Убийство на стороне

– Это парень, с которым я гуляла в Де-Мейне, – Ванда поправилась. – Человек, с которым я ходила. Он только что вышел из тюрьмы, где просидел четыре года, не знаю за что. Сегодня около десяти часов вечера я услышала стук в дверь. Это был Том. Не знаю, как ему удалось разыскать меня, но факт тот, что он пришел.

– Вы писали ему в тюрьму?

– Нет.

– И что же он хотел?

– Меня.

– Вы были его подружкой?

Ванда опустила голову и принялась теребить юбку.

– В течение нескольких месяцев. Как раз перед его арестом и приговором. Это было дурно с моей стороны, я знаю. Но мне было всего семнадцать лет, и я была служанкой в маленькой закусочной. У него было полно денег, и он устроил мне шикарную жизнь, насколько это можно сделать в Де-Мейне...

– Продолжайте.

– И лишь после его ареста и осуждения я поняла, как плохо себя вела. А после... после я приехала в Чикаго и стала работать подавальщицей в ресторане, а потом продавщицей в большом магазине, чтобы заработать на жизнь и окончить курсы в коммерческой школе. Меня научили печатать на машинке, вести корреспонденцию и немного стенографировать...

Вспомнив об орфографии своей секретарши, Хенсон с трудом удержался от улыбки, а вслух проговорил:

– Давайте вернемся от воспоминаний к сегодняшнему вечеру. Вы сказали, что он пришел сюда. Что дальше?

Слезы снова потекли по лицу Ванды.

– Он был пьян, и это было ужасно. Сейчас мы допиваем остатки той бутылки, которую он принес. Он стал упрекать меня, что я подло бросила его и что ни одна девушка на свете никогда бы так с ним не поступила. Он сказал, что я должна вернуться к нему или он пойдет к моему начальнику и расскажет, что я за человек. И компания выбросит меня на улицу, а потом я все равно буду вынуждена уехать с ним...

– Дальше...

– Я его умоляла... Я старалась объяснить ему, что начала новую жизнь, что он был единственным мужчиной, с которым я была близка, и что, для того чтобы мужчины перестали преследовать меня, я старалась сделать себя некрасивой. Вы знаете, что с моими очками, в которых у меня нет никакой необходимости, моими зализанными назад волосами, с моей манерой держаться...

– А потом? – не выдержал Хенсон.

– Он обозвал меня лгуньей и предательницей, а потом силой вошел в комнату, запер за собой дверь и заявил, что проведет со мной ночь.

– Что же вы сделали?

– Я не знала, что делать, потому что не хотела терять место в «Атласе»... Я позволила ему поцеловать себя и выпила с ним. Я подумала, что, может быть, если я позволю провести ему здесь ночь, утром он уедет и оставит меня в покое и я его больше никогда не увижу. Я даже разделась и провела его в свою комнату, но когда он захотел... я не смогла. Одна мысль об этом делает меня больной.

– Это ему не понравилось?

– Конечно. Он стал обзывать меня всякими словами и бить. – Ванда опустила глаза и посмотрела на то место, где у нее были ссадины. – Тогда он решил овладеть мной силой, и я ударила его ночником. Лампа тяжелая, а я ударила его по затылку...

– Он потерял сознание?

– Нет. Боюсь, что я убила его.

Хенсон вздохнул.

– А где он сейчас?

Ванда тяжело вздохнула.

– В комнате. Я схватила кофточку и юбку и убежала оттуда, и не смела вернуться. Я сидела так несколько часов, не зная, что делать... Потом я позвонила вам.

– Но почему именно мне?

Ванда посмотрела ему прямо в глаза.

– Потому что в течение тех нескольких месяцев, что я была вашей секретаршей, вы никогда не пытались заигрывать со мной. Ни разу! Вы очень хороший, – она судорожно вздохнула. – Могу я добавить еще кое-что?

– Разумеется!

– Вы мне нравитесь. Даже больше чем нравитесь. Вы никогда не трогали меня, но, если бы это вы проникли в мою комнату, я не думаю, что ударила бы вас... Я знаю, вы женаты, но у вас есть все, что я мечтаю увидеть в настоящем мужчине.

Хенсон неожиданно обнаружил, что он задыхается в этой маленькой комнатке. Пот покрывал его лоб и стекал за воротник. Вот уже двадцать четыре года, как молодые и красивые девушки не говорили ему, что он в их вкусе.

– Благодарю за комплимент. Но, я думаю, будет лучше позвонить в полицию и рассказать все, как было.

– Тогда я потеряю место. Мистер Хелл выставит меня за дверь.

– Вы найдете другую работу.

– А вы?

– Я не скомпрометирован.

– А поверит ли в это полиция? А если инспекторы подумают, что мы с вами любовники с тех пор, как я стала вашей секретаршей, и что это вы убили его, когда он стал приставать ко мне?

– Послушайте, малютка, когда произошла эта история, я находился за пятьдесят миль отсюда и смотрел телевизор.

– Вы можете это доказать?

Хенсон немного подумал и ответил:

– Нет, не могу.

Ванда опять стала теребить свою юбку.

– Теперь я вижу, что плохо сделала, позвонив вам. Я скажу полиции правду, но поверит ли она мне? А журналисты? Вы же знаете, до какой степени у них извращенное воображение. Если девушка недурна собой, они считают, что она обязательно спит со своим шефом... Вы сами это понимаете... Девушки часто вынуждены это делать, если не хотят лишиться своего места.

Теперь Хенсону показалось, что в комнате стало менее жарко. Он думал о том, что сказала Ванда. Все верно. Газеты по-своему представят это дело. И Джек Хелл будет взбешен. Все секретарши в его учреждении обязаны держать себя очень строго. Хелл был редким бюрократом. Сам он спокойно спал и с замужними женщинами, и с незамужними во всех частях света, но всегда был очень осторожен. Репутация «Инженерного атласа» должна быть безупречной!

– Да, прекрасно понимаю, – проронил Хенсон.

Он сожалел, что они допили все виски. Такого с ним никогда не случалось! Несколько часов назад он спокойно сидел со стаканом пива в руке и смотрел телевизор. Зазвонил телефон, и вот...

Хенсон подумал, не стоит ли ему взять свою шляпу со стула у входа, куда он ее положил, покинуть этот дом и позабыть обо всей этой истории. Но он не мог бросить Ванду в такой беде. Из всех мужчин Чикаго она выбрала именно его, чтобы попросить совета.

Он встал и спросил:

– Вы сказали, что Коннорс в комнате?

– На моей кровати.

Хенсон осторожно раздвинул кретоновые занавески. Человек, лежавший на кровати, был совершенно голым. Хенсон дал бы ему двадцать – тридцать лет. В жизни он был, вероятно, красив. Хенсон осмотрел лицо, потом тело. Коннорс был приблизительно такого же телосложения, что и он, но более мускулист. Хенсон все более и более поражался тому, что Ванда предпочла его тому, чей труп лежал сейчас на кровати.

Он присел на край кровати. У лежащего была лишь одна рана, но она сильно кровоточила: вся наволочка и часть простыни пропиталась кровью.

Хенсон нагнулся и приложил руку ко рту Коннорса со слабой надеждой, что жизнь еще теплится в его теле. Он не ощутил ничего, кроме запаха алкоголя. Инстинктивно он приложил ухо к груди Коннорса: сердце его билось неровно и слабо, но билось.

Когда Коннорс придет в себя, единственным воспоминанием об инциденте будет болячка на голове и одеревенелая глотка. Хенсон прикрыл его до пояса простыней и позвал Ванду.

– Он не умер, а просто мертвецки пьян.

Она просунула голову между портьерами.

– Благодарение Богу! Но что же нам делать?

– Я одену его, выведу отсюда и куда-нибудь увезу.

– А если вас увидят?

– Ну что ж, я просто поддерживаю пьяного.

– Но это ничего не изменит – завтра вечером он вернется.

– Но вас здесь не будет!

– Где же я буду?

– Мы найдем вам другую квартиру.

– Но я заплатила до конца месяца!

– Я найду вам квартиру.

– А если он явится в контору и устроит скандал?

– В свободное время мы займемся и этим вопросом. – Хенсон подобрал одежду Коннорса, валявшуюся на полу. – В конце концов, это я занимаюсь конторой. Теперь уходите, я буду одевать его.

Ванда возвратилась в гостиную. Впервые в жизни Хенсону пришлось одевать бесчувственного человека. Особенно трудно было надеть носки и нижнее белье. Рубашка, пиджак и брюки пошли лучше. Хенсону стало даже немного жаль бедного малого. После четырех лет тюрьмы тому хотелось спокойно пожить, и что он получил? Удар по черепу!