Учитель фехтования

Зная в глубине души, что на ее месте я поступил бы точно так же, я ответил ей:

– Ну что ж, поезжайте, и да свершится воля Господня.

В первых числах сентября Луиза разрешилась от бремени мальчиком.

– В глазах света, – сказала она, – у моего ребенка нет ни имени, ни семьи. Если мать Алексея захочет, я отдам ей сына, так как не могу взять его с собой в такой далекий путь, но сама навязывать его, конечно, не стану.

И она позвала кормилицу, чтобы поцеловать ребенка и показать мне, как он похож на своего отца.

То, что должно было случиться, – случилось. Мать Анненкова, узнав о рождении ребенка, написала Луизе, что ждет ее с сыном к себе. Если до сих пор Луиза все еще колебалась, то это письмо уничтожило все ее сомнения. Ее тревожила лишь участь ребенка; теперь же она могла ехать незамедлительно.

Однако, как ни мечтала Луиза поскорее отправиться в путь, беременность и особенно пережитые волнения так расстроили ее здоровье, что она с трудом оправлялась после родов. Я посоветовался с ее врачом, который сказал мне, что она слишком слаба для такого длительного путешествия. Все это нисколько не помешало бы ей тотчас уехать из Петербурга, но остановка была за разрешением, которое я должен был выхлопотать через посредство Горголи.

Однажды рано утром кто-то постучал в мою дверь, и я услышал голос Луизы. Я подумал, что с ней приключилось новое несчастье. Наскоро одевшись, я открыл дверь и был поражен видом Луизы: она сияла от радости.

– Он спасен, – воскликнула она, – спасен!

– Кто? – спросил я.

– Он, он, Алексей!

– Каким образом?

– Читайте!

И она протянула мне письмо графа. Я посмотрел на нее с удивлением.

– Прочтите это письмо, – сказала она, упав в кресло под влиянием обуревавшей ее радости.

Я прочитал:

«Дорогая Луиза!

Человеку, который отдаст тебе это письмо, ты можешь довериться так же, как и мне: это мой лучший друг, мой спаситель.

Я заболел в дороге, и меня пришлось оставить в Перми. Случаю было угодно, чтобы в брате смотрителя здешней тюрьмы я узнал старого слугу нашей семьи. Благодаря его стараниям тюремный врач признал меня больным и не разрешил ехать дальше. И вот мне было позволено провести всю зиму в здешнем остроге, откуда я пишу тебе это письмо.

Все готово к моему бегству. Смотритель тюрьмы и брат его убегут вместе со мною, и я должен, конечно, вознаградить их за то, что они потеряют из-за меня, а также за ту опасность, которой подвергнутся. Отдай, пожалуйста, подателю сего все деньги, какие у тебя найдутся, а также все драгоценности.

Я знаю, как сильно ты меня любишь, и надеюсь, что ты не задумаешься сделать все возможное ради моего спасения.

Как только я буду в безопасности, я вызову тебя, и ты приедешь ко мне.

– Ну и что же? – спросил я, пробежав письмо еще раз.

– Как, что же? – удивилась она. – Разве вы не видите?

– Да, он предполагает бежать.

– Я уверена, что это ему удастся.

– И что же, вы сделали?

– И вы еще спрашиваете?!

– Неужели, – вскричал я, – вы отдали неизвестному человеку…

– Все, что у меня было. Ведь Алексей пишет, чтобы я доверилась его другу как ему самому.

– А вы уверены, – медленно проговорил я, – что это письмо от Алексея?

В свою очередь, она с изумлением посмотрела на меня.

– От кого же, как не от него?

– Ну а если этот человек… я не могу этого утверждать, но у меня такое тяжелое предчувствие…

– Какое? – спросила Луиза, бледнея.

– А что, если этот человек – мошенник, подделавший почерк графа?

Луиза вскрикнула и вырвала у меня из рук письмо.

– О нет, нет! – воскликнула она, как бы стараясь успокоить самое себя. – Нет! Я прекрасно знаю почерк Алексея и не могу ошибиться!

И однако, перечитав письмо, она побледнела.

– Нет ли у вас при себе другого письма от него? – спросил я.

– Есть. Вот его записка, написанная карандашом.

Почерк письма был, по-видимому, тот же самый, и все же в нем чувствовалась какая-то неуверенность.

– Неужели вы думаете, – спросил я, – что граф обратился бы к вам за помощью?

– А почему бы нет? Разве не я люблю его больше всех на свете?

– Да, конечно, за любовью, за нежностью он обратился бы к вам, но за деньгами – к своей матери, и только к ней.

– Но разве все, что я имею, не принадлежит ему? – спросила Луиза дрогнувшим голосом.

– Да, несомненно, но либо я не знаю графа Анненкова, либо это письмо писал не он.

– Боже мой, – вскричала Луиза, – ведь эти тридцать тысяч рублей – все мое достояние, моя единственная надежда!

– Скажите, а как он подписывал свои письма к вам? – спросил я.

– Попросту «Алексей».

– А это письмо подписано «граф Анненков».

– Да, – подтвердила Луиза, совершенно подавленная.

– Вы не знаете, что сталось с этим человеком?

– Нет. Он мне сказал, что приехал вчера вечером и немедленно уезжает обратно в Пермь.

– Надо заявить в полицию. Ах, если бы полицеймейстером по-прежнему был Горголи!

– Заявить в полицию?

– Конечно!

– Ну а если мы ошибаемся, – спросила Луиза, – если человек этот окажется не мошенником, а спасителем Алексея, ведь я могу погубить его из-за нескольких тысяч. Ведь я вторично буду виновницей его несчастья! О нет, лучше рискнуть! А что до меня, я как-нибудь выйду из положения. Не беспокойтесь обо мне. Единственное, что я хотела бы знать, действительно ли Алексей в Перми?

– Послушайте, – сказал я, – мне довелось слышать, что конвой, сопровождавший сосланных в Сибирь, недавно вернулся обратно. Я знаком с одним жандармским ротмистром. Я схожу к нему и узнаю, в чем дело. Подождите меня.

– Нет, нет, я пойду с вами.

– Не советую, вы еще слишком слабы, чтобы лишний раз выходить на улицу. Вы и так поступили очень неосторожно, что пришли ко мне. А главное, вы помешаете мне собрать нужные сведения.

– В таком случае идите один и возвращайтесь как можно скорее. Помните, что я вас жду!

Я поспешно оделся, взял извозчика и спустя десять минут был у жандармского ротмистра Соловьева: одно время он тоже был моим учеником.

Я не ошибся: конвой и в самом деле вернулся три дня тому назад. Узнав, какого рода сведения мне нужны, Соловьев предложил помочь мне: оказалось, что унтер-офицер, в партии которого был Анненков, его хороший знакомый.

Соловьев послал за ним, и спустя несколько минут офицер этот явился. Это был человек с прекрасной военной выправкой, с суровым и вместе с тем добрым лицом. Хотя я и понятия не имел о том, что он сделал для графини и ее дочерей, я сразу же почувствовал к нему симпатию.

– Вы были начальником конвоя, сопровождавшего четвертую партию ссыльных? – спросил я.

– Да, я.

– В этой партии был граф Анненков?

– Гм… гм…

Унтер-офицер замялся, не зная, к чему клонятся мои расспросы. Я увидел его смущение и поспешил объясниться.

– Вы говорите с другом графа Анненкова, готовым пожертвовать жизнью ради него, – проговорил я, – умоляю вас, скажите мне всю правду.

– Что вам угодно знать? – спросил офицер по-прежнему недоверчиво.

– Я хочу прежде всего знать, не заболел ли он в дороге?

– Ничего подобного.

– Затем, остался ли он в Перми?

– Мы там даже не останавливались.

– Значит, он продолжал безостановочно свой путь?

– Да, до Козлова, где он, надеюсь, и по сей час находится в таком же добром здоровье, как мы с вами.

– А что это такое – Козлово?

– Сельцо на Иртыше, примерно в восьмидесяти верстах от Тобольска.

– Вы уверены, что он там?

– А то как же! Ведь я получил расписку от местных властей и представил ее позавчера его превосходительству господину полицеймейстеру.

– Стало быть, и болезнь и остановка графа в Перми – это басни?

– Конечно. Ни слова правды в этом нет.

– Благодарю вас, друг мой.