Полина

— Да! — сказал Альфред тихим и дрожащим голосом. — Да! Это она… Она тоже тебя узнала и вот почему с таким старанием убегала. Это был ангел красоты, приятности и кротости; ты это знаешь, потому что встречал нас вместе не один раз. Но ты не знаешь, что я любил ее тогда всей душой и решился бы просить ее руки, если бы имел такое состояние, как теперь, и молчал потому, что был беден в сравнении с нею. Я понял тогда, что если стану продолжать ее видеть, то поставлю на карту против одного презрительного взгляда или унизительного отказа все свое будущее счастье. Я уехал в Испанию и, когда был в Мадриде, узнал, что Полина Мельен вышла замуж за графа Горация Безеваля.

Новые мысли, нахлынувшие на меня при звуках имени, произнесенного рыбаками, начали вытеснять ночные впечатления. Кроме того, день, солнце и малое сходство между нашей обыкновенной жизнью и подобными происшествиями помогли мне смотреть на все это как на сон. Мысль сообщить об этом исчезла, и только желание объяснить все самому себе оставалось в глубине сердца. Я упрекал себя за тот минутный ужас, который овладел мной, и хотел дать за него самому себе полное удовлетворение.

Я приехал в Трувиль к одиннадцати часам утра. Все мне были рады. Меня считали утонувшим или убитым и радовались, видя, что я отделался только слабостью. В самом деле, я падал от усталости и тотчас лег в постель, приказав разбудить себя в пять часов вечера и приготовить лошадей, чтобы ехать в Пон л'Эвек, где думал заночевать. Приказания мои были в точности исполнены, и в восемь часов я приехал в назначенное место. На другой день в шесть часов утра, взяв почтовую лошадь и проводника, я поехал верхом в Див. Я хотел, приехав в этот город, отправиться будто для прогулки к морскому берегу, где находились развалины аббатства Гран-Пре, затем днем как простой любитель пейзажей посетить эту местность, которую хотел получше изучить, чтобы узнать ее, вернувшись туда ночью. Непредвиденный случай разрушил этот план и привел меня к цели другой дорогой.

Приехав к содержателю почтовых лошадей в Диве, который был в то же время и мэром, я нашел у его ворот жандармов. Весь город был в волнении. Было совершено новое убийство, на этот раз с беспримерной дерзостью. Графиня Безеваль, приехавшая за несколько дней до этого из Парижа, убита в парке своего замка, в котором жил граф и двое или трое его друзей. Понимаешь ли ты? Полина… женщина, которую я любил, воспоминание о которой, пробужденное в моем сердце, наполняло его… Полина убита… убита ночью, в парке своего замка, тогда как я был в развалинах соседнего аббатства, в пятистах шагах от нее! Это было невероятно! Но вдруг мне на память пришли это видение, эта дверь, этот человек… Я хотел уже обо всем рассказать, но какое-то предчувствие удержало меня; я не был еще уверен и решил ничего не открывать до тех пор, пока окончу сам свои исследования.

Жандармы, уведомленные в четыре часа утра, приехали искать мэра, мирового судью и двух медиков, чтобы составить протокол. Мэр и судья были готовы, но один из медиков находился в отлучке по делам и не мог приехать. Я брал для живописи несколько уроков анатомии и решил назвать себя учеником хирурга. За недостатком лучшего меня взяли, и мы отправились в замок Бюрси. Все это я делал инстинктивно. Я хотел увидеть Полину, прежде чем гробовая крышка закроется над нею, или скорее повиновался внутреннему голосу, сходившему ко мне с неба.

Мы приехали в замок. Граф с утра уехал в Каен, чтобы получить разрешение префекта на перевозку тела в Париж, где были гробницы его семьи. Один из его друзей принял нас и проводил в комнату графини. Я насилу мог стоять: ноги подгибались, сердце сильно билось, я был бледен, как жертва, нас ожидавшая. Мы вошли в комнату, еще наполненную запахом жизни. Бросив испуганный взгляд, я увидел на постели тело, закрытое простыней. Почувствовав, что вся моя твердость исчезает, я прислонился к двери. Медик подошел к постели с тем спокойствием и тем непостижимым бесчувствием, которое дает привычка. Он поднял простыню, покрывавшую труп, и открыл голову. Я бросил взгляд, и мне показалось, что я брежу или околдован: труп, распростертый на постели, не был графиней Безеваль; убитая женщина, в смерти которой мы приехали удостовериться, — не была Полиной!..

Глава IV

Это была белокурая женщина с кожей ослепительной белизны, голубыми глазами и прелестными, аристократическими ручками; это была молодая и прекрасная женщина, но не Полина!

Рана оказалась в правом боку; пуля прошла между двумя ребрами и прострелила сердце, так что смерть последовала в то же мгновение. Все это было так странно, что я начинал теряться и не знал, что и думать. Ясно было только то, что эта женщина не Полина, что муж объявил ее мертвой и под ее именем хотел похоронить другую.

Не знаю, был ли я полезен во время хирургической операции, не знаю даже, что подписал под протоколом. К счастью, доктор Дива, желая, без сомнения, показать свое превосходство перед учеником и преимущество провинции над Парижем, взял на себя весь труд и потребовал от меня одной подписи. Операция продолжалась около двух часов, потом мы прошли в столовую, в которой для нас была приготовлена закуска. Товарищи мои сели за стол, а я прислонился головой к окну, выходившему в переднюю часть двора. Я стоял так около четверти часа, когда человек, покрытый пылью, въехал верхом во всю прыть во двор, бросил лошадь, не беспокоясь о ней, и взбежал на крыльцо. Я переходил от удивления к удивлению! Я узнал его, несмотря на перемену костюма и на то, что видел его вскользь: это был тот самый человек, которого я видел среди развалин выходившим из подземелья, это был человек в голубых панталонах, с заступом и охотничьим ножом. Подозвав слугу, я спросил его об имени приехавшего. «Это наш господин, — ответил он, — граф Безеваль, возвратившийся из Каена, куда он ездил за позволением перевезти тело». Я спросил: скоро ли он хочет отправиться в Париж. «Сегодня вечером, — сказал слуга, — потому что фургон, который должен везти тело графини, уже готов и почтовые лошади потребованы к пяти часам». Выходя из столовой, мы услышали стук молотка: это был столяр, заколачивавший гроб. Все шло по порядку, но, как видишь, поспешно.

Я возвратился в Див, в три часа был в Пон л'Эвеке, а в четыре в Трувиле.

Я решил исполнить свое намерение в ту же ночь и, если дело будет бесполезным, объявить обо всем на другой день и оставить это дело полиции.

Приехав, я сразу занялся наймом новой лодки, но на этот раз два человека должны были сопровождать меня. Потом я вошел в свою комнату, заткнул пару превосходных двуствольных пистолетов за дорожный пояс, на котором висел к тому же охотничий нож, застегнулся, чтобы скрыть от хозяйки эти страшные приготовления, велел перенести в лодку заступ и лом и сел в нее с ружьем, чтобы иметь предлог сказать, что еду поохотиться.

На этот раз ветер был попутный — менее чем через три часа мы очутились в устье Дива. Приехав туда, я приказал матросам подождать, пока наступит ночь. Когда стемнело, мы направились к берегу и пристали.

Затем я отдал последние распоряжения своим людям, состоявшие в том, чтобы ожидать меня в ущелье, спать поочередно и быть готовыми отправиться по первому моему сигналу. Если бы я не возвратился к утру, то они должны были поехать в Трувиль и вручить мэру запечатанный конверт. Это было письмо с изложением подробностей предпринятой мной поездки и сведений, при помощи которых можно было найти меня живого или мертвого. Затем я повесил через плечо ружье, взял лом, заступ и огниво, чтобы высечь огонь в случае нужды, и попытался отыскать ту самую дорогу, по которой шел во время первого своего путешествия. Найдя ее, перешел гору; всходившая луна осветила развалины старинного аббатства, я прошел через паперть и снова очутился в часовне.

И в этот раз сильно билось мое сердце, но больше от ожидания, чем от ужаса. У меня было время утвердиться в своем намерении не на основе физического побуждения, которое дает грубую и мгновенную храбрость, а на основе нравственного размышления, которое приводит к благоразумной, но неизменной решительности.