Красный волк

Перед уроком литературы он сидел на лавочке возле высокого окна в коридоре и старался дочитать заданную главу из книги «Время испытаний», написанной императором Тару Завоевателем, но никак не мог поймать ускользающие слова.

– Ун-Ун, в ушах шум!

Пока он пытался справиться с размышлениями императора об устройстве мира и месте, занимаемом в нем раанами, к нему подкралась Ния и ущипнула за ухо. Он вскрикнул и попытался хлопнуть ее по запястью, но она увернулась, показав язык.

Сам бы он никогда не выбрал себе такую невесту. Конечно, ее мать происходила из древнего рода, уходящего корнями к первым жителям Раанских земель, у нее огненно-красные, как острый перец, волосы, глаза желтые, как палый осенний лист, а на щеках по два симметричных пятна, но она вредная, наглая и уже вся в прыщах. Ун очень огорчился, когда в один дождливый вечер отец вернулся домой и показал всем квадрат светло-розового картона, присланного из министерства по делам семьи.

– Утвердили, – сказал он и почти улыбнулся, а потом важно пожал руку Уна, – у тебя будет прекрасная жена.

И что-то еще он сказал. Не то «породная», не то «дородная», Ун был так огорчен выбором отца и министерства, что уже не слушал и расплакался, как маленький. А ведь его тогда уже приняли в братство! Хорошо, что никто из чужих не видел того позора.

– Ун-Ун...

Она хотела придумать еще какое-нибудь обидное прозвище, но в коридор вышел Косоглазый. Он как всегда хотел проскользнуть до крайнего кабинета незамеченным и как всегда не смог. Слишком толстый он был и глупый, да и носить светло-синюю форму братства ему не разрешалось, и в коричневом пиджачке он походил на мишень. Ния поспешила присоединиться к трем мальчикам, шествующим за ним по пятам и демонстративно кривящим глаза, а Ун подумал, что, должно быть, не так уж и плохо ходить в ее женихах. Косоглазому никакой невесты не полагалось. Старшие ребята в братстве говорили, что он вообще уже не мужчина, и что в эту школу его пускают лишь потому, что его дед был видным чиновником в Совете, и что мать его согрешила с каким-то подметавшим улицы норном. Если в разговоре возникала эта теория, Ун всегда с видом знатока замечал, что необязательно с норном, и рассказывал об их служанке, которая совершенно не была косоглазой. Да и не так плохи эти норны с их мелкими пятнами и соломенного цвета волосами. Сто лет назад они принесли клятву верности раанам и не прогадали.

Сморкавшийся и сопящий Косоглазый скрылся в кабинете, так и не сумев избавиться от «хвоста», а Ун вновь забегал глазами по строчкам книги, и вновь вернулся мыслями к северу, больше не вспоминая о толстяке.

«Если попросить, отец разрешит съездить к Черной крепости, которую штурмовал прадед? А если...».

Когда последний урок закончился, учитель нравственности устроил небольшой сбор братства. На нем объявили, что Ун уезжает и что отец его получил высокий пост, за этим последовали искренние долгие поздравления, а он стоял пунцовый, в цвет своей шевелюры, и снова и снова обещал прислать что-нибудь с севера для школьного музея.

Позже, идя к автомобилю, Ун обернулся и взглянул на белое здание школы, на плац, на флагшток, не веря, что уже не вернется сюда, и уже чувствуя себя здесь чужим. Такое же горько-щемящее чувство возникло у него дома. На подъездной дорожке стояли два грузовика, и рабочие, широкоплечие крапчатые норны, грузили в них ящики с вещами и мебель, аккуратно замотанную в несколько слоев ткани и пленки, точно обвитую паутиной. Стеклянный шкаф с наградами и шлемом пропал, но Ун не сомневался, что скоро вновь увидит их, пусть и произойдет это уже совершенно в другом месте.

Глава II

Когда поезд пронесся мимо высокой стелы из белого камня, обозначающей границы древних раанских земель, сердца империи, Ун с жадностью припал к окну, но, к собственному разочарованию, не заметил никаких перемен. Все те же степи, редкие речки, жухлые рощи в дали. Иногда в небе мелькал силуэт хищной птицы, высматривавшей с высоты мышей и зайцев. Ему казалось, что в присоединенных землях, особенно в северных провинциях, жизнь должна идти как-то иначе и пейзаж совершенно преобразиться.

«Наверное, прошедшие сто лет все уровняли», – в эпоху вечного мира не осталось места не только для военного, но и исследовательского подвига.

Только на третий день Ун наконец-то начал замечать изменения. Деревни и городки появлялись все реже и реже, изредка на горизонте как-то стыдливо показывались зернохранилища и фермы. «Это все еще дикие края!» – в душе Уна вновь загорелась надежда. Кто знает, может быть, здесь еще остались скрытые в лесах озера, которым не дали имен? Или племена дикарей, скрывающиеся в чащах с самых времен войны?

Благословение императора.

Мог ли город с таким названием оказаться совсем небольшим поселением на краю непознанных земель с рекой и оврагами, полными тайных троп? Ун хотел верить, что все возможно, но этой его надежде было не суждено сбыться.

На шестое утро их путешествия поезд, сбавив ход, пересек границы города, пугающе напоминавшего тот самый город, из которого они уехали. Не столица, конечно, но улицы широкие и чистые, дома в пять и шесть этажей, фонтаны скучные, а деревья аккуратно подстриженные. Центральный вокзал Благословения императора тоже не был диким полустанком, он блестел стеклом и приветливо улыбался рядами ребристых колонн, между которыми на каменных глыбах высились типовые статуи древних раанских героев в изысканных одеждах и с очень одухотворенными, но грубоватыми лицами.

От всей окружающей обычности хотелось взвыть, но Ун взглянул на отца, читавшего какой-то документ, и проглотил досаду.

На пироне их уже ждал вокзальный служащий с тележкой для ручного багажа.

– Позвольте, господин, – пробормотал он, снимая фуражку с исцарапанным козырьком, и у Уна от удивления распахнулся рот. Это был серокожий, седоволосый сорен. Настоящий сорен! Невысокий, нескладный, с кривыми ногами и какой-то слишком длинной шеей. Нет, Ун видел соренов, но никогда – в городе, и никогда – так близко. Ему всегда казалась, что они шершавые, как грубая ткань, или покрыты мелкой графитового цвета чешуей, но теперь он мог рассмотреть даже его поры, и с огорчением убедился, что кожа старика гладкая, пусть и покрытая переплетеньем морщин.

Отец только покачал головой:

– И это вот разумное создание. Что за абсурд.

Сорены происходили из западных земель, и сложно поверить, в древности даже соперничали с раанами за степи и пастбища для скота. Тем печальнее было ныне наблюдать их вырождение, ставшее итогом столетий смешения крови со всякими дикарями и слабоумными. Отец всегда говорил, что пусть норны не очень умны, зато очень исполнительны и верны, а вот сорены – тупы, завистливы и крайне ленивы по природе своей. Если бы не власть империи, они бы спали в грязи и собирали корешки и орехи.

– Сорен на императорской железной дороге. Н-да. Здесь придется поработать.

Резиденция управителя Новоземного округа располагалась в самом центре города и оказалась раза в четыре больше их предыдущего дома. Не два, а целых три этажа, бесчисленное количество комнат, словно тут должна жить не семья с прислугой, а целая деревенька переселенцев, лестница из мрамора и кованные перила. Вокруг – ухоженный парк, заботливо скрытый от внешнего мира высоким забором. Сам дом, это непомерное поместье, Уна не тронул, он был уже слишком большим, чтобы разгадывать несуществующие тайны пустынных комнат, но вот вид императорского герба на больших воротах его заворожил. Коронованный пятнистый мастифф величественно опирался лапой на меч. Над ним раскинула крылья птица раанской империи. Он сотни раз видел императорский герб, но этот был каким-то особенно величественным. Мастер, создававший его, придал морде пса выражение настороженное, но по-человечески вдумчивое, и Ун все пытался понять, о чем таком важном может думать этот символ, и снова и снова признавал, что на некоторые вопросы нельзя найти ответов.