет.
— Деньги замешаны?
— Может быть и так.
— Сколько? Я имею в виду — хотя бы предположительно?
— Боюсь, миллионы, не меньше.
Стейси удовлетворенно кивнул головой.
— Я это всегда говорил, — пробормотал он едва слышно, скорее сам себе.
— Говорили что?
— Я всегда говорил, что Конни, с ее-то умом и внешностью, когда-нибудь по-настоящему выйдет в дамки!
Глава двадцатая
Лос-Анджелес я покинул стремительно. В мотель за пальто и своими бритвенными принадлежностями заезжать не стал — Френк Сайз купит мне новые. Прямо от Стейси я отправился в Лос-Анджелесский международный аэропорт, вручил ключи от машины парням из конторы Хертца и убыл первым же рейсом на восток. Он оказался в Чикаго, и мне пришлось провести целый час в тамошнем аэропорту им. О’Хары, прежде чем я дождался самолета, который следовал бы куда-нибудь поближе к Вашингтону. Им стал рейс на Френдшип, который находится буквально на полпути между Балтимором и Вашингтоном. Конечно, мне хотелось бы в конечном итоге сесть в Национальном аэропорту Вашингтона, но оказалось, что после полуночи там посадка запрещена — якобы от нее слишком много шума. В полночь все в Вашингтоне уже час как в постели — по крайней мере все те, в чьей власти решать, когда садиться и взлетать самолетам.
Я позволил себе роскошь взять прямо из Френдшипа такси и был дома уже к четырем часам утра. Сара проснулась, когда я прокрадывался в спальню. С ней так всегда, какие бы усилия я ни прикладывал, чтобы оставаться тихим и незаметным.
— Как все прошло? — спросила она.
— Неплохо.
— Много всяких новостей. Рассказать сейчас?
— А давай. Мне звонили?
— Еще как!
— И кто?
— Ты намерен перезвонить им прямо сейчас?
— Да нет. Просто любопытно.
— Ну, лейтенант Синкфилд звонил. Дважды. Мистер Артур Дейн — один раз. Голос у него… вкрадчивый. Разок звонили эти твои… из клуба. Еще жена сенатора, миссис Эймс. Потом еще какая-то, говорила этак плаксиво, назвалась Глорией Пиплз. Еще Конни Мизелль, девица с таким бархатным голосом.
— А ты б видела ее тело… — сказал я.
— Если оно соответствует голосу, ты, поди, опять влюбился.
— Я с этим справлюсь. А что ты им говорила?
— Что ты в Лос-Анджелесе, где именно я не в курсе, и что если у них что-то особо важное, они могут, наверно, попытаться достать тебя через офис Френка Сайза. А теперь марш в постель!
— Я вот думаю, не надеть ли мне пижаму?..
— Сейчас тебе будет не до нее, — пообещала она.
Это было смутное чувство, что здесь есть кто-то еще. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть руку. Пальцы ее были напряжены и вытянуты, и она стремительно приближалась к моей переносице. Я резко откатил голову влево, и пальцы цапнули меня чуть повыше правого уха. «Уанг!» — крикнул Мартин Рутерфорд Хилл вместо «Доброе утро!».
— Да ты у нас киллер, да, малыш? — спросил я.
Затем прислушался к себе, стараясь оценить, насколько тяжелое похмелье я заработал в результате вчерашнего бесконтрольного потребления внутрь горячительных напитков. По ощущениям, была не крайняя степень, но почти.
— Дик! — сказал Мартин Рутерфорд Хилл.
— Эй, Сара! — закричал я.
— Что? — донесся ее крик с первого этажа.
— Ребенок произнес слово!
— Сейчас несу! — крикнула она.
Некоторое время спустя она появилась, неся с собой чашку кофе. Я с кряхтением сел на кровати и благодарно принял ее.
— Дать тебе сигарету? Или ты собираешься опять бросать?
— Я брошу на следующей неделе. Они в кармане пиджака.
Она нашла пачку, вложила сигарету мне в рот и зажгла ее для меня.
— Спасибо, — сказал я. — А ребенок сказал слово.
— Правда?!
— Он сказал мое имя. Дик. Скажи опять «Дик», Мартин Рутерфорд!
— Дик, — тут же сказал Мартин Рутерфорд.
— Видишь?
Она покачала головой.
— Ну, такое он говорит целыми днями.
— Ступай, чадо, — сказал я. — Придешь, когда сможешь сказать «Декатур».
— Примерно в пять лет, — сказала Сара.
— Сколько сейчас времени?
— Начало одиннадцатого.
— Ты сегодня работаешь?
Она опять покачала головой.
— Не сегодня.
— Возьми няньку для ребенка, сходим куда-нибудь вечером вместе.
— Боже, мистер Лукас, я вся трепещу! По какому случаю?
— Просто так, никакого особого случая.
— Здорово, — сказала Сара. — Это лучше всего.
К 10.30 я уже принял душ, побрился, оделся и сидел за столом в нашей второй спальне, которая некогда была моим кабинетом, а теперь я делил ее с Мартином Рутерфордом. Окно комнаты выходило на восток, и теперь солнце заливало светом мой письменный стол, расположенный прямо напротив окна. Третий обитатель комнаты, кот Глупыш, развалился возле телефона. Стараясь его не побеспокоить, я набрал номер лейтенанта Синкфилда, записанный Сарой.
Он тут же возник в трубке со своим резким «Лейтенант Синкфилд слушает!» — весь по горло в делах, не терпящий пустопорожней болтовни, — словно именно ему сегодня утром выпало встать во главе непрекращающейся войны с преступностью.
Назвавшись, кто я есть, я продолжил:
— Ты мне звонил дважды. Я подумал, что у вас, должно быть, что-то важное.
— Важным оно казалось вчера, — сказал он. — Сегодня это так — не более чем интересно.
— А вы, парни, обедаете когда-нибудь?
— Обедаем, не сомневайся. Наедаемся до отвала в кафетерии «Шолль», потому что там дешево и они обходятся без всех этих религиозных штучек. По нашей работе ничего лучше не найдешь.
— А я вот думаю о чем-то покучерявее.
— Да уж надеюсь, — сказал он.
— Как насчет «Герцог Зиберт»?
— Что ж, достаточно кучеряво.
— А когда вам было бы лучше поесть? — спросил я.
— Я люблю обедать в районе полудня, не сочти только меня деревней.
— Полдень — отлично, — сказал я. — Кстати, а ты знаешь кого-нибудь в Лос-Анджелесе, в убойном отделе?
— Да знаю там кое-кого, — сказал он осторожным тоном, словно боясь сболтнуть лишнего.
— Да тут такое дело… По-моему, вчера там кто-то хотел меня убить. Я подумал, может, твои друзья смогут выяснить кто?
— Ты шутишь?
— Нет, какие шутки.
— Ты запомнил его внешность?
— Это была она. Я хорошо запомнил.
— Начинай описывать, — приказал Синкфилд. — Я буду сразу печатать… если с тобой все в порядке.
— Со мной все о-кей, — сказал я.
В 11.30 утра я подтолкнул свой отчет о расходах, и он скользнул через стол Френка Сайза. «Первоочередное первым!» — сказал я. Отчет я ему сунул вверх ногами. Он нахмурился, глядя на него, и потом стал разворачивать к себе при помощи ластика на другом конце желтого карандаша. По-моему, он не хотел к нему прикасаться.
Закончив читать, он стал медленно поднимать на меня глаза. Недоверие прямо-таки нарисовалось у него на лице. Недоверие читалось также и в его глазах — но их оно никогда и не покидало. «Один костюм? — спрашивал он. — Одна электробритва? Одна зубная щетка? Один тюбик зубной пасты «Крест»? Одна пара жокейских шорт? Одна голубая рубашка? 183 доллара и 45 центов?!» К тому моменту, когда он дошел до 45 центов, его голос поднялся до верхнего регистра полнейшего недоверия.
— Вы хотите, чтобы я рассказал вам об этом, — сказал я, — или хотите проверить, сможете ли петь сопрано?
— Расскажите мне об этом, — сказал он. — Что-то с утра я еще не слышал ничего занимательного.
И я рассказал ему, а он слушал как всегда — полностью погрузившись в процесс, только временами помечая для себя вопросы, которые надо задать по окончании рассказа.
Когда я закончил, Френк воспользовался своим желтым карандашом, чтобы поставить «ОК!» и свои инициалы на отчете. Он подтолкнул его через стол ко мне.