Страница 15 из 99
Солдаты, умирая от голода, умоляли маршала Виллара, объезжавшего их ряды:
— Panem nostrum quotidianum da nobis hodie note 3.
— Вы не ели вчера, не ели сегодня, — отвечал маршал, — но завтра мы постараемся выдать половину суточного рациона.
И солдат, вместо завтрака совершавший переход, вечером ужинал песней.
«Так дальше продолжаться не может», — предупреждал в 1681 году Кольбер.
«Сегодня всему пришел конец из-за неразумия», — говорил Буагильбер в 1707 году.
«Дряхлая махина развалится при первом ударе», — утверждал Фенелон в 1709 году.
«Будь я подданным королевства, непременно взбунтовался бы», — заявлял регент в 1718 году.
В 1762 году Людовик XV охотился в Сенарском лесу; ему повстречался крестьянин, несший на плече гроб.
— Куда ты его несешь?
— В Брюнуа.
— Для мужчины или женщины?
— Для мужчины.
— От чего он умер?
— От голода.
Людовик XV продолжил охоту, приехал ночевать в Трианон и отужинал в Оленьем парке…
Итак, стон народа, подавляемый два столетия, прозвучал тем громче, что 1788 год был неурожайным: зимой стояли холода, весной начался голод; но даже умирающие терпеливо ждали, вздыхая:
— Генеральные штаты!
Мы собрались в мэрии Сент-Мену, чтобы составить наши наказы. Хороший почерк обеспечил мне место секретаря.
Затем приступили к выборам. Господин Друэ, Гийом и Бийо имели на них огромное влияние.
Господин де Дампьер баллотировался вместе с бедным деревенским священником; победил последний.
Одно событие опрокинуло все расчеты: г-н Неккер предоставил третьему сословию право иметь столько представителей, сколько их имели дворянство и духовенство, вместе взятые; но он надеялся, стремясь повлиять на выборы в городах (предчувствуя, что победят сторонники народа), на выборы в сельских местностях (там господствовали дворяне и знатное духовенство, собственники двух третей земли), где победа должна остаться за аристократами.
Какая ошибка! Шесть миллионов человек приняли участие в голосовании и назвали выборщиков-патриотов. Вследствие этого открытие Генеральных штатов, которое должно было состояться 27 апреля, перенесли на 4 мая.
Двор боялся и, сколько мог, оттягивал этот миг борьбы со страной. Взоры всей Франции были устремлены на Париж. Каждый час приносил нечто неожиданное.
Вскоре мы узнали следующее.
Двадцать девятого апреля был разграблен склад бумажного фабриканта Ревельона.
Пятого мая открылись Генеральные штаты. Во время шествия в Версаль короля приветствовали рукоплесканиями, королеву освистали.
Восьмого мая представители трех сословий разделились на две фракции: одну составила буржуазия, в другую вошли духовенство и дворянство.
Восемнадцатого июня представители третьего сословия объявили себя Национальным собранием.
Двадцать первого июня зал заседаний по приказу короля был закрыт.
Двадцать второго июня депутаты третьего сословия принесли клятву в зале для игры в мяч.
Эта клятва означала, что третье сословие объявило войну дворянству и духовенству; это была первая угроза монархии со стороны народа.
В этот момент наступило некое странное затишье; маленькие события замерли, если можно так выразиться, в ожидании события большого. Атмосфера в стране походила на грозовую, мрачную и тяжелую погоду, напоминала беспокойное видение, тяжелый сон, удушающий и лихорадочный кошмар.
Двенадцатого июля г-н Друэ не выдержал и уехал в Париж. В тот день отправили в отставку Неккера; в тот же день Камилл Демулен, выйдя из кафе Фуа, со шпагой в одной руке и с пистолетом в другой, вскочил на стол, призвал толпу к оружию и нацепил себе на шляпу зеленый лист.
До 15 июля мы не имели никаких известий о г-не Друэ.
Утром 15 июля г-да де Дампьер и де Мальми приехали на охоту, пригласив нескольких друзей из Клермона и Варенна, в том числе некоего шевалье де Куртемона, с кем мы еще встретимся.
Ясно, что охота было не главное; их цель заключалась в том, чтобы под любым предлогом собраться и обменяться парижскими новостями.
Господин де Дампьер располагал известиями из столицы за 13 июля. Париж был в огне. Двор находился в Версале под охраной немецких полков; ими командовал Безанваль, подчинявшийся старому маршалу де Брольи.
Театры не работали; отставка Неккера словно повергла общество в траур. Люди забрали из кабинета восковых фигур его бюст и бюст герцога Орлеанского, покрыли черным крепом и таскали их по Парижу. Процессия, вооружившись палками, шпагами, пистолетами и топорами, проследовала по улицам Сен-Мартен и Сент-Оноре, выйдя на Вандомскую площадь.
Здесь толпу ждал отряд солдат. Солдаты открыли огонь и рассеяли народ; они разбили бюст герцога и министра, убив при этом одного солдата французской гвардии, оказывавшего сопротивление.
Однако этим дело не ограничилось.
Господин Безанваль поставил на Елисейских полях швейцарцев и батарею из четырех пушек. Толпа хлынула в Тюильри: немец, принц де Ламбеск, во главе своих драгунов атаковал безобидных людей и верхом на коне первым въехал в сад Тюильри. Путь ему преградила баррикада из стульев; из-за этого укрытия в принца швыряли камни и бутылки. Драгуны открыли стрельбу. В этот момент принц заметил, что группа угрожающе настроенных парижан закрывает решетчатые ворота Тюильри, стремясь не выпустить его; он отдал приказ отходить и при отступлении раздавил одного человека копытами своего коня, а какого-то старика ранил ударом сабли.
После этого народ бросился в оружейные лавки и разграбил их.
На стенах Бастилии в боевой позиции стояли пушки; в тюрьму прислали подкрепление из швейцарцев.
Но охотники ничего больше не знали ни о ночи с 13 на 14 июля, ни о дне 14 июля.
Господин де Дампьер приказал, чтобы, если днем придут новые известия, присылали их к моему дяде.
В четыре часа охота закончилась, и мы вернулись домой. Нас ждал пышный обед, приготовленный, как обычно, приехавшим вместе с охотниками поваром. Сотрапезники, явно озабоченные, сели за стол. Разговор свелся к ряду предположений; все проклинали Национальное собрание, г-на Сиейеса, г-на Мирабо, г-на Байи, не понимая, чем можно объяснить отвагу и дерзость этих людей; охотники мечтали оказаться на месте г-на де Брезе, г-на Безанваля, г-на де Ламбеска и заявляли, что поступили бы более жестко, что, с их точки зрения, король был слишком мягок, королева слишком добра, ведь они не приказали швейцарцам заколоть штыками этих трех негодяев.
В шесть часов вечера слуга графа де Дампьера доставил депешу.
Она была датирована утром 14 июля.
В ночь с 13-го на 14-е народ взломал решетчатые ворота Дома инвалидов и захватил тридцать тысяч ружей.
Ударами молотов он разбил ворота Арсенала и выкатил на Ратушную площадь семь или восемь бочек пороха. На рассвете порох роздали народу: каждому, кто имел ружье, пороху досталось на пятьдесят выстрелов.
Двор призвал все иностранные полки, какими располагал. Королевский хорватский полк стоял в Шарантоне, полки Рейнаха и Дисбаха — в Севре, Нассау — в Версале, Салис-Самаде — в Исси, гусары Бершени — в Военной школе. Шатовьё, Эстергази, Ромер тоже находились вблизи Парижа. Господин де Лонэ (он знал о своей непопулярности, и по этой причине на него можно было положиться) обязался защищать Бастилию до последнего, пообещав, что скорее взорвет заодно с собой половину Парижа, чем сдаст крепость.
В этих новостях, как считали сотрапезники, была одна хорошая сторона — они позволяли надеяться, что в столице окажут отчаянное сопротивление народу.
Да и кто такой был этот народ, угрожавший им? Толпа изголодавшихся, необученных и неорганизованных людей: ее остановит первый пушечный выстрел, она разбежится при первой атаке кавалерии; разве этот сброд, эти мужланы смогут устоять против солдат, привычных к стрельбе, презирающих смерть?
Поэтому, прочитав адресованную ему депешу, граф де Дампьер попросил гостей наполнить бокалы и, подняв свой, провозгласил:
Note3
Хлеб наш насущный даждь нам днесь (лат.)