Мартон Андришко, бургомистр

Делегаты-коммунисты один за другим запросили слова. Председатель сидел с опущенной головой, словно не замечая их. Тогда один из них встал и предложил:

– Пусть через неделю сам бургомистр доложит. Нет никакой необходимости в проведении расследования! Нет причин для этого! Нам уже все ясно из его ответов… Расследование понадобилось бы только для того…

Альбин Штюмер закатил глаза и укоризненно покачал головой.

– Прошу проголосовать мое предложение! – он доверительно кивнул коммунистам, как бы желая этим сказать: «Положитесь на меня и откажитесь от своего предложения». – Нет смысла ни продолжать, ни возобновлять сейчас эту дискуссию!

Потом он бросил взгляд на Андришку. Бургомистр скорее для себя, чем для протокола, сказал лишь следующее:

– Моя совесть чиста, за каждое свое распоряжение я готов нести ответственность и могу спокойно предстать перед любой комиссией.

Большинством в два голоса прошло предложение председателя. Перед самым голосованием Маркович, как бы невзначай, бросил в сторону социал-демократоЕ и членов национально-крестьянской партии:

– Речь ведь идет не о вынесении приговора, а всего лишь о проведении расследования! И за это нельзя не голосовать!

Поднялся шум, голоса членов левого блока разделились, и таким образом был достигнут этот результат.

В момент, когда Альбин Штюмер диктовал секретарю для протокола принятое решение, поднялся Фери Капринаи и заявил:

– Выступавший ранее господин адвокат Маркович весьма правильно заметил, что в таких случаях принято отстранять от исполнения служебных обязанностей.

Это было подано под таким соусом, будто предложение внесли сами социал-демократы. К тому же результаты голосования теперь уже обязывали подчиниться и тех, кто еще колебался. Коммунисты протестовали; Андришко заявил, что отстранение его от должности может быть осуществлено только по распоряжению министра внутренних дел. Тогда Альбин Штюмер предложил:

– Из-за необходимости этого небольшого расследования будет, пожалуй, и впрямь лучше, если мы на основе чисто внутренней и доверительной договоренности временно освободим бургомистра от исполнения его обязанностей. – И, обратившись к Андришке, добавил: – А вышестоящим органам мы можем сказать, что ты заболел или взял недельный отгул за неиспользованный отпуск – ты ведь еще и к экзаменам готовишься… Одним словом…

Большинством в два голоса прошло и это предложение.

На третий день после заседания из областного комитета коммунистической партии прибыл товарищ Мере. Сначала он переговорил с секретарем городского комитета партии. К сожалению, секретарь горкома не мог присутствовать на заседании национального комитета: в тот день бюро первичной партийной организации кирпичного завода проводило важное совещание. На кирпичном не совсем благополучно обстояли дела с завкомом и правыми соцдемами. Словом, нужно было поехать туда. Он считал, что на заседание комитета вместо него может поехать кто-нибудь другой, так как на повестке дня комитета было лишь несколько дел комиссии по чистке и проверке, доклад бургомистра и разное. В результате же левый блок, по существу, остался без руководителя. Товарищ Мере внимательно прочитал протокол заседания и задал несколько вопросов секретарю райкома, присутствовавшему на заседании национального комитета.

– Ведь председатель фактически лишил коммунистов слова! – воскликнул Мере.

Секретарь райкома задумался.

– До сих пор Штюмер был порядочным человеком, и мы могли с ним сотрудничать, – проговорил он, немного помолчав. – В руководстве партии мелких хозяев он, пожалуй, единственный, с кем можно договориться… Я бы не поверил, что… По нашей информации, именно из-за сотрудничества с нами он не популярен у правого крыла ПМСХ…

Мере снова углубился в чтение протокола, потом сказал, нахмурившись:

– Эта информация может быть либо просто ошибочной, либо умышленно дезориентирующей. Смотрите, товарищи: вот тут у него уже был повод сразу объявить дело, не относящимся к повестке дня, или же, в худшем случае, немедленно передать его на рассмотрение специальной комиссии. И что значат все эти его выражения: «не как партийное дело…», «дружеский орган…», «беспартийный, стоящий выше партийных интересов…» Он самым откровенным образом подал соцдемам и «национальным крестьянам» сигнал к антипартийным выходкам, к тому, чтобы они нарушили условия соглашения! Он ни разу не выразил протеста против самых наглых выпадов и подлых подозрений. Только как милостыню вымаливал: «желательно, чтобы в спокойной атмосфере…», «большой важности дело…» Да ведь, по существу, он-то и раздул все это дело!.. Нет, товарищи, этот человек не с нами, он против нас! Ну ладно, посмотрю сам, что это за птица.

Альбин Штюмер в мягких выражениях рассказал товарищу Мере о деятельности Андришки. Несколько раз он упомянул о той «атмосфере дружеского взаимопонимания», в которой они вместе работали, и о том, что «при своем несомненном дилетантстве» бургомистр проявляет «отличное, трезвое и острое чутье, бескорыстное усердие и руководствуется безусловно добрыми намерениями». «В чрезвычайных условиях сорок пятого года, – объяснял Штюмер товарищу Мере, – конечно, нельзя было обойтись без известных злоупотреблений; к тому же иные факты могут быть превратно истолкованы с точки зрения строго бюрократических норм. И очень жаль, что все это именно теперь всплыло на поверхность». Он сказал также, что, по его мнению, у Андришки, у этого достойного человека, есть личные враги даже в левом блоке. «Лес рубят – щепки летят, не так ли?» – пояснил он свою мысль.

– Уверен ли господин председатель в том, что это дело, по крайней мере в ближайшее время, не будет предано огласке?

– Разумеется! В этом случае наш комитет… – затараторил Штюмер. – О, что вы! Безусловно, все будет в порядке…

– Каков, по вашему суждению, может быть исход дела?

– Как вам сказать… – уклончиво проговорил Штюмер, пожав плечами. – Видите ли, очень многое будет зависеть от того, какую оценку даст отдельным фактам комиссия…

Беседуя с секретарем райкома компартии, товарищ Мере попросил его подробно рассказать о каждом члене этой специальной комиссии. От социал-демократов в нее вошел доктор Маркович. От национально-крестьянской партии – директор школы Чордаш. Присяжный оратор на всех торжествах, он любил пересыпать свою речь патриотическими фразами, но, вообще-то говоря, весьма мало разбирался в политике. Поговаривали также о том, что несколько позднее комиссия будет пополнена экспертами без права решающего голоса; полагали, в частности, пригласить в нее заместителя бургомистра и главного прокурора как представителей «беспартийных».

Во второй половине дня товарищ Мере беседовал с Сирмаи в его кабинете. Заместитель бургомистра умывал руки: он не был на этом злополучном заседании, а более близко познакомиться с бургомистром ему пока не удалось. Их сотрудничество до сих пор было «образцово корректным».

– Мне хотелось бы задать господину заместителю бургомистра один вопрос, но при условии, что это останется между нами.

– Извольте!

– Как вы, старый специалист, оцениваете сущность предъявленных обвинений и их тяжесть?

После нескольких секунд раздумья Сирмаи с протокольной точностью перечислил обвинения, предъявленные бургомистру. Комментарии, которые он давал к ним, мало интересовали товарища Мере.

– Дело было заранее подстроено, – сказал Мере секретарю райкома компартии. – Сирмаи удивительно хорошо проинформирован об этом «строго секретном» заседании.

Секретарь покачал головой.

– Так неожиданно и так случайно свалилось все это на нас!..

– Случайно? Гм! Так ли?…

Вечером у секретаря райкома социал-демократической партии состоялось совместное заседание комитета коммунистической и социал-демократической партий. На заседание был приглашен и товарищ Мере. Секретарь социал-демократов, бывший сапожник, человек лет пятидесяти, с большими усами и маленькими, как у поросенка, глазками, говорил торопливо, но в то же время весьма холодно и рассудительно.