Страница 12 из 72
Утром 21 июля к нам на командный пункт прибыл командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Прежде чем попасть сюда, ему пришлось немало поблуждать, так как КП армии успел за это время продвинуться далеко вперед.
Ознакомившись сходом наступления, маршал признал действия гвардейцев отличными и тут же принял решение немедленно ввести в прорыв 2-ю танковую армию. Она получила задачу двигаться в направлении Люблин, Демблин, Прага (пригород Варшавы), с тем чтобы обойти вражескую группировку и отрезать ей путь на запад.
Чтобы переправить танки через реку, были наведены три 60-тонных моста (до этого у нас уже имелось два 30-тонных и два 16-тонных моста). Быстрая наводка мостов обеспечивалась тем, что, несмотря на загруженность дорог, понтонные парки продвигались вслед за боевыми порядками войск.
Пока наши стрелковые части продолжали с боями идти на запад, танкисты переправились через Западный Буг и утром 22 июля уже обогнали пехоту и устремились к Люблину. Я крепко пожал руку сияющему С. И. Богданову, пожелал успеха и заверил, что пехотинцы 8-й не отстанут от танкистов. На другой день 2-я танковая армия совместно с 28-м гвардейским стрелковым корпусом окружила город и начала бой с его гарнизоном.
23 июля, подъехав к окруженному городу, я узнал от командира 28-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. И. Рыжова, что Богданов ранен. Он ехал на бронетранспортере за своими танками по северной окраине города и попал под пулю немецкого снайпера. Ему раздробило плечевую кость.
То, что Богданов оказался в пекле боя, для меня не было неожиданностью. Это в его характере: видеть все своими глазами и руководить войсками непосредственно на поле боя, а не из глубокого тыла.
Я не осуждал Богданова. Командир только тогда правильно оценит обстановку, особенно в современном высокоманевренном бою, когда будет чувствовать пульс боя. Что ж, иногда приходится и рисковать, но это окупается сохранением жизней многих и многих солдат, и успех добывается меньшей кровью. Надо учитывать и огромное моральное значение поведения командира в бою. Бойцы, видя его в своей среде в самые напряженные минуты, проникаются большей уверенностью в победе. Такого командира солдаты любят, готовы прикрыть его своей грудью и идут за ним в самый яростный огонь, ибо видят, что он делит с ними все трудности.
Я разыскал Семена Ильича в армейском госпитале севернее Люблина. Его собирались эвакуировать. Я спросил:
- Семен, как настроение?
Он, преодолевая жестокую боль, весело отозвался:
- Ничего, Вася, скоро вернусь и обязательно вместе пойдем на Берлин.
Месяца два спустя он действительно вернулся, и мы опять вместе двинулись вперед на Одер, а затем на Берлин.
...Я подхожу к страшным событиям. Мне казалось, что уже ничего не сможет меня удивить, что касалось бы облика фашизма. Я видел все! И бои в Сталинграде, сожженные и разрушенные села и города Украины, только что освобожденные от немецких захватчиков, я видел горы трупов немецких солдат, преданных их генералами, брошенных в бессмысленную бойню. Мы громили армию, обреченную на уничтожение ее командованием и фашистскими правителями страны. Солдат, цепляясь за каждый метр чужой земли, в конечном счете выполнял приказ, он был связан до поры до времени присягой и чувством долга, даже если и видел бессмысленность дальнейшего сопротивления.
Что может быть страшнее преступления против своего же народа, против своей же армии? Оказывается - это еще не самое страшное. Мне рассказали, и я сначала даже не поверил...
На юго-восточной окраине Люблина наши части захватили фашистский концлагерь Майданек.
Теперь слово "Майданек" известно каждому, кто в какой-либо степени интересуется историей второй мировой воины. Тогда это было одно из обычных названий. Оно еще не прогремело на весь мир, о нем еще предстояло услышать на Нюрнбергском процессе. Лагерь смерти... Не лагерь! Фабрика смерти! Организованная и построенная по последнему слову инженерной техники, с помощью которой фашисты изощрялись в уничтожении людей. Я опускаю все подробности, которые теперь широко описаны во многих документальных изданиях. Но скажу откровенно, когда мне рассказывали, когда я увидел фотографии, сделанные нашими офицерами, я не пошел туда... Дрогнуло у меня сердце. Миллионы сожженных в печах людей. Миллионы! Мужчины, женщины, дети, старики... Никого не щадили! Подвешивали живых на крюки, убивали дубинками, травили газами...
Что теперь могло спасти немецкую нацию от уничтожения разгневанными победителями? Какая сила могла теперь остановить руку советского воина, когда он войдет на немецкую землю? Военный совет, командиры и политработники на основе приказа начальника Главного Политического управления от 19.7. 1944 г. должны были перестроить работу по-новому, применительно к новой обстановке. Народ не мог отвечать за злодеяния своих правителей. Это народ и нация, сделавшие свой значительный вклад в человеческую цивилизацию.
Мне хочется процитировать несколько слов из книги английского журналиста Александра Верта, побывавшего в Майданеке в августе сорок четвертого года. Нет, я не буду приводить его свидетельств очевидца о том, как был устроен этот лагерь. Желающий узнать это поподробнее может просмотреть документальные фильмы. Есть несколько строк у Верта... Вот они: "Несколько дней назад по лагерю провели множество немецких военнопленных. Вокруг толпились польские женщины и дети, выкрикивавшие по их адресу ругательства; в толпе находился полусумасшедший старик еврей, который неистово кричал охрипшим голосом: "Детоубийцы, детоубийцы!"
Вначале немцы шли по лагерю обычным шагом, потом начали идти все быстрее и быстрее, пока наконец не бросились в панике бежать, смешавшись в обезумевшую, беспорядочную толпу. Они позеленели от ужаса, руки их дрожали, зубы выстукивали дробь..."
Да, сложнейшей вырисовывалась задача для командного состава армии и в особенности для политработников. Вот где нужна была политработа. Внушать, объяснить... А как? Как объяснишь, если семьи многих и многих наших бойцов были уничтожены, а некоторые, может быть, горели в этих печах! Мы опасались, что отныне никто не будет брать немецких солдат в плен...
Но истинные богатыри умеют сдерживать свой гнев, сильный духом не мстителен, он справедлив!
На другой же день после освобождения Майданека ко мне привели пленного немецкого офицера. Его взял в плен и привел командир пулеметного расчета 88-й гвардейской стрелковой дивизии старший сержант Юхим Ременгок.
Удивительна судьба этого воина.
В 1941 году, как только началась война, Юхим ушел на фронт. С болью в сердце покидал он родные места. Воевал на Волге, участвовал во многих боях. От рядового бойца вырос до старшего сержанта, за доблесть и отвагу получил четыре высоких правительственных награды - ордена Красной Звезды и Славы, медали "За отвагу" и "За оборону Сталинграда".
Бывало, в час передышки говорил он друзьям:
- Вот придем в наши места, в гости приглашу. Там у меня жинка Яринка, дочка Оксана, старики - отец, мать. Хорошо у нас - пасека; лес, кругом привольно.
И вышло так, что часть, где служил Юхим, действительно попала в ею родные места и рота пошла в бой за село. Юхим первым ворвался в село - и к своему двору. А его нет, двора-то, хаты тоже нет - одни развалины. Садик сожжен. Лишь одна старая яблоня стоит, а на ней - отец повешенный, возле яблони - мать убитая. Ярпнку и Оксану фашисты с собой угнали - рассказала соседка, которой удалось спрятаться в погребе.
Солдаты узнали про горе Юхима и дали клятву - отомстить за его семью. Юхим с того дня переродился. Суровый стал и слова "фашист" слышать не мог...
А вот пленного привел. Живого. Пальцем не тронул.
Форсированием Буга и освобождением Люблина завершился первый этап операции.
Она началась 18 июля. За шесть дней 8-я гвардейская армия прошла с боями около 180 километров, форсировала Западный Буг, реку Вепш и к утру 24 июля вышла на рубеж Парчев - Фирлей - Кменка - Петровце - Стасин - Глуск - Пяскн.