Жорж

Улицы, примыкавшие к Малабарскому лагерю, как раз к тому месту, откуда повстанцы предполагали войти в город, были ярко освещены, словно по случаю праздника; в разных местах, перед наиболее заметными домами, стояли открытые бочки с араком, ромом и водкой, предназначенные для бесплатной раздачи. Негры двинулись на Порт-Луи, словно лавина, издавая воинственные и яростные крики. Но, войдя в город, они увидели, что улицы освещены и повсюду стоят бочки с вином. Это был неодолимый соблазн. Некоторое время их удерживала боязнь, что вино отравлено, а также приказ Лайзы. Вскоре, однако, природная страсть одержала верх над дисциплиной и даже над страхом; несколько человек бросились к бочкам и начали пить. Буйная радость смельчаков увлекла всю толпу негров, началось повальное пьянство; огромное множество невольников, которые могли бы захватить Порт-Луи, мгновенно рассеялось и, окружив бочки, принялось с радостным бешенством поглощать водку, ром, арак — эту вечную отраву рабов, при виде которой негры, не в силах устоять перед соблазном, готовы продать детей, отца, мать, наконец самих себя.

Именно отсюда доносился зловещий гомон, которого Жорж не мог объяснить. Губернатор воспользовался советом Жака и, как мы сможем убедиться, с успехом применил его. Повстанцы, вошедшие в город, прежде чем пересечь квартал, расположенный между Малой горой и Тру-Фанфароном, задержались невдалеке от губернаторского дома.

Глядя на ужасное зрелище, Мюнье не сомневался более в трагическом исходе восстания; он вспомнил наставления Жака, и ему стало стыдно.

И с этими людьми он надеялся изменить жизнь негров на острове, добиться их освобождения от гнева рабства, в котором они пребывали в течение двух веков! Чего же он добился? Вот они, пьяные, распевают песни, танцуют, веселятся, ни о чем другом не думают; триста солдат смогли бы теперь отвести на плантации и заставить работать этих опустившихся, распоясавшихся десять тысяч негров!

Итак, длительный этап самовоспитания оказался напрасным; углубленное изучение собственных сил, сердца, личных возможностей было бесполезным; превосходство характера, ниспосланное богом, житейский опыт — все потерпело крах перед торжеством инстинкта расы, увлеченной алкоголем и пренебрегшей свободой.

В этот миг Жорж осознал бесплодность своих помыслов; его гордость вознесла было его ввысь, затем все низверглось; то было лишь видение — и Жорж очутился на том же месте, где его обуяла неуемная гордость. Группа любопытствующих, несомненно, не понимала причин импровизированного праздника, устроенного губернатором для рабов, и смотрела на все происходящее, вытаращив глаза и разинув рты; каждый спрашивал соседа, что это означает, и сосед; такой же несведущий, как и он, не мог дать никакого объяснения.

Жорж переходил от группы к группе, вглядываясь в ярко освещенные улицы, где шатались пьяные негры, бормотавшие несусветные глупости. Он искал среди толпы падших единственного человека, на которого мог бы положиться посреди общего разгула. То был Лайза!

Вдруг Жорж услышал шум, несущийся от здания полиции; с одной стороны раздавались сильные залпы, следовавшие с регулярностью, характерной для войсковых подразделений, с другой стороны велся редкий беспорядочный огонь.

Итак, все-таки было место, где происходило сражение.

Жорж бросился туда и пять минут спустя оказался на улице Правительства. Он не ошибся, группой сражавшихся командовал Лайза, который, узнав, что Жорж арестован, возглавил отряд из четырехсот верных бойцов, обошел город вокруг и направился к зданию полиции, чтобы освободить Жоржа. Власти, по-видимому, узнали об этом, и как только группа инсургентов была замечена в конце улицы, батальон англичан двинулся ей навстречу.

Лайза полагал, что ему не удастся освободить Жоржа без борьбы, но рассчитывал на прибытие в город тех мятежников, которых он ждал со стороны Малабарского лагеря; они должны были помочь. По известной уже нам причине этого не произошло.

В мгновение ока Жорж оказался среди сражавшихся; он громко закричал: «Лайза! Лайза!» Значит, он все же нашел негра, достойного называться человеком; он встретил душу, родственную его душе.

Два вождя объединились в огне сражения и, не пытаясь обезопасить себя, не боясь свистящих вокруг пуль, обменялись несколькими словами, продиктованными безысходностью положения.

Лайза был обо всем осведомлен; покачав головой, он произнес:

— Все погибло.

Желая внушить ему надежду, Жорж посоветовал воздействовать на пьяниц, но Лайза с презрением заметил:

— Они будут пить, пока ничего не останется, надеяться не на что. Множество бочек было открыто, чтобы вина хватило на всех.

Великая борьба уже изначально становилась бессмысленной. Жорж, которого Лайза стремился спасти, был теперь на свободе; оставалось лишь пожалеть убитых и раненых негров и дать сигнал к отступлению.

Но отступать по улице Правительства было невозможно; в то время как отряд Лайзы стоял против английского батальона, преграждавшего ему путь, другой правительственный отряд, укрывшийся в засаде у порохового завода, вышел с барабанным боем и преградил дорогу, по которой ранее проникли в город Лайза и его сподвижники. Пришлось отступить по улицам, прилегающим ко Дворцу правосудия; и по ним добираться до Малабарского лагеря.

Пройдя шагов двести, Лайза и отряд оказались на освещенных улицах, где стояли бочки с вином. Перед ними предстала картина необузданного разгула.

А в конце каждой улицы виднелись сверкавшие в темноте штыки английской роты. Жорж и Лайза переглянулись с горькой улыбкой, означавшей, что речь теперь может идти уже не о победе, а лишь о смерти, но о мужественной смерти.

Однако оба попытались сделать последнее усилие: они бросились на главную улицу, стремясь присоединить свой отряд к восставшим неграм. Некоторые из повстанцев были не в состоянии понять, чего от них хотят предводители, другие пели песни и танцевали, едва держась на ногах; большинство же напившихся до бессознательного состояния валялись на земле.

Лайза схватил хлыст и начал изо всех сил избивать несчастных. Жорж, опираясь на железный прут, единственное свое оружие, смотрел на них с глубоким презрением.

Вскоре Мюнье и Лайза окончательно поняли, что надеяться не на что и каждая потерянная минута угрожает их жизни; к тому же кое-кто из верных рабов, соблазненных бочкой с вином, также предали своих вождей. Нельзя было терять время, следовало отступить.

Жорж и Лайза собрали небольшой отряд из верных людей и направились по улице, на которой находились солдаты английского гарнизона. Пройдя небольшое расстояние, они увидели направленные в их сторону ружья; внезапно вспыхнул огонь, град пуль посыпался на их ряд, сразив не менее десяти человек, и тогда раздалась команда:

—"Вперед!"

Вскоре оба отряда сошлись, и завязалась рукопашная.

То была кровопролитная схватка; известно, сколь мужественны английские солдаты и как геройски они умирают.

Но ныне они имели дело с отчаявшимися людьми, которые знали, что, если попадут в плен, их ждет позорная смерть, и поэтому хотели умереть свободными.

Жорж и Лайза показывали чудеса отваги и мужества.

Лайза — с ружьем, которое он держал за ствол, пользуясь им, как бичом; Жорж — с железным прутом тюремной решетки, служившим ему дубинкой; сподвижники помогали им, бросаясь со штыками на англичан, в то время как раненые, ползая по земле, наносили противнику ножевые раны.

Минут десять продолжалась яростная, смертельная борьба; трудно было предсказать, на чьей стороне будет победа: однако отчаяние победило дисциплину; ряды англичан разомкнулись, словно прорванная плотина, что позволило потоку негров ринуться в брешь и выйти за пределы города.

Жорж и Лайза, руководившие атакой, находились теперь в арьергарде, чтобы обеспечить отступление. Вскоре прибыли к подножию небольшой горы, крутой и хорошо укрытой, так что англичане не рискнули бы направиться сюда. Здесь остановились, и воины смогли перевести дух. Человек двадцать чернокожих окружили вождей, остальная же часть отряда рассеялась во все стороны; отныне не приходилось думать о сражении, предстояло укрыться в Больших лесах.