Женская война

В ту же минуту град пуль посыпался из роялистских рядов. Часовой пошатнулся, выпустил из рук мушкет, который покатился в ров, и упал, закричав громко:

– Неприятель!

Один пушечный выстрел отвечал началу неприятельских действий. Ядро просвистело над первым рядом солдат, попало во второй и третий, опрокинуло человека четыре и рикошетом убило одну из лошадей в карете Анны Австрийской.

Продолжительный крик ужаса раздался в группе, которая охраняла их величества. Король, увлеченный общим движением, подался назад. Анна Австрийская едва не упала в обморок от бешенства, а Мазарини – от страха. Отрезали постромки убитой лошади и лошадей уцелевших, потому что они начинали беситься от испуга и могли разбить карету. Десять телохранителей запряглись и оттащили экипаж на такое место, куда не могли долететь ядра.

Между тем комендант открыл батарею из шести орудий.

Когда маршал де ла Мельере увидел эту батарею, которая могла в несколько секунд истребить все три его роты, он понял, что бесполезно продолжать атаку, и велел бить отбой.

В ту минуту, как королевский отряд начал отступать, в крепости прекратились оборонительные действия.

Маршал воротился к королеве и предложил ей выбрать для главной квартиры какое-нибудь место в окрестности.

Королева увидела на другой стороне Дордони маленький уединенный домик, едва видный из-за деревьев и очень похожий на замок.

– Узнайте, – сказала она Гито, – кому принадлежит этот домик, и попросите в нем гостеприимства для меня.

Гито тотчас поскакал, переправился через реку на пароме изонского перевозчика и скоро вернулся к королеве.

Он доложил, что никто не живет в доме, кроме управляющего, который отвечал, что дом принадлежит герцогу д’Эпернону и потому предоставляется в полное распоряжение ее величества.

– Так поедем, – сказала королева. – Но где же король?

Позвали маленького Людовика XIV, который стоял в стороне. Хотя он старался скрыть слезы, однако же видно было, что он плакал.

– Что с вами, государь? – спросила Анна Австрийская.

– Ничего! – отвечал он. – Но когда я буду королем... горе тому, кто оскорбит меня!

– Как зовут коменданта? – спросила королева. Никто не отвечал. Никто не знал, как его зовут. Спросили у изонского перевозчика, он отвечал, что коменданта зовут Ришоном.

– Хорошо, – сказала королева, – я не забуду этого имени.

– И я тоже, – прибавил юный король.

XV

Сто человек из королевского отряда переправились через Дордонь вместе с королем и королевою. Прочие остались при маршале де ла Мельере, который, решившись взять Вер, ждал прибытия армии.

Едва королева успела расположиться в домике, который стараниями Наноны превратился в удобное и почти великолепное жилище, как явился Гито и доложил, что какой-то капитан ради весьма важного дела просит аудиенции.

– Как его зовут? – спросила Анна Австрийская.

– Капитан Ковиньяк.

– Он в моей армии?

– Не думаю.

– Так справьтесь, и если он не на моей службе, то скажите, что я не могу принять его.

– Прошу позволения не быть согласным в этом случае с вашим величеством, – сказал кардинал Мазарини, – но мне кажется, если он не из вашей армии, то именно поэтому надобно принять его.

– Для чего?

– А вот для чего: если он из армии и просит у вашего величества аудиенции, то он, наверно, прекрасный подданный. Напротив, если он из неприятельской армии, то, может быть, изменник. А в теперешнем положении нельзя пренебрегать изменниками, потому что они могут быть очень полезны.

– Так велите ему войти, – сказала королева, – если таково мнение кардинала.

Капитана тотчас ввели. Он вошел с ловкостью и развязностью, которые удивили королеву, привыкшую производить на всех окружавших ее совершенно другое впечатление.

Она осмотрела Ковиньяка с головы до ног, но он бесстрашно вытерпел королевский взгляд.

– Кто вы? – спросила королева.

– Капитан Ковиньяк.

– Кому вы служите?

– Вашему величеству, если позволите.

– Позволю ли я? Разумеется, позволяю. Впрочем, разве есть во Франции какая-нибудь другая служба? Разве во Франции две королевы?

– Разумеется, нет; есть только одна королева – та, к стопам которой я имею счастие в эту минуту принести всю мою преданность. Но есть два мнения, по крайней мере, так показалось мне...

– Что хотите вы сказать? – спросила Анна Австрийская, нахмурив брови.

– Хочу сказать вашему величеству, что я прогуливался здесь в окрестностях, на холме, с которого видна вся страна, и любовался местоположением, которое, как сами вы, вероятно, заметили, очень живописно, когда показалось мне, что комендант Ришон принимает вас не с должным почтением. Это убедило меня в одном обстоятельстве, о котором я уже догадывался, то есть что во Франции два мнения: роялистское и еще другое. Ришон, верно, принадлежит к другому.

Лицо Анны Австрийской еще более омрачилось.

– А, так вот что вам показалось, – сказала она.

– Точно так, ваше величество, – отвечал Ковиньяк с самым искренним простодушием. – Сверх того, мне показалось еще, будто бы пушечное ядро вылетело из крепости и попало в лошадей вашей кареты.

– Довольно... Неужели вы просили у меня аудиенции только для того, чтобы рассказывать мне ваши нелепые замечания?

«А вы не учтивы, – подумал Ковиньяк, – так вы заплатите мне дороже».

– Я просил аудиенции, желая сказать вашему величеству, что вы великая королева и что я более всех удивляюсь вам.

– В самом деле? – сказала королева сухо.

– Уважая это величие и, следовательно, удивляясь ему, я решился вполне посвятить себя службе вашей.

– Благодарю, – отвечала королева с иронией. Потом повернулась к Гито и прибавила: – Вывести этого болтуна!

– Извините, ваше величество, не нужно выгонять меня, я уйду и сам, но, если я уйду, вы не возьмете Вера.

Ковиньяк, очень ловко поклонившись королеве, повернулся и пошел к дверям.

– Ваше величество, – сказал Мазарини потихоньку, – мне кажется, вы напрасно выгоняете его.

– Вернитесь, – сказала королева Ковиньяку, – и говорите. Вы очень странны и забавляете меня.

– Вы слишком милостивы, – отвечал Ковиньяк, кланяясь.

– Что говорили вы о Вере?

– Если вашему величеству, как я заметил сегодня утром, непременно угодно быть в Вере, то я долгом почту ввести вас туда.

– Каким образом?

– В Вере полтораста человек принадлежит мне.

– Вам?

– Да, мне.

– Что это значит?

– Я уступаю их вашему величеству.

– А потом?

– Что будет потом?

– Да.

– Потом, мне кажется, очень легко с сотнею солдат отпереть одни ворота.

Королева улыбнулась.

– Он не глуп, – сказала она.

Ковиньяк, вероятно, угадал комплимент, потому что поклонился во второй раз.

– А что вы за них хотите? – спросила она.

– Немного! По пятисот ливров за каждого. Я сам так платил им.

– Хорошо.

– А мне что же?

– А, так вы просите еще и себе?

– Я гордился бы местом, полученным от щедрот вашего величества.

– А какое место желаете?

– Хоть коменданта в Броне. Мне всегда хотелось быть комендантом.

– Согласна.

– В таком случае дело улажено, кроме одной маленькой бумажки.

– Какой?

– Не угодно ли вам подписать эту бумагу, которую я уже приготовил в надежде, что услуги мои будут приняты милостиво?

– А что это за бумага?

– Извольте прочитать.

Ловко округлив руку и почтительно преклонив колено, Ковиньяк подал бумагу.

Королева прочла:

«Если я вступлю без выстрела в Вер, то обязуюсь выплатить капитану Ковиньяку семьдесят пять тысяч ливров и назначить его комендантом крепости Брон».

– Это значит, – сказала королева, удерживая гнев, – это значит, что капитан Ковиньяк не вполне доверяет нашему слову и хочет иметь акт?

– В важных делах акты являются необходимостью, – сказал Ковиньяк с поклоном. – Старинная пословица гласит: Verba volant, то есть слова улетают, а у меня уже и так многое улетело.