Страница 3 из 75
Я тоже покачал головой:
— Огрон, ты неправ. Ущерб репутации аристократов, это чересчур жестоко для шутки. Надо было предупредить.
— Да Чак, ты о чём вообще? Кого тут предупреждать? Ты глянь на них и вспомни, разве они станут слушать чужие советы? Говорю же: простофили недалёкие. Таким если что-то в голову каким-то чудом попало, словами не вышибить. Только жизненными ударами.
Резко подскочив, Паксус сел на койке, свесив ноги. В глазах пустота, физиономия припухшая, причёска выглядит так, будто целый день за вихры таскали.
И тут соседа прорвало на затяжной монолог. Сначала всё тем же неживым голосом, но чем дальше, тем торопливее и сбивчивее становилась речь, тем больше нарастало возбуждение. К концу короткого повествования Паксус почти в истерику впал, повысив голос до крика.
— Ты неправ. Хаос побери, ты совершенно неправ, Огрон. Я не простофиля, я хуже, я гораздо… гораздо хуже. Я не знаю, как… я не понимаю, почему со мной всегда такое. Всегда. Сколько себя помню, это постоянно. Я таким родился. Да, именно таким. Я ущерб ходячий, я выродок никчемный. Да-да, я самый последний выродок. Это сразу было понятно, с первого дня. Все, кто видели меня младенцем, сразу понимали, что будущего у такого неудачника нет, и не может быть. Я тоже всё понимал, но понимая, я ничего не мог с этим поделать. Не знал, не догадывался, как такое возможно изменить. Жил одной жизнью, мечтал о другой. Поэтому я начал врать. Я всегда всем врал. И вам я тоже врал. Я врал, во всём. Знайте, что я на самом деле не валял всех наших служанок на сеновале. Да я вообще никогда никого не валял. Я лишь раз попытался с одной дурочкой деревенской. Она была немая, кривоногая и толстая, как раскормленная свинья. И она так редко мылась, что от неё воняло за дюжину шагов. Но даже она мне не дала. Только смеялась. Беззвучно смеялась, когда я… когда я… Хаос, да как же она смеялась! Она ржала, как простуженная кобыла. И как же у неё воняло изо рта, как же воняло… Ребята, я думал, что тут, в школе, всё будет не так. Что тут, наконец, я стану жить той, другой жизнью. Что всё изменится. Тут не будет отца с его вечными придирками. Не будет косых взглядов и недовольства. Не будут указывать мне место и обзывать за спиной пустым нахлебником. Ведь тут не будет тех, кто с меня смеялись всю жизнь. И этот бордель… Мне ведь на самом деле не он нужен, это… это как бы символ. Символ начала новой жизни. Свобода. Свобода в лучшем месте столицы. Свобода там, где под боком будет самый знаменитый бордель. Бордель, где все мне всегда рады. Да тут, возможно, даже от порядочных девчонок обломится. Порядочных и нестрашных. Но я ошибался. Как же я ошибался… Для меня всё, как было, так и осталось. Это судьба. Я как жил в обмане, так и живу. Это не город проклят, это я проклят. Тут всё прекрасно только для Чака. Для него лучшие радости жизни. Абсолютно все радости везде, в любом месте. Всегда. А для меня ничего. Вообще ничего! И никогда! Ребята, да рядом со мной опасно находиться! Я токсичный неудачник! Это заразно! Вы же видите, что с Ашшотом такое же начинается! Прости, Ашшот! Прости меня пожалуйста!
— Помолчи, — спокойно, но одновременно настойчиво попросил я. — Просто ничего не говори. Ложись, повернись к стенке, и попробуй ни о чём не думать. Ашшот, тебя это тоже касается.
— Да, кончаем ржать, — кивнул Огрон.
Монолог Паксуса даже его пронял. На редкость искреннее выступление человека, который действительно потерял всё. Да, он сейчас не смог связно описать детали потери, но редких внятных слов при столь мощных эмоциях более чем достаточно.
Уже утром я, возможно, сам начну посмеиваться, вспоминая сумбурный поток слов от Паксуса, но сейчас у меня не то настроение и состояние.
Но прежде чем отключиться, я всё же нашёл в себе силы спросить то, о чём следовало сразу поинтересоваться.
Хотя бы из вежливости:
— Огрон, ты как? Твои волосы, смотрю, вернули на место?
— Угу, прикрыли мою черепушку, заштопали. Говорят, у меня половину черепа видно было. Сейчас уже всё нормально, но спать придётся на правом боку.
— А ты, Тсас, как?
— Я тоже нормально, Чак. Спасибо тебе. Лекари сказали, что ты вовремя меня починил. Хвалили тебя.
— Вот и прекрасно. А теперь и раненные в тело, и те, у кого лишь душа пострадала, пожелаем друг другу спокойной ночи и заснём.
— Но Чак, вот-вот солнце покажется, уже не ночь, — возразил Тсас.
— И что? Разве это мешает пожелать спокойной ночи? Спите давайте. И завтра никому ни слова о том, что тут было. Пусть болтают, что хотят, но мы живём вместе, мы друг о друге сплетни не разводим.
Лекари в школе хорошие, да и те, которых к месту происшествия прислали, тоже своё дело знают. А раз так, мои соседи уже через несколько часов будут готовы продолжить учёбу.
Если нам дадут эти несколько часов.
Школа — строгое место. Тут даже тяжёлая травма не всегда даёт право на поблажки.