Страница 38 из 45
С самого утра, как только тётка Катерина скрипнула дверями сеней, в собачьей будке началось движение. Первым выкатился наружу Рыжий. Его вытолкнул Тузик.
Тузик, как всегда, вышел из конуры не спеша. Вытянул одну заднюю лапу, потом другую. Отряхнулся. Посмотрел на Рыжего и строго сказал:
«Рыжий, проснись! Пора уже! Понял или нет?»
Рыжий был соня из сонь. Он стоял перед конурой и качался как пьяный.
«Рыжий! — крикнул на него Тузик. — Просыпайся, слышишь!»
Рыжий открыл один глаз — мутный и сонный. Ничего не ответил. Сел на собственный хвост. Разинул пасть и начал зевать. Но как! Его так и шатало!
Далее он отчаянно чихнул. Раз, другой. Оглянулся и вдруг кинулся в конуру.
«Ты куда?» — спрашивает его Тузик.
«Дай мне выспаться», — умолял Рыжинька.
«Ты что, не знаешь, что тётка Катерина через минуту выйдет во двор?»
«Всё равно мне!» — пробормотал Рыжий и полез было в конуру.
Но оттуда лёгкой походкой, потягиваясь и выгибаясь, выходила Имка. У неё не было ни малейшего желания уступать дорогу Рыжему.
«А ну не вертись под ногами, ты, соня несчастный!» — крикнула она на него.
Рыжий, не отвечая, продолжал протискиваться в конуру. Тогда кошка раза два смазала его по заспанной морде. Рыжий завопил:
«Да что же это такое! Что за порядки!» — и удрал под курятник.
Надо вам знать, что Имка держала собак в строгости. Она обычно сидела где-нибудь на возвышении и поглядывала сверху на играющих щенят. Водила за ними своими янтарными глазами. Следила, как они себя ведут.
Стоило только собачонкам чересчур разыграться, поднять крик на дворе или в комнате — беда!
Как молния с ясного неба, обрушивалась Имка на собак.
И получали они нахлобучку, и притом солидную, ибо кошка шутить не любила.
Тузик и Рыжик, когда были маленькими, смертельно боялись Имки. Побаивались они её и сейчас, хотя и подросли. Спали с ней вместе, не раз вместе играли, но относились к ней с почтением.
Потому-то Рыжий скромненько отступил, когда кошка приказала ему убираться. Он устроился возле курятника и начал свой утренний туалет. Водил мордой по всему телу, не исключая хвоста. Яростно щёлкал зубами.
Что он делал? Легко догадаться: сражался с блохами. Как вы знаете. Рыжий боялся воды как огня, а потому война с многочисленным неприятелем была нелёгкая и продолжительная.
Открылась дверь. Показалась тётка Катерина. Она несла в миске корм для птицы.
Тузик взглянул на неё, но не пошевелился. Зато Рыжий сорвался с места и кинулся следом. Шёл за ней по пятам, задрав нос.
«Рыжий, на место! — крикнул на него Тузик. — Как тебе не стыдно! Разве ты не знаешь, что тётка Катерина не любит, когда суют нос в куриную еду?»
Рыжий сделал вид, что не слышит. Прячась за широкой тёткиной юбкой, он проскользнул за решётку и притаился.
Тузик молча одним глазком следил за махинациями Рыжего.
Катерина засыпала курам корм. Положила уткам толчёной картошки с отрубями. Налила воды в корытца, в поилки и ушла. Дверца за ней захлопнулась.
«Ну, попался ты, брат! — сказал Тузик. — Интересно, как ты оттуда теперь выберешься?»
Рыжий, однако, не обратил никакого внимания на слова друга. Он набросился на утиный корм. И стал лопать картошку с отрубями, забыв обо всем на свете.
И кто же это так уписывал утиный корм? Рыжий! Тот самый привередник, которому морковь и петрушка в супе не лезли в глотку! Тот, кто воротил нос, если ему предлагали кусок хлеба!
Кашперек и Меланка стояли поодаль, поглядывая на обжору то одним, то другим глазом.
«Меланьюшка, если не ошибаюсь, корм, который пожирает этот пёс, предназначен для нас, уток», — прокрякал Кашперек.
«Ты не ошибаешься, Кашперек, — ответила всегда согласная с мужем Меланка. — Это наш корм».
«Кто рано встаёт, тому голод жить не даёт! — сказал Кашперек, который очень любил утиные поговорки. — Я опасаюсь, что, если этот пёс не перестанет лопать, вскоре нам нечего будет даже попробовать!»
Меланка промолчала. Широко разинув клюв, она как зачарованная смотрела на корыто.
«Меланьюшка, я уже напоминал тебе, что не следует так широко разевать клюв. Я как раз хотел тебе сказать, что я намерен…» — начал Кашперек и запнулся.
Ибо Меланка, не ожидая указаний супруга, сама догадалась, что делать. Она недолго думая набросилась на еду, стараясь лишь держаться подальше от собаки. Утка так торопливо глотала корм, что едва поспевала разевать клюв, горло у неё раздулось, как тыква. Дрожа от жадности, Кашперек немедленно последовал её примеру.
Тут Рыжий заметил утиный маневр.
«Вон отсюда, крякушки!» — рявкнул он и подскочил к Кашпереку.
«Караул, караул, караул!» — заорал Кашперек не своим голосом и кинулся бежать.
Меланка, на которую Рыжий бросился в свой черёд, завопила ещё отчаяннее и шариком покатилась по земле.
С разгона Меланка налетела на Беляша, Беляш — на Лысуху. Лысуха отлетела от Кашперека и наскочила на Чернушку.
Вопли, крики, шум! Но всё перекрыл голос Тузика:
«Рыжий, — тётка Катерина!»
Увы, это было правдой.
Привлечённая шумом, тётка Катерина выбежала на улицу. В ярости она схватила резиновый шланг для поливки огорода, отвинтила кран и пустила струю воды в курятник.
Куры вскочили на насест. Утки спрятались в свои ящички. На месте остался только Рыжий.
Вы, вероятно, не забыли, что Рыжий отчаянно боялся воды. Так представьте же себе, как ему было приятно, когда тётка Катерина обдала его ледяной струёй…
Он извивался вьюном, визжал, метался как ошалелый. А дверца закрыта! Тётка поливает и приговаривает:
— Будешь лазить в курятник? Будешь уток объедать?
«Ой, не буду, не буду!» — визжал Рыжий, стараясь ускользнуть от водяной струи.
Наконец тётка Катерина угомонилась, завернула кран и отворила дверцу.
Рыжий вылетел во двор. Единым духом очутился на улице и испарился.
Тузик, проводив его презрительным взглядом, с достоинством подошёл к тётке, вильнул несколько раз хвостом и сказал ей вежливо:
«Вот я никогда не вхожу в курятник».
И подсунул свою голову под руку Катерине, ожидая, что она его погладит.
Но Катерина была не расположена к нежностям, а потому отпихнула собаку и ушла на кухню.
Она забыла закрыть за собой дверь. И, улучив минуту, когда она отвернулась, Тузик осторожненько пробрался в сени. Вошёл в кухню.
Старательно вылизал там всё, что можно было лизать. Заглянул в комнату. Тишина. Вошёл. И сразу ему ударил в нос изумительнейший запах.
«Что это такое? — подумал он. — Мясо?»
Пошёл на запах. В углу около буфета — там, где помещалась собачья школа, — стоял столик. Обыкновенно на этом столике не было ничего интересного. Ну чашка или там кринка из-под молока — не стоило обращать внимания. Но сегодня! Сегодня там стояла тарелка, а на этой тарелке — о чудо! — котлеты!
Тузик глазам своим не поверил. Он тщательно обнюхал мясо, облизнулся.
«Тузик, не тронь! — сказал он сам себе. — Тузинька, ты ведь порядочный пёс. Нельзя, Тузик!»
Он снова и снова повторял себе эти предостережения.
Трудно понять, как это получилось, но котлета попала ему в зубы. Ей-богу, сама подвернулась!
«Тузик, опомнись!» — сказал себе пёс. Но котлеты уже не было.
Вторая котлета тоже таинственным образом оказалась на полу. И как она ухитрилась? Непонятно! Ну что же — оставить её валяться на полу? Да кому нужна такая грязная котлета?
Что было делать бедному Тузику? Пришлось съесть и вторую котлету. При этом он так спешил, что чуть не подавился.
Вылизав пол дочиста, проследовал дальше. Зашёл в другую комнату. И сразу же наткнулся на Санди. Английское чудо-юдо лежало, свернувшись клубком, в корзиночке и дрожало от холода, несмотря на свой клетчатый фрак.
Оно злыми глазами посмотрело на Тузика, который как хорошо воспитанный пёс приближался к нему, приветливо оскалив зубы и дружелюбно виляя хвостом.
«Куда лезешь, дворняга несчастная?» — злобно заворчал Сандик.