Страница 10 из 99
На несколько минут я остановился, хотя десятки раз проходил здесь не задерживаясь.
Стоя на вершине дороги, я увидел двух путников: следуя за едущей шагом почтовой каретой, они пешком поднимались по крутому склону. Я смотрел, как они приближаются ко мне в последних лучах заходящего солнца, отбрасывающего на дорогу широкую красноватую полосу.
Почему я упорно, пристально вглядывался в них, особенно в того, кто был меньше ростом? Было ли это предчувствие? Или в том состоянии приподнятости, охватившей меня, все приобретало значительность, которой не могло иметь вчера и, наверное, не будет иметь завтра?
На вид путнику было лет пятьдесят пять; он был, как я уже сказал, среднего роста, ловкий, стремительный, жилистый; у него было подвижное, умное лицо, взгляд, полный огня; у него был тот мягкий цвет лица, что на лицах солдат оставляет пребывание в разных климатических условиях; на лбу проходил шрам от сабельного удара; его костюм, не мундир, имел тот особый покрой, что свойствен лишь военным: их даже в штатском не спутаешь с простыми смертными.
Его спутник — он был моложе, выше ростом и крепче — тоже явно принадлежал к армии; но сразу бросалась в глаза разница в их служебном положении.
Поскольку подъем они преодолели быстрее кареты, то остановились на верху склона в нескольких шагах от меня и обернулись, но не для того, чтобы полюбоваться пейзажем, а чтобы продолжить свой разговор и прибавить к словам — говорил тот, что был ниже ростом, — наглядные доказательства.
— Я не отказываюсь от своего утверждения, мой дорогой Тевено, — сказал он. — Если когда-нибудь враг вторгнется во Францию через Монмеди и Верден, встречать его надо будет здесь. Имея двадцать тысяч солдат, я берусь остановить тут продвижение восьмидесяти тысяч противника: Аргоннский лес — это Фермопилы Франции.
— Это возможно, если предположить, генерал, — ответил тот, кто, вероятно, был его адъютантом, — что две или три дороги, проходящие через лес, защищать столь же легко, как и эту. Очевидно, под перекрестным огнем двух батарей по шесть орудий в каждой этот проход станет неприступным.
— Через лес проходят лишь две дороги: та, которой мы двигались, ее называют илетской — по деревушке, что мы проезжали, — и дорога на Гранпре, прорезающая две трети леса. Обе идут из Вердена.
— Но я считал, что есть и третья.
— Какая же?
— Дорога на Шен-Попюлё.
— Я думаю, она не проходит через лес, а лишь огибает его. Впрочем, давайте спросим у форейтора.
Человек, названный генералом, обратился с вопросом к форейтору.
Но тот, покачав головой, ответил:
— Это не моя дорога. Я знаю только свою. Спросите меня, сколько на дороге из Сент-Мену в Клермон, а из Клермона в Сент-Мену деревьев, столбов, мостовых камней, я вам скажу, ведь за четверть века не прошло дня, чтобы я не проехал ее туда и обратно. А от остального увольте; обратитесь к тому, кто сведущ больше меня. Но подождите-ка, — прибавил он, указывая на меня, — если вы хотите получить надежные сведения, то вон племянник папаши Дешарма, он вам все расскажет, лес он знает так же, как я свою дорогу. Эй, Рене, милый мой, подойди-ка к господам, они хотят тебя кое о чем спросить.
Я подошел, зажав картуз в руке; звание и сама внешность путника внушали уважение.
— Друг мой, — сказал генерал, поняв, что я жду, когда он ко мне обратится, — мы хотели узнать, откуда начинается дорога на Шен-Попюлё, проходит ли она через лес или только огибает его.
— Она идет из Стене, сударь, огибает лес и заканчивается в Вонке, на берегу реки Эна.
— А та, что в Гранпре, она тоже пересекает реку?
— Реку Эр, сударь; она протекает через Клермон и Варенн, а в Сенюке впадает в Эну.
— Вот видите, Тевено. Однако, насколько я помню, Шен-Попюлё представляет собой довольно узкое ущелье, и остаюсь при своем мнении.
— Если господа закончили и желают подняться в карету, — предложил форейтор, — то лошади вполне отдохнули.
Форейтор открыл дверцу; но в тот миг, когда генерал поставил ногу на подножку, до нас донеслись громкие звуки колокола.
— Что это? — прислушался генерал.
— Набат! — вскричал я.
— Чистая правда, набат, — подтвердил форейтор.
— Наверное, пожар? — спросил адъютант.
— В деревне Илет, — ответил я. — Видите дым над деревьями?
И я немедленно бросился бежать в сторону деревни. Генерал что-то крикнул мне, но я не расслышал его слов: я бежал. Не успел я пробежать и ста шагов, как меня догнала и обогнула почтовая карета, которая во весь опор мчалась назад. Ясно, что генерал, движимый чувством человечности и полагая, что его присутствие может быть полезным, приказал повернуть карету. Каким бы хорошим бегуном я «ни был, карета обогнала меня, и я прибыл на место бедствия лишь через несколько минут после нее. Вся деревня сбежалась на пожар.
Генерал и его спутник, оказавшись перед лицом опасности, действовали как на поле боя и, взяв в свои руки командование, распоряжались тушением.
Огонь возник в мастерской каретника, когда хозяина и хозяйки дома не было, так что несчастье заметили лишь тогда, когда лопнули стекла и люди увидели, как из-под двери и из окон валит дым и выбивается пламя. Огонь, раздуваемый ветром, охватил сарай, заполненный стружкой и сухим деревом, и грозил перекинуться на соседний дом.
Как легко догадаться, никаких пожарных насосов в Идете не было; люди выстроились в цепочку и ведрами черпали воду из речки Бьесм.
Но этой помощи было мало.
— Надо сбить пламя! — крикнул генерал.
— Каким образом? — спросили помогавшие тушить пожар; они, признав в генерале привыкшего командовать человека, подчинялись ему не задумываясь.
— Хорошо, — ответил генерал. — Найдется ли среди вас смелый малый, кто влезет на крышу сарая и перерубит опорную балку? Балка, падая, потянет за собой крышу.
— Ну да, — послышался чей-то голос. — А тот, кто перерубит балку, рухнет вниз вместе с ней.
— Возможно, — сказал генерал твердым и спокойным голосом, — но пламя будет сбито, и все дома, что стоят под ветром, будут спасены.
В этот миг в моем мозгу молнией промелькнула мысль; я вспомнил фразу из «Эмиля»: «Молодой человек, обнаружь в своей работе руку мужчины! Учись сильною рукою владеть топором и пилой, научись обтесывать бревна, взбираться на кровлю…»
— Дайте мне топор! — крикнул я.
Обернувшись, я увидел топор, висевший на двери дома напротив. Я положил на деревянную скамью своего «Эмиля» и свой словарь, схватил топор и вбежал в прилегающий к сараю дом; жильцы уже начали спасать свои пожитки, готовясь к тому, что через полчаса дом охватит пламя.
Я быстро взбежал по лестнице и вылез на крышу через оконную раму на шарнирах. На крышу я залезал впервые; но, как я уже писал, мне много раз приходилось забираться на ветви деревьев, что были вдвое выше, и пройтись по коньку для меня было игрой.
В толпе воцарилась глубокая тишина; были слышны лишь свист ветра, колыхание пламени и стук обломков (они, разбрасывая миллионы искр, уносимых потоком воздуха, падали в огонь).
К несчастью, я стоял в этом потоке разреженного воздуха, и он относил искры на меня.
Нельзя было терять ни секунды; я чувствовал, что все взоры устремлены на меня, и решил лучше погибнуть, чем отказаться от взятого дела. Я начал разбивать черепицу вокруг того места, где хотел перерубить балку, затем оперся спиной о дымовую трубу соседнего дома и стал рубить балку примерно в метре от стены — этого места хватало моим ногам для опоры.
Я уже писал, что для своего возраста я был силен как двадцатипятилетний мужчина и умел ловко обращаться почти с любым столярным и плотницким инструментом: с каждым ударом мой топор все глубже врезался в балку; но и огонь яростно надвигался на меня.
Стена напротив (простая оштукатуренная стена из песчаника) под напором огня трескалась, и изо всех щелей Пробивалось пламя, начинавшее по ту сторону стены достигать основания стропил, поддерживавших кровлю.
Было очевидно, что стена скоро рухнет и, если вся крыша не обрушится одновременно с обоих концов, огонь с Невероятной быстротой будет распространяться от дома к дому, ведь огонь с горящей крыши переползет на ту, что еще не охватило пламя.