Страница 11 из 41
И все же за начальников соседних абверкоманд ручаться сложно.
Сосед слева, Зейнц-Мюллер, в счет не идет. Будь у него что-либо стоящее — давно бы раззвонил о своих успехах.
Сосед справа. Одутловатый, молчаливый саксонец Бользен. Стреляный волк. Если что и есть — будет молчать. Но при успехе отрапортует первым и себя выставит как истинного героя.
Ну да бог с ним. А что, собственно, у него самого? Какие козыри? Кое-что есть. Ланге держит «полковника» в своем резерве. Как откармливают гуся? Раскрывают клюв и насильно вставляют кишку, через которую забивают зоб зерном. Вот так и он, набьет зоб «Русского гуся» своей агентурой при помощи группы «полковника» Вот когда пригодится «тихая банда».
Надо действовать Сегодня должен появиться человек из болот. С ним-то и уйдет на ту сторону эмиссар. Как только от него будет получен сигнал о благополучном прибытии и готовности принимать гостей, пойдут другие, которых пошлют из центра. Только плохо, что подготовка «Фауста» еще и на треть не закончена. Но некогда. Адреса, которые он не успел заучить, надо будет зашифровать и дать с собой.
Ланге закурил. Глубоко затянулся и лишь после этого резко и быстро снял трубку полевого телефона.
— Здесь Ланге! Это вы, Штаубе? Да-да, все нормально. Срочно подберите комплект формы русских по известному вам размеру. Нет, офицерскую. Род войск? Лучше общевойсковую. Да нет, не выше капитана. Да, да. Что? Пехотный обер-лейтенант? Думаю, самое подходящее. VH подготовьте все, что там полагается: русские часы, папиросы, белье… Проследите сами… Как переслать? Никак. Я сам с ним приеду… Разумеется, и документы. К пяти должно быть готово.
Положив трубку, он с минуту подумал, потом снова поднял ее и назвал еще один номер.
— Здесь Ланге! Сегодня отправляем «Фауста». Я не советуюсь с вами, а приказываю!.. Надо бы различать… И никаких «но»!.. Сегодня!.. Скоро вылет «фазанов»… На месте объясню…
Возвращаясь из леса, Алексей не ожидал увидеть Паисия. Несколько дней назад он уехал в Белую Вежу.
— Алексей? Здравствуйте, здравствуйте… — Паисий стоял у крайней хаты, словно кого-то поджидал.
— Как поездка? — скорее из вежливости, чем из любопытства спросил Алексей.
— Прекрасно. Новая власть хочет повсеместно открыть школы. Представляете — преподавание на белорусском языке! И книжки мы будем читать тоже белорусские! А в городе, знаете ли, интересные перемены, — продолжал учитель. — Молодежь, по-моему, первая их улавливает. Вот мне любопытно было бы побеседовать с вами, Алексей. Вы ведь — явление своеобразное: представитель, так сказать, будущей художественной мысли нашего края. И сами вышли из простых слоев. Может, если время позволяет, ко мне зайдем?
Аккуратный дом учителя стоял возле рощи. На небольшом участочке еще оставалась какая-то огородная зелень.
Войдя, Паисий перекрестился на красный угол, в котором висела изящная иконка, пригласил гостя к столу и необычайно быстро растопил самовар, который так же проворно закипел.
Пока хозяин суетился, Алексей с большим интересом осматривал небольшую библиотеку. Подбор книг показался ему странным. На полке Паисия, видимо, самодельной, но сделанной с любовью, мирно соседствовали Эразм Роттердамский и Ницше, Маккиавелли и Вольтер, сочинения отцов католической и униатской церкви, Сенека. Рядом с Библией — потрепанный томик Толстого. Отдельной стопочкой — учебники для начальной школы. Новенькие, уже советские.
Алексей удивился. Отпевает покойника и читает Вольтера? Привычно крестится и держит в библиотечке Ницше? Может, он того?.. Не совсем в своем уме? Но не много ли ненормальных для маленькой полесской деревушки? Да и откуда у него такие книги?
— Интересуетесь?
Алексей невольно вздрогнул. Паисий подошел сзади неслышно. Смотрел сквозь очки с непроницаемой усмешкой.
— Да. Откуда у вас это?
— Читали? — Учитель ласково погладил книги. — Не все. О многих только слышал.
— Вот и я тоже, — вздохнул Паисий, — не удержался, взял кое-что, когда ходил с мужиками в имение. Все одно бы раскурили. Я полагаю, взять книги — это не грех…
«Вот как? — насторожился Алексей. — Он тоже был в усадьбе! А потом убили Акима. Интересно…»
— Да, молодой человек, — Паисий продолжил разговор за столом, — в удивительное время живем. Испытания великие прошли. Какие еще будут — то неведомо…
— Да разве кто знал свое будущее? Неинтересно.
— Может быть, так. Но хочется знать, что там, за пределом того продвижения, что нам отпущено. Рай вселенский или ад жестокий. Ибо сказал господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил… Не находите, что к этому идет?
— И вы в это верите? В такой мрак?
— Сомневаться человеку необходимо! Так учил Блаженный Августин, — лукаво усмехнулся учитель. — Однако согласитесь: сильно смахивает на то, что несут эти, которые за кордоном.
— Немцы?
— Вот именно! Только скорее фашисты… А Библия — умнейшая книга, первый учебник человечества. Вы в бога верите? Алексею в вопросе послышалась каверза.
— Верю, понятно. На службу хожу. Посты соблюдаю…
— Ах, если бы хождение на службы и соблюдение постов делали человека лучше! Бог, он ведь что? Он — символ. Главное, чтоб человек, оглядываясь на символ, стремился к совершенству.
Разговор заинтересовал Алексея, но некоторые повороты настораживали. Откровенность — хорошо. А если провокация? Не было же Паисия несколько дней. Как проверишь, что все эти дни он провел именно в Белой Веже?
— Вы, Паисий Петрович, несколько раз повторили «совершенство, совершенство». А где оно, совершенство?
— Абсолютного совершенства нет! И не будет никогда! Зато есть стремление к нему. Человечество все больше добреет, все больше умнеет…
— Доброты что-то не слишком много я видел, пока по дорогам скитался, — перебил Алексей. — Да и здесь…
— Так сразу все не могут стать добрыми. По нескольку капелек добра каждое поколение в огромном мире зла добавляет. Добро — это просто: когда человек может и дает что-то ближнему своему. Не вещи, нет! Душу, тепло свое.
— Можно подумать, зло само добровольно отдаст свои позиции.
— Ни в коем случае. Зло тоже стремится к совершенству. И оно — о, не сомневайтесь, — умеет захватывать и души, и тела. Средства, полагаю, известны: богатство, которое крепче стен отгораживает человека от других людей. Слава, которую незаслуженно свалили на голову недостойного. Власть — в руках жестокого… Да мало ли… Еще в Экклесиасте сказано: и обратился я и видел под солнцем, что не храбрым достается победа, не мудрым хлеб, и не у разумных богатство, и не искусным благорасположение…
— Хорошо. Так что же делать?
— Бороться! Я думаю, что порядочные люди каждого поколения должны объединяться, чтобы противостоять злу. Как можно больше добра! Ну а если зло сопротивляется этому — то добро нужно утверждать насилием!
Алексей почувствовал: вот оно, главное!
Он так занялся своими мыслями, что вполуха слышал продолжение фразы:
— …но насилием, порожденным как ответ на насилие. И даже в нем должна сохраняться идея добра: любящих меня — и я люблю…
Паисий замолчал и вопросительно посмотрел на Алексея.
Тот, очнувшись от своих раздумий, решил задать еще один вопрос:
— Крестоносцы тоже добро вроде делали… Насилием…
— Любящих меня — и я люблю, — снова не совсем ясной фразой ответил Паисий.
Это были слова пароля. Те самые, что сказал Астахов. Алексей тогда удивился их религиозному оттенку.
— …И ищущие меня — найдут меня, — неуверенно ответил он, еще подозревая, что здесь простое совпадение.
— Ключик проверять будем? — улыбнувшись, спросил Паисий.
Алексей стянул через голову веревочку с ключом и отдал Паисию. Тот вставил его в замок, который висел у него на сундучке, и повернул. Дужка, слабо щелкнув, отошла.
— Ну что же, прекрасно… — Учитель вернул ключ.
Беседовали они долго и не спеша.