Страница 16 из 42
Идущий от моста проезд был увешан тенетами, местами такими толстыми, что напоминали скорее плотную занавесь; инстинкт предупредил юношу, чтобы он под них не совался. Вместо этого он вошел в здание, на побитом фасаде которого все еще висел огромный плакат: "Всемирная страховая компания".
Найл пошел по заваленному дранкой и штукатуркой пыльному каменному полу, чередой коридоров, выходящих на узкую улицу. Осмотрительно выглянув в окно, Найл тотчас втянул голову обратно.
Метрах в пятнадцати сверху деловито чинил свою сеть смертоносец. Найл успел загасить вспышку тревоги прежде, чем она разрослась, и отступил в коридор.
В соседней комнате беспорядочно громоздилась сломанная мебель, дверь прислонена была к комоду, соседствующему с пустым оконным проемом. Встав на пятачке между дверью и комодом, Найл смог толком рассмотреть улицу и понаблюдать, как паук терпеливо работает над сетью.
Через полчаса донеслись первые звуки, дающие понять, что место обитаемо: голоса, звуки шагов, хлопанье дверей.
Вровень с окнами первого этажа по улице замельтешили люди.
Вон прошла какая-то толстомясая тетка с арбузными грудями и ногами-бревнами, мягко выводя что-то носом. Бросилось в глаза, что под паутиной она прошла совершенно спокойно, словно не замечая.
По мере того, как солнце поднялось чуть выше и заглянуло в улочку, снаружи стало оживленнее.
На тротуары повысыпала детвора, многие ребятишки жевали куски сероватого хлеба.
Некоторые - непоседы - верещали, носились, смеялись; большинство же имело равнодушный, квелый вид.
От Найла не укрылось, что преобладают низкие покатые лбы, плоские скулы и глаза-щелки.
Вон пухлый косолапый мальчишка подошел к маленькой толстушкедевочке и выхватил у нее из рук краюху хлеба. Та громко взвыла, но никто не обратил внимания.
Толстяк прислонился неподалеку к стенке и слопал чужое.
Затем подошел к девочке - совсем маленькой (та только что вышла на улицу) - и рванул у нее корку. Малышка уперлась, силясь удержать еду.
Тогда толстяк пихнул ее в грудь с такой силой, что та попросту отлетела. А малолетние их сверстники сидели себе в проемах подъездов или на тротуарах и продолжали с тупым видом жевать, даже не пытаясь прятать свои краюхи.
На середине улицы появился малыш. Он бежал, взмахивая руками, изображая из себя птицу, и издавал чирикающие звуки.
Пробежав под починенной паутиной, он неожиданно остановился и поглядел на нее снизу вверх.
Затем, к изумлению Найла. нагнулся и, подхватив какую-то деревяшку, запустил ее в воздух.
Силенок у него было всего ничего, деревяшка подлетела невысоко. Мальчуган подкинул ее снова, на этот раз чуть повыше.
Тут к нему подошел косолапый толстяк, уже управившийся с едой, и, выхватив у малыша деревяшку, со всей силы швырнул ее в воздух.
На этот раз она угодила в паутину и, зацепившись, повисла там. Паук мгновенно (Найл просто обмер) кинулся вниз, оставляя за собой нить паутины, и с проворством набросился на малыша.
Найл ожидал, что сейчас в беззащитное тело вопьются клыки.
Ребенок же, наоборот, зашелся от смеха, когда восьмилапый повалил его на землю.
Через несколько секунд паук опять взвился в воздух на своем страховочном конце, а мальчуган вскочил и умчался.
Найл решительно ничего не мог взять в толк. Получается, смертоносец играл с ребенком?
Стоять в мокрой одежде становилось неприятно, а когда на Найла к тому же с любопытством уставился пробегающий мимо окна ребенок, он подавно решил, что дальше играть в прятки не имеет смысла, и вышел на улицу. Никто не удостоил его ни малейшего внимания.
Паук сверху как ни в чем не бывало чинил сеть, очевидно, уже и забыв, что там делается внизу.
Вот только маленький косолапый толстяк мерил Найла недобрым взглядом, одновременно и насмешливым, и враждебным.
Медальон обострял чутье, делая восприятие изумительно острым.
Квартал рабов, обнаружил Найл, был полон запахов, и приятных, и неприятных; запах стряпни смешивался с вонью гнилых овощей и канализации. В водосточных канавах полно было всякого мусора.
Как выяснилось, в квартале рабов обитают не только одни люди. Вот ребенок бросил большую хлебную корку, и ее на бреющем полете умыкнула птица, мелькнув рядом с его головой.
А в затерянном пустом тупике обнаружилась большая серая крыса, пожирающая расквашенный арбуз. Зыркнув на Найла колкими глазками, она, очевидно, решила, что на него можно не обращать внимания, и продолжала жрать.
Через долю секунды прямо на нее сверху свалился паук; животное успело издать лишь сдавленный сиплый писк, прежде чем клыки сделали свое дело.
Еще доля секунды, и паук исчез вместе со своей добычей. Все произошло настолько молниеносно, что Найл не только испугаться - притормозить не успел.
Он лишь нервно поглядел наверх, на нависшие тенета, в которых скрылся паук, и заспешил дальше.
Через несколько секунд, когда Найл проходил мимо отверстого зева пустого подъезда, ноздри уловили еще более гнусный запах разлагающейся плоти.
Найл нерешительно остановился, затем ступил-таки в тень подъезда, осторожно ступая по жидким половицам.
Источник смрада стал заметен сразу - разлагающийся труп в углу комнаты. Труп прогнил уже до костей, на грудной клетке топорщились лоскуты разлезающейся рубахи раба, в пустых глазницах копошились черви. Причина смерти - большой блок обвалившейся с потолка кладки - лежал возле надтреснутого черепа.
Найла затошнило, он поспешил обратно на улицу. Квартал рабов был донельзя запущен, переполнен и, судя по всему, совершенно дезорганизован. От некоторых зданий сохранилась только лишь выгоревшая изнутри оболочка; иные смотрелись так, что казалось, ткни как следует, и стены обрушатся.
Заселенные здания отличить было несложно, они хоть не выглядели настолько запущенными.
В одно из них Найл вошел, протолкнувшись через стайку шумно возящихся детей. Никто не удостоил его внимания.
Лишенная дверей комната по правую руку представляла собой, очевидно, спальню: пол был сплошь застлан тюфяками.
В другой комнате люди сидели прямо на голых досках или поломанной мебели; эти шумно хлебали суп прямо из щербатых чашек, объедали кроличьи ножки и уплетали серый хлеб.
Путь к кухне легко различался по запаху подгоревшего жира, чада, чеснока, перезрелых фруктов и овощей.
На плите, бушуя паром, стоял огромный котел с супом.
Повариха - тетка-глыба с руками толще мужского бедра - рубила на большой доске сваленные в единую кучу фрукты, овощи и крольчатину.
Войдя, Найл увидел, как она, покончив с этим, счищает наструганное в котел кухонным ножом.
Потирая глаза и широко зевая, вошли двое сонных мужчин. Вытянув себе из громоздящейся в металлической раковине груды по немытой чашке, они, даже предварительно не сполоснув, окунули их прямо в котел, где варилась пища.
Ни один из них не придал значения, что в чашках - непроваренное, почти сырое мясо и овощи. Неряхи отломили себе хлеба от большущей двухметровой булки и окунули в деревянную лохань полуталого масла, стоящую на подоконнике под самым солнцем.
Еще обращал на себя внимание большой железный сундук с разными фруктами: яблоками, апельсинами, гранатами, арбузами и опунциями.
Очевидно, кормили рабов хорошо.
В кухню вошел рослый рыжеволосый человек.
Было ясно, что он принадлежит к сословию слуг, но за что-то приговорен к рабству. Вид у человека был сердитый, насупленный.
Не взглянув на Найла, он хватанул из умывальника чашку, помыл ее и торопливо наполнил супом.
В отличие от рабов, он позаботился окунуть половник на самое дно котла Найл настроился на его мысленный лад - с помощью медальона, оказывается, это удалось гораздо проще - и обнаружил, что человек озабочен единственно тем, что проспал, а через десять минут предстоит отчитываться по работе.
Человек - звали его Лоррис - отсек от булки краюху и принялся жадно уплетать. Настроение у него было такое мерзкое, что, отведя свой мысленный зонд, Найл испытал даже облегчение - мысли были подобны неприятному запаху.