Страница 11 из 169
Железная корона лангобардских королей. Монца (Италия). Сокровищница.
Внутри короны зачеканено железное кольцо, сделанное, по преданию, из гвоздя с креста Христа.
Господство лангобардов было гораздо более суровым, нежели господство готов; война и охота были их излюбленными занятиями, при этом даже соседствующие области Галлии нередко подвергались их разбойничьим набегам. Римских подданных они заставляли заботиться о доставлении им всего необходимого для жизни и в виде дани взимали третью долю жатвы.
Целый ряд трагических преступлений, рассказ летописца о которых читается как эпическая поэма, в самом корне положил предел власти, соединившей лангобардов в грозную силу. Опьяненный вином Альбоин однажды так забылся на пиру, что заставил свою супругу Розамунду пить за его здоровье из кубка, в который был оправлен череп ее отца. Павел Диакон, описывающий это событие, утверждает, что он сам видел этот кубок, и клянется в том «именем Божьим». Розамунда отомстила супругу за эту безобразную жестокость: подговорила его оруженосца Гельмигиса и одного из его дружинников Перидея и ввела их в опочивальню, где Альбоин спал в опьянении. Летописец прибавляет, что меч Альбоина был заклепан, и он был убит, лишенный всякой возможности сопротивляться. Но Розамунде не впрок пошло ее злодейство: все лангобардские князья восстали против нее. Ей удалось бежать со своими сокровищами в Равенну и там запутать в свои сети экзарха Лонгина. Ее любимец, бывший оруженосец мужа, мешал ей в достижении цели, и она попыталась поднести ему яд. Однако он догадался, что она дала ему отраву, и силой заставил ее выпить остаток яда (573 г.).
Король Клеф, наследовавший Альбоину, также был вскоре убит. Больше лангобарды не избирали короля, и каждый из 35 князей или герцогов (duces) правил известным округом, в котором он был полным властелином при помощи своей дружины. Это господство не представляло собой правильного строя, как господство готов, и не могло быть прочным. Прибрежная полоса Италии — Романья, Лигурия, Сицилия, Сардиния, Корсика — подчинялась власти экзарха и составляла часть Восточной Римской империи, при этом религиозная рознь между романским местным населением и пришлыми завоевателями, ярыми арианами, давала себя чувствовать еще резче, чем прежде, т. к. лангобарды стояли на более низкой ступени развития, нежели остготы. Постепенно лангобарды осознали свою разрозненность и опасность, которой ежечасно мог грозить союз между единоверными соседними странами, Франкским королевством и Восточной Римской империей. В 584 г. дело опять дошло до выбора нового короля. Это был сын Клефа Автари (584–590), который прошел через всю Италию со своими полчищами, и, коснувшись копьем столба, поставленного на берегу Мессинского пролива, горделиво произнес: «Доселе простирается земля лангобардов». Автари был женат на франкской княжне Теоделинде, воспитанной при дворе Гарибальда, герцога баваров.
Золотая корона Теоделинды, королевы лангобардов, супруги Автари (584–590), впоследствии супруги Агилульфа (591–616).
Привезена в Париж Наполеоном, впоследствии похищена и в настоящее время известна только по старинным рисункам.
Золотая корона Агилульфа (591–616).
Вотивная корона, аналогичная коронам вестготских королей в музее Клюни (Париж). Привезена в Париж Наполеоном.
После смерти Автари она избрала себе в мужья герцога Агилульфа Туринского, который был провозглашен королем. Она была ревностной христианкой католического исповедания, и летописцы представляют ее женщиной выдающейся не только по красоте, но и по образованию. Вследствие религиозных побуждений и отчасти политических соображений она стала всеми силами обращать лангобардов из арианства в истинную веру. Она была очень близка с римским епископом Григорием I (590–604) и состояла в частых отношениях с Римом, который для всего порабощенного романского населения был естественным центром их угнетенной веры и национальности.
Посох Григория I (святого Григория Великого), римского папы (590–604).
Навершие слоновой кости. Рим. Церковь святого Григория.
«Гребень Теоделинды».
Слоновая кость. Оправлен в золото и украшен драгоценными камнями.
Но ее усилия не скоро привели к благоприятному исходу; и в том, что Павел Диакон рассказывает о короле Ротари, принявшем бразды правления в 636 г., выясняется трудность примирения религиозных противоречий. Восхваляя этого короля как храброго и правдивого правителя, Павел Диакон говорит, что «и он также не держался правой веры… и он также запятнан был лукавством арианской ереси, в силу которой почитал Сына менее Отца, а Св. Духа — менее и Отца, и Сына». И во всех городах Лангобардского королевства паства по-прежнему была разделена между двумя епископами — католическим и арианским. При таких условиях жизнь страны не могла быть успешной и правильной.
От этого ослабляющего элемента, от религиозных распрей было свободно только Франкское государство, и поэтому оно и все подвластные ему страны приобрели после Хлодвига некое господствующее положение на западе германского мира. Дважды, только дважды в течение 200 лет, в которые франками правили князья из рода Меровингов, вся страна франков соединялась под властью одного короля: в 558–561 гг. при Хлотаре I, младшем из сыновей Хлодвига, и в 613–628 гг. при Хлотаре II. За этими краткими периодами единения всегда следовали новые переделы территории между сыновьями и естественные последствия подобных переделов — войны между братьями и родственниками и убийства. В эти усобицы должны были вступать их дружины, а за дружинами и большее или меньшее число свободного населения.
Теоделинда приносит по обету дары святому Иоанну.
Слева направо: Агилульф, Адальвальд (сын Теоделинды), Гундеберга (дочь Теоделинды), Теоделинда, св. Иоанн. Рельеф над входом в собор в Монце, заложенный Теоделиндой в 595 г. и перестроенный в XIV в. Большая часть изображенных на рельефе даров и в настоящее время хранится в ризнице собора.
Правление династии Хлодвига представляет собой удивительно однообразное чередование ужасов и злодейств, которыми отмечена вся эпоха; совершающиеся перед глазами наблюдателя чудовищные преступления невольно привлекают его внимание к отдельным деятелям этого круга. Кому не известно, например, соперничество в кровавых злодеяниях, которым прославились две страшные женщины, характеризующие эту эпоху: Брунгильда, дочь вестготского короля Атанагильда, супруга австразийского короля Сигеберта I, и Фредегонда, плебейка-любовница Хильперика I, короля Нейстрии? Последняя начала свои подвиги с того, что приказала удавить во время сна супругу Хильперика Галсвинту, сестру Брунгильды, за этим последовал нескончаемый ряд злодейств, которые 40 лет спустя закончились тем, что сын Фредегонды Хлотарь II, которому Брунгильда попала в руки, приказал привязать ее к хвосту дикого коня, и тот разметал ее насмерть. Соединение грубейшей распущенности с самой утонченной жестокостью, при удовлетворении которой не уважаются ни божеские, ни человеческие законы, служит в этот страшный период отличительной чертой не только царствующего дома, но и всего народа, насколько о нем можно судить по его высшим классам. Слияние победителей с побежденными происходило здесь быстро, и так же быстро смешивались пороки римской испорченности с дикими проявлениями франкской грубости. Церковь смотрела на все это сквозь пальцы, радуясь, что эти пороки не сопровождаются наиболее тяжким — принадлежностью к арианству. Один из бытописателей очень верно сравнивает церковь того времени с нежной матерью, которая невольно поддается естественной слабости к единственному сыну: всему верит, на все надеется, все переносит. Местное романское население здесь не должно было опасаться за свою собственность, как в соседних странах, завоеванных бургундами, готами и вандалами, или в Италии под владычеством лангобардов. Для франкских дружин, уже при Хлодвиге продвинувших границу своей территории далеко на юг, достаточно было завоеванной земли, чтобы обеспечить их земельными владениями, обогатить и дать возможность с необузданной страстностью предаться наслаждениям, которых так много представляла эта страна, цивилизованная уже в течение 600 лет. Среди подобных наслаждений быстро исчезла добродетель, за которую Тацит так восхвалял германских женщин и на которую уже Цезарь обратил внимание. Испорченность сообщилась и духовенству, за которым здесь не наблюдало, как в Италии, Испании и Африке, враждебное ему арианское. Дружба епископов с королями имела то гибельное последствие, что в епископы попадали люди недостойные и, в свою очередь, выказывали себя их прислужниками. Все были озабочены догматической правильностью религиозных верований, и никто не заботился о правилах житейской нравственности. Но воспитывающая сила церковного учения и церковного порядка, конечно, и в эти злые времена не утрачивалась совершенно, и не было недостатка в духовных лицах, которые поддерживали ту величайшую истину христианского учения, что добрая вера должна быть поддержана добрыми делами, и подкрепляли это учение напоминаниями о каре, ожидающей грешников в загробной жизни; а это напоминание даже для полуязычников франков имело свое значение, т. к. вера в бессмертие души была свойственна и германскому язычеству.