Страница 7 из 59
— Вы как по писаному говорите, — заметила Памела.
Я улыбнулась:
— Я и правда написала в колледже работу о различиях между двумя дворами. Мне казалось, она поможет моему преподавателю и сокурсникам понять, что Неблагие не так уж плохи.
— Вы первой из фейри прошли университетское обучение в нашей стране, — сказал Кортес, тасуя свои бумаги на столе. — Но не последней. С тех пор университетские дипломы получили несколько малых фейри.
— Мой отец, принц Эссус, предполагал, что примеру члена королевской семьи могут последовать наши подданные. Он считал, что познание и понимание страны, в которой мы живем, — необходимое условие адаптации фейри к современной жизни.
— Ваш отец не дожил до вашего поступления в колледж, если я не ошибаюсь? — спросил Кортес.
— Нет, — коротко сказала я.
Дойль с Морозом потянулись ко мне одновременно. Их руки столкнулись у меня на плече. Дойль руку там и оставил, а Мороз убрал и накрыл мою ладонь на столе. Они просто среагировали на мое напряжение, но их реакция всем дала понять, как они опасаются за меня при упоминании этой темы. Разговор о моем бывшем консорте их не взволновал — наверное, мои стражи думали, что стерли память о нем своими телами. И правильно думали — так оно и было. Дойль мое настроение обычно чувствовал безошибочно. А Мороз, сам склонный к переменам настроения, все больше учился понимать меня.
— Полагаю, этот вопрос закрыт, — сказал Биггс.
— Прошу прощения, если огорчил принцессу, — извинился Кортес, но в его тоне не слышалось сожаления. Я задумалась, почему он счел нужным напомнить об убийстве моего отца. Кортес, как и Шелби, как и Ведуччи, не производил на меня впечатления импульсивного человека: он ничего не делал необдуманно. Вот в Нельсон и прочих я еще не разобралась. От Биггса и Фармера я ждала расчетливого поведения. Но что же надеялся выгадать Кортес от упоминания смерти моего отца? — Мне очень жаль, но у меня были причины поднять эту тему.
— Не вижу, какое отношение она имеет к предмету разбирательства, — возразил Биггс.
— Убийцу принца Эссуса не нашли, — сказал Кортес. — Насколько я помню, даже серьезных подозрений ни против кого не было?
— Мы ничем не смогли помочь ни принцу, ни принцессе, — сокрушенно кивнул Дойль.
— Но вы ведь не состояли тогда в страже ни принца, ни принцессы?
— В то время — нет.
— Лейтенант Мороз, вы также были Королевским Вороном, когда погиб принц Эссус. Ни один из нынешних телохранителей принцессы не состоял в гвардии принца Эссуса, не был Журавлем — верно?
— Нет, не верно, — ответил Мороз.
— Прошу прощения? — повернулся к нему Кортес.
Мороз глянул на Дойля, тот коротко кивнул. Пальцы Мороза сжались на моей руке чуть крепче. Он не любил говорить на публике — небольшая фобия.
— С нами в Лос-Анджелес приехало с полдюжины стражей, которые прежде входили в состав гвардии принца Эссуса.
— Но король весьма уверенно заявил, что ни один из телохранителей принца не охраняет теперь принцессу.
— Изменения в составе гвардии произошли недавно.
Мороз все крепче сжимал мне руку, пока я не постучала легонько по его ладони пальцами другой руки. Я хотела, чтобы он успокоился — это во-первых, а во-вторых — чтобы вспомнил, насколько он сильнее меня, и не повредил мне руку. Гладя гладкую белую ладонь, я поняла, что не одного Мороза пытаюсь успокоить.
Дойль придвинулся ближе и крепче обнял меня за плечи. Я откинулась в тепло его рук, чуть расслабилась возле сильного тела; мои пальцы безостановочно гладили руку Мороза.
— Я по-прежнему не вижу причины задавать эти вопросы, — сказал Биггс.
— Согласен, — поддержал партнера Фармер. — Если у вас есть вопросы, касающиеся выдвинутого обвинения, мы готовы их рассмотреть.
Кортес посмотрел мне в глаза. Всем весом своего карего взгляда.
— Король полагает, что убийца вашего отца не был найден, поскольку расследованием убийства занимались сами убийцы.
Мы все трое застыли. Дойль, Мороз и я. Теперь Кортес безусловно завладел нашим вниманием.
— Объяснитесь, мистер Кортес, — сказала я.
— Его величество обвиняет в убийстве принца Эссуса Королевских Воронов.
— Вы же видели, как король Таранис обошелся с послом. Не кажется ли вам, что это ясно говорит о душевном состоянии моего дядюшки? Страх и готовность манипулировать кем угодно.
— С проблемами мистера Стивенса мы разберемся, — сказал Шелби. — Но если улик не нашли, не разумно ли предположение короля, что искали их как раз те, кто и прятал?
— Наша присяга ее величеству запрещает нам причинять вред кому-либо из ее семейства, — заявил Дойль.
— Но вы клянетесь защищать королеву? — спросил Кортес.
— Да. Сейчас мы присягнули принцессе, но прежнюю присягу это не отменяет.
— Король Таранис предположил, что вы убили принца, предотвращая покушение на королеву Андаис и ее трон.
Мы все трое, онемев, уставились на Кортеса и Шелби. Инсинуация была настолько грязная, что королева за малейший намек на что-нибудь подобное отдавала в руки палача. Я даже не спросила, сказал ли это лично Таранис — больше никто при его дворе не рискнул бы гневом Андаис. Никто, только сам король, да и его она бы вызвала за такую клевету на личный поединок. Грехов у Андаис хватает, но брата она любила, и он ее любил. Именно поэтому он не убил ее и не завладел троном, хоть и знал, что правил бы лучше сестры. Вот если бы мой кузен Кел попытался сесть на трон при его жизни — может, отец и убил бы его. Кел сумасшедший в самом прямом смысле слова, а садист такой, что рядом с ним Андаис — сама доброта. Отец боялся отдать Неблагой двор в руки Кела. И я боюсь. У меня всего две причины стремиться стать королевой: спасти собственную жизнь и жизнь моих любимых, и не пустить Кела на трон.
Но я не беременела, а королевой я стану, только забеременев, и отец моего ребенка станет королем. Буквально вчера я поняла, что все бы отдала — вплоть до трона, — лишь бы остаться с Дойлем и Морозом. Но одно меня останавливало: чтобы их не лишиться, мне пришлось бы отказаться от данного мне рождением права. А я слишком дочь своего отца, чтобы отдать Келу власть над моим народом… Но я все больше жалела о своем выборе.
— Есть ли у вас, что возразить, принцесса?
— Моя тетя не совершенство, но брата она любила, я это знаю наверняка. На его убийцу она обрушит все кошмары ада. Ни один из стражей не рискнет стать жертвой ее мести.
— Вы в этом абсолютно уверены, ваше высочество?
— Задайте себе вопрос, господа: чего надеется достичь подобным заявлением король Таранис? Или даже такой вопрос: чем была выгодна королю смерть моего отца.
— Вы обвиняете короля в убийстве принца Эссуса? — спросил Шелби.
— Нет, только напоминаю, что Благой двор никогда не был дружески расположен к нашей семье. И если Королевского Ворона, убившего моего отца, ждала бы смерть под пытками, то король Таранис, если бы ему удалось удачно скрыть содеянное, исполнителя скорее наградил бы.
— Но зачем ему убивать принца Эссуса?
— Этого я не знаю.
— Но вы считаете, что за этим убийством стоит король? — спросил Ведуччи с тем ясным разумом, что светился у него в глазах.
— До сих пор не считала.
— Что вы хотите сказать, принцесса?
— Мне непонятно, что надеется приобрести король, выдвигая обвинения против моих стражей. Я не вижу смысла в его действиях и невольно задумываюсь об истинных мотивах.
— Он хочет, чтобы мы отдалились друг от друга, — сказал Мороз.
Я внимательно вгляделась в красивое надменное лицо: за надменностью он всегда прятал тревогу.
— Но как?…
— Если он посеет в тебе столь ужасные подозрения, сможешь ли ты доверять нам, как прежде?
Я опустила взгляд на наши переплетенные руки.
— Нет, не смогу.
— А если подумать, — продолжил Мороз, — то обвинение в изнасиловании тоже должно заставить тебя в нас сомневаться.
Я кивнула:
— Возможно, но в чем его цель?
— Вот этого не знаю.