Судья и его палач

– Оставайтесь дома, господин Берлах, погода холодная, идет дождь.

Берлах снова посмотрел на Чанца и засмеялся.

– Ерунда, речь идет о том, чтобы найти убийцу. Вам, может быть, было бы на руку, чтобы я остался дома?

Когда они уже сидели в машине и проезжали по Нюдекбрюке, Берлах сказал:

– Почему вы не поехали через Ааргауэрштальден в Цолликофен, Чанц, это ведь гораздо ближе, чем через весь город?

– Потому что я хочу попасть в Тванн не через Цолликофен – Биль, а через Керцерс – Эрлах.

– Это необычный маршрут, Чанц.

– Совсем не такой необычный, комиссар. Они замолчали. Огни города проносились мимо них.

Когда они проезжали Вефлеем, Чанц спросил:

– Ездили вы когда-нибудь со Шмидом?

– Да, частенько. Он был осторожным водителем. – Берлах неодобрительно посмотрел на спидометр, который показывал почти сто десять.

Чанц немного убавил скорость.

– Однажды я ехал со Шмидом черт знает как медленно, и я помню, что он дал странное имя своей матине. Он назвал его, когда мы заправлялись. Вы не помните, как он называл свою машину? Я забыл.

– Он называл свою машину синим Хароном, – ответил Берлах.

– Харон – это персонаж из греческой мифологии, не так ли?

– Харон перевозил умерших в царство теней, Чанц.

– У Шмида были богатые родители, и он имел возможность посещать гимназию. А такой, как я, не мог себе этого позволить. Вот он и зная, кто такой был Харон, а мы этого не знаем.

Берлах засунул руки в карманы пальто и снова глянул на спидометр.

– Да, Чанц, – сказал он. – Шмид был образованным человеком, знал греческий и латынь, иерея ним открывалось большое будущее, как перед человеком образованным, но тем не менее я не ездил бы быстрее ста километров в час.

Миновав Гюмменен, машина вдруг остановилась у бензоколонки. К ним подошел человек с намерением обслужить их.

– Полиция, – сказал Чани, – нам нужны кое-какие сведения.

Они увидели любопытное и немного испуганное лицо, склонившееся к машине.

– Останавливался у вас два дня тому назад автомобилист, называвший свою машину синим Хароном?

Человек удивленно покачал головой, и Чанц поехал дальше.

– Спросим у следующего.

В заправочной под Керцерсом тоже ничего не знали.

Берлах проворчал:

– То, что вы делаете, не имеет смысла. Под Эрлахом Чанцу повезло. В понедельник вечером здесь был такой, ответили ему.

– Вот видите, – сказал Чанц, когда они у Ландерона свернули на дорогу Нойенштадт-Биль, – теперь нам известно, что в понедельник вечером Шмид ехал по дороге Кернере-Инс.

– Вы уверены? – спросил комиссар.

– Я представил вам бесспорное доказательство.

– Да, доказательство бесспорное. Но для чего оно вам, Чанц? – поинтересовался Берлах.

– Просто так. Все, что мы знаем, нам поможет в дальнейшем, – ответил он.

– Вот вы и снова правы, – сказал старик и стал смотреть на Бильское озеро.

Дождь перестал. После Невиля озеро выглянуло сквозь разрывы тумана. Они въехали в Лигерц. Чанц ехал медленно, ища поворот на Ламбуэн.

Теперь машина поднималась по склонам виноградников. Берлах опустил стекла и смотрел вниз, на озеро. Над островом Петере видны были звезды. В воде отражались огни, по озеру неслась моторная лодка. Поздновато для этого времени года, подумал Берлах. Перед ними в долине лежал Тванн, за ними – Лигерц.

Они сделали поворот и поехали к лесу, который угадывался в темноте. Чанц заколебался н сказал, что дорога, может быть, ведет только в Шервельц.

Когда они поравнялись е пешеходом, Чанц остановил машину.

– Это дорога на Ламбуэн?

– Прямо вперед, а у ряда белых домов на опушке леса – направо в лес, – ответил человек в кожаной куртке и свистнул своей собачонке – белой с черной мордой, – крутившейся в свете фар.

– Пошли, Пинг-понг!

Они миновали виноградники и вскоре оказались в лесу. Ели надвигались на них – бесконечная вереница освещенных колонн. Дорога была узкой и плохой, то и дело ветки ударялись о стекло. Справа дорога круто обрывалась. Чанц ехал так медленно, что они слышали, как шумит вода в ущелье.

– Это ущелье Тваннбах, – пояснил Чанц. – По ту сторону дорога в Тванн.

Слева скалы скрывались в темноте и затем снова вспыхивали белым светом.

Кругом был мрак, как раз наступило новолуние. Дорога больше не подымалась, и ручей шумел теперь рядом с ними. Они свернули налево и проехали через мост. Перед ними лежала дорога. Дорога от Тванна на Ламбуэн. Чанц остановил машину.

Он выключил фары, и они очутились в полной темноте.

– Что теперь? – спросил Берлах.

– Теперь будем ждать. Без двадцати восемь.

Они стали ждать. Часы показывали уже восемь, но ничего не происходило.

Тогда Берлах сказал, что пора уже Чанцу объяснить, что он задумал.

– Определенного плана у меня нет, комиссар. Я пока недостаточно проник в дело Шмида, да и вы еще блуждаете в потемках, хотя у вас и есть подозрение.

Я решил сегодня построить все в расчете на то, что там, где Шмид был в среду, вечером снова соберется общество, на которое кое-кто приедет на машине, – ведь общество, в котором в нынешнее время носят фрак, должно быть многочисленным. Это, конечно, лишь предположение, комиссар Берлах, но предположения в нашем деле и существуют для того, чтобы исходить из них.

– Расследования по поводу пребывания Шмида на Тессенберге, проведенные полицией Биля, Нойенштадта, Тванна и Ламбуэна, не дали никаких результатов, – заметил довольно скептически комиссар в ответ на рассуждения своего подчиненного.

– Шмид стал жертвой человека более ловкого, нежели полиция Биля и Нойенштадта, – возразил Чанц.

– Откуда это вам известно? – проворчал Берлах.

– Я никого не подозреваю, – сказал Чанц. – Но я уважаю человека, убившего Шмида, если только можно при этом употребить слово «уважение».

Берлах слушал его неподвижно, немного приподняв плечи.

– И вы хотите поймать человека, Чанц, к которому питаете уважение?

– Я надеюсь, комиссар.

Они снова умолкли и продолжали ждать. Вдруг Тваннский лес осветился. Фары залили его ярким светом. Лимузин проехал мимо них по направлению к Ламбуэну и скрылся в темноте.

Чанц включил мотор. Проехало еще два автомобиля, большие, темные машины, полные людей. Чанц поехал вслед за ними.

Лес остался позади. Они проехали мимо ресторана, вывеска которого освещалась сквозь открытую дверь, мимо деревенских домов; перед ними маячили задние огни последней машины.

Они достигли широкой долины Тессенберга. Небо очистилось, ярким светом горели заходящая Вега, восходящая Капелла, Альдебаран и огненное пламя Юпитера на небосводе.

Дорога повернула на север, и перед ними выступили темные контуры Шпитцберга и Хассераля, у подножья которых мерцало несколько огней – деревни Ламбуэн, Диссе и Нодс.

Тут идущие перед ними машины свернули налево на проселочную дорогу, Чанц остановился. Он опустил стекла, чтобы можно было выглянуть. Далеко в поле угадывался дом, окруженный тополями, перед освещенным входом останавливались машины. Оттуда доносились голоса, потом все влилось в дом и наступила тишина. Свет над входом погас.

– Больше они никого не ждут, – сказал Чанц.

Берлах вылез из машины и вдохнул холодный ночной воздух. Ему было хорошо, и он смотрел, как Чанц ставил машину на луг, так как дорога на Ламбуэн была узкой. Наконец Чанц вылез из машины и подошел к комиссару.

Они зашагали по тропинке в сторону видневшегося вдали дома. Почва была глинистой, стояли лужи – здесь тоже был дождь.

Они подошли к низкой ограде, но ворота были заперты. Ржавые прутья возвышались над оградой, через которую они рассматривали дом.

Сад был голым, между тополями, словно огромные звери, стояли лимузины; огней нигде не было видно. Вее производило унылое впечатление.

В темноте они с трудом разглядели, что на воротах висела табличка. Один угол сорвался, и она висела косо. Чанц осветил ее фонариком, прихваченным из машины: на табличке была выгравирована большая буква «Г».