Страница 58 из 58
Приказы вышестоящих инстанций не обсуждаются.
Через него – так через него.
Свое отношение к ситуации он проявлял только тем, что молчал.
Молчал Авдей и сейчас, принимая из моих рук дискету с записью сегодняшнего заседания. Он лишь кивнул, показывая, что благодарит, а потом сразу же сел в притиснувшуюся к тротуару машину.
Мы с ним даже не попрощались.
Меня это, впрочем, устраивало. Как человек, с коим я дело уже имел, как давний приятель и, видимо, давний сотрудник Бориса, Авдей был мне вполне симпатичен. Наверное, он был одним из лучших в том заведении, которое представлял. Во всяком случае, так мне почему-то казалось. И все же он принадлежал к миру, скрытому от наших глаз, к миру, соприкасаться с которым следовало, по-моему, как можно меньше.
Так что, вероятно, все было правильно.
И меня также не слишком интересовало, что будет дальше с дискетой. Попадет ли она в итоге тем адресатам, которым предназначалась? Будут ли ее, как и раньше, прослушивать, заражаясь от этого энергией подлинного бытия? Окажет ли она воздействие, которого от нее ждут?
Если честно, меня это совсем не интересовало.
По двум-трем обмолвкам, которые допустил в разговоре с нами Сергей Николаевич, по сообщениям прессы, по сводкам новостей радио и телевидения я уже понял, что катастрофы не произошло, ситуация стабилизировалась, хотя, по-видимому, на более низком психологическом уровне. И за дальнейшее, вероятно, тоже можно было не беспокоиться: как-нибудь оно там наладится, урегулируется само собой, что-нибудь они в итоге придумают.
Это была опять-таки та часть реальности, с которой я не хотел бы соприкасаться.
Бог с ними, пусть делают, что хотят.
Сейчас меня интересовало совсем другое.
Гелла, увидев, что я закончил, подошла и осторожно тронула меня за плечо.
– Все в порядке?
– Надеюсь, – ответил я.
За две последних недели она здорово изменилась. Волосы у нее сохранили рыжий оттенок, но были чуть темнее, чем раньше, и без колдовских огненных проблесков. Глаза тоже остались зелеными и уже не менялись в зависимости от освещения. Слетела дымка тумана с лица.
Ни на кого она больше не походила.
Только на самое себя.
– Тогда пошли?
– Пошли, – сказал я.
Главное, конечно, было не в этом. Главное было в том, что с недосягаемой высоты, не ослабевая ни на секунду, озаряя собою вечность, сияла для нас яркая переливчатая звезда.
Она была сейчас не видна: разгар белых ночей, марево июньского зноя.
Однако она горела.
Легкий, чуть обжигающий свет заставлял биться сердце.
И я знал, что Мечтатель снова бредет по набережной канала, и что навстречу ему, задыхаясь от счастья, торопится Настенька, и что пробирается Германн к дому Старой графини, и что бедный художник, живущий на Пятнадцатой линии, изумленно взирает сейчас на выпавшие из-под рамы портрета золотые червонцы.
Ничто никогда не исчезнет.
Порукой тому – Петербург.
– Пошли, пошли…
Гелла крепко сжала мне пальцы.
Все это было именно так.
И мы пошли с ней по городу, лучше которого на земле не было.