Время вестников

Выждав некоторое время и убедившись, что в соборе не прибавилось новых лиц, д'Ибелен опустился на ту же скамью – в почтительном отдалении от своего собеседника.

– Мессир Амори? – голос низкий, глуховатый, более подходящий человеку почтенного возраста. На самом деле Мануил Комнин был немногим старше несостоявшегося иерусалимского короля, коему недавно исполнилось тридцать два года.

– Ваше высочество, – откликнулся д'Ибелен. Разговор шел на норманно-французском, коим наследник императора Византии владел почти как родным греческим. Госпожа Феодора Вотаниата из Иерусалима, матушка Мануила – или Эммануила, как называли его франки, – была из семейства, имевшего родственные отношения с европейцами. Да и сам Эммануил провел немало времени при дворе сначала короля Балдуина Прокаженного, а затем сестры его Сибиллы и ее неудачливого супруга Ги де Лузиньяна. пока двое последних оставались правителями Святой Земли. – Вы высказали пожелание встретиться со мной – и вот я здесь.

– А следом за вами притащилось два десятка соглядатаев, – сварливо буркнул наследник Византийской короны. Жизнь при отце, склонном подозревать всех и вся, отнюдь не способствовала улучшению характера Эммануила. Д'Ибелен, встречавшийся с Комниным-младшим около года тому назад, с сожалением отметил: ромей во многом начинает походить на венценосного папеньку. Насмешливый философ бесследно сгинул в омуте прошедших времен. Впрочем, чего еще ожидать от человека, вынужденного день за днем обитать в скопище гадюк, коим, несомненно, является Палатий? Права Эммануила на престол сейчас оказались под изрядным вопросом. Андроник Комнин развелся со своей второй супругой, матерью Эммануила, ради женитьбы на молоденькой Анне. Брак длится уже шесть лет, но новых отпрысков у престарелого базилевса не появилось. И пока их нет, Эммануил остается первым претендентом на трон Империи. – Что толку от вашего присутствия, мессир Амори? Опять начнете сорить обещаниями налево и направо? Мол, ваш сюзерен, маркграф Конрад всегда рад выступить в мою поддержку? Но мессир Конрад в Тире, а я – в Константинополе… чтоб ему пусто было!

Вырвались последние слова непроизвольно, от сердца, или миг их произнесения был тщательно рассчитан – д'Ибелен в точности не знал. Он так и не научился в точности различать оттенки речи и настроений византийцев, улавливать тот миг, когда правда в их устах незаметно превращалась в ложь. Барон уже приготовил подходящий ответ, краткий по форме и многозначительный по сути, но собеседник не дал ему заговорить, спросив:

– Вы на днях виделись с моим отцом? Должно быть, за вас изрядно хлопотали – в последние дни он редко соглашается кого-либо принимать, тем более иноземца. И как вам показался наш царственный?

– Чрезмерно угнетенным грузом государственных забот, – еле слышно хмыкнул д'Ибелен.

– Вот именно, что чрезмерно, – Эммануил пошевелился, вкрадчиво зашелестели многочисленные складки просторного одеяния. – Два года назад на нас уже обрушилось нечто подобное. Тогда ему тоже мерещились заговорщики и отравители повсюду, но дело ограничилось малой кровью. Если так будет позволительно выразиться. Теперь он разошелся вовсю. Словно задумал извести под корень все старые семейства и по меньшей мере половину верных подданных. Скажите, Амори, вы ведь тоже наверняка сочли моего отца… безумным? Да ладно вам строить из себя невинную овечку – подумали, подумали, не отпирайтесь. Не вы один так думаете. – Размеренная речь Эммануила вдруг сделалась торопливой, скомканной. – Но беда в том, что мы ничего не можем изменить… Только ждать. Что случится быстрее – он оставит мир… или мы все погибнем? А тут еще вы, франки, со своим освобождением Иерусалима и грандиозными планами. Хотите правду? Мой венценосный папаша до смерти перепугался, когда ему донесли о приближении Барбароссы. Он полагал, вы никогда не сможете собраться воедино и начать поход в Святую Землю. По его слову было сделано все для того, чтобы загубить поход в самом начале. Но у него не получилось, и теперь он мечется из стороны в сторону, не зная, что предпринять. Что он вам сказал касательно соглашений с Рыжебородым?

– Что испытывает веские сомнения, – признался д'Ибелен. – А еще – что признает благородной цель похода, но считает избранное королями Европы для этого предприятия время крайне неудачным.

– Говорю вам, он откажется от всего, что подписывал, – почти пророческим тоном изрек Эммануил. – И дело закончится не вызволением Иерусалима из рук неверных, а взятием разъяренными варварами мирного Константинополя. Кесарь Барбаросса, если верить тому, что о нем говорят, терпеть не может, когда препятствуют его планам.

– А вы? – бросил пробный камень Амори.

– Что – я?

– Вы можете терпеть, когда препятствуют вашим планам?

Оба замолчали. Д'Ибелен рассеянно следил за темной фигурой монаха, стоявшего рядом с алтарем и неторопливо убиравшего сгоревшие свечи. Наконец ромей уже не столь уверенно пробормотал:

– У меня все равно нет другого выхода. Если я рискну возмутиться вслух… или приискать сторонников… или хотя бы высказать свои мысли вслух… как вы думаете, где мы тогда с вами встретимся? На площади Тавра, на месте казней – вот где. То, что я – отпрыск базилевса, только добавит зрелищу остроты. А вас, между прочим, будут казнить по соседству – за подстрекания и выступления против великой Византии.

– Значит, мы не должны этого допустить, – невозмутимо заявил д'Ибелен.

– Легко вам рассуждать, – огрызнулся Комнин-младший. – Случись что, вы шмыгнете в гавани и улизнете в свой Тир. А у меня семья и дети. Представляете, что с ними сделают? Слышали историю о том, как мой боговдохновенный папенька собственными руками свернул шею малолетнему племяннику? И все потому, что с возрастом тот мог стать претендентом на трон.

При кажущихся простодушии и взволнованности Эммануил точно знал, куда направить удар. Благополучие наследников надежно оправдывало любые поступки. Минуло уже два года, а барон д'Ибелен до сих пор не мог до конца осознать причину, из-за которой он бросился спасать Иерусалим и его обитателей. Ведь на самом-то деле его куда больше заботила безопасность Катрины и маленькой Беатрис, чем весь Иерусалим, вместе взятый. И что получилось? Христианский мир почитает его наравне с Конрадом Монферратским, избавителем-спасителем от неверных, а он пытался вывезти из осажденного города жену и дочь.

Неисповедимы пути Господни и истинные помыслы ближних твоих…

– Поэтому вы и должны действовать, если не хотите, чтобы ваших детей ждала столь же горькая судьба, – тяжелая дверь приоткрылась, впустив в храм еще кого-то, и барон д'Ибелен ощутил подспудное беспокойство. Разговор, несмотря на его важность, чрезмерно затягивался. Кто может поручиться, что на лестнице храма уже не перетаптываются в ожидании гвардейцы с приказом задержать подозрительного франка и препроводить досточтимого Мануила Комнина пред грозный лик его коронованного отца? И того, и другого в этом случае не ждет ничего хорошего. – Скажите, ваше высочество… Вам, живущему здесь, наверняка хорошо видны потаенные течения, что движут Империей… Предположим – только предположим, – что ваш высокородный родитель скончался. По вполне естественным причинам, не вызывающим никаких подозрений. Что произойдет дальше? Как полагается по римским традициям, соберется Синклит, будет много шума и криков, но в итоге госпожа Анна, ваша мачеха, будет объявлена единовластной базилиссой?

– Даже если это произойдет, – презрительно фыркнул грек, – она не продержится на троне и седмицы. Ей весьма посчастливится, если дело закончится высылкой в отдаленный монастырь. У Анны нет поддержки ни в Палатии, ни в городе, нигде. Ее можно смело не принимать в расчет. Если только она тайком не сговорилась с кем-нибудь достаточно могущественным. Но она не сговорилась… даже не рискнула ответить на письма вашего сюзерена Конрада, иначе я бы об этом знал, – последнее было добавлено с легчайшей язвительной улыбкой, угадываемой больше по интонации, нежели по движению губ. – Стало быть, во дворце Августеон соберутся все, имеющие отношение к правящей фамилии.