Поиск

2

Топографический отряд Виктора Тимофеевича Харькова шел в последний маршрут от реки Уды на юг. Перед глазами до далекого горизонта расстилались ржавые мари, зыбуны, болота. На сотни километров ни человека, ни следа человека, только звери, птицы да гнус.

Безветренно. Давно, слишком давно не появлялись на небе облака. Солнце выпило влагу. Увяли травы, загрубел ягель. Вода в озерах осела, ушла от берегов. Птицы и звери в поисках прохлады и корма покинули насиженные места.

Дни отряда были заполнены привычной кропотливой работой. Географ Татьяна Брыкова собирала материалы для будущей карты, которую делал отряд. Виктор Тимофеевич и геодезист Борис Полиенко вели дешифровку аэрофотоснимков, определяя урезы рек, высоту возвышенностей. Им помогал рабочий Николай Абельдин. Проводниками были два старика эвенка из Шевли — Тиманчик и Топко.

Передвигались на оленях.

Спешили поскорее закончить работу и вырваться из этих пустырей. Уже шесть месяцев их окружает безмолвный, унылый пейзаж равнины с одинокими хилыми лиственницами и линялым небом. Одежда давно поизносилась, покрылась латками. На загорелых лицах — отпечаток костров, полевых лишений, длительных переходов…

Отряд углублялся в необжитые земли. Шли дни. Заметно холодало. Из поднебесья все чаще слышался прощальный журавлиный крик. Приходила пора и людям покидать тоскливую равнину.

Но вот отработана последняя трапеция — последний лист карты, заполнены журналы. Отряд остановился в густом перелеске, чтобы за день-другой проверить материалы, подготовиться к возвращению в штаб экспедиции.

На биваке царило необыкновенное оживление. Все дружно работали — ставили палатки, натягивали пологи, таскали дрова, готовили ужин. Людей охватила радость, так хорошо знакомая путешественнику, который после долгих и тяжелых испытаний наконец-то достигает цели и готовится в обратный путь к родному очагу.

Татьяна повесила на огонь котелок с варевом и вышла к краю перелеска. День медленно угасал в душных сумерках.

Татьяна расчесала длинные густые волосы, заплетая косу, посмотрела с грустью на запад. Где-то там, далеко-далеко, родные места, ставшие теперь до слез дорогими. Ведь она впервые после окончания института так надолго покинула дом и все это время страшно скучала по родным, подругам, привычной с детства жизни. Да мало ли о чем может тосковать девушка, попав в притаежное безлюдье! И вот — конец работы! Еще немного и отряд направит свой след в «жилуху»[4]. При одном только воспоминании об этом сердце у Тани билось чаще, сильнее, и какая-то легкая теплота разливалась по телу.

Она долго стояла на краю перелеска в свете густого заката. А тем временем на юге у кромки горизонта появилась неведомая чернота. Скоро она принакрыла дальние горы. Татьяна не заметила этого. Ей было легко, и она мечтательно следила, как медленно таял зыбкий полусвет позднего вечера, как затихали последние звуки…

Ужинали недолго. Переход в этот день был утомительным, решили лечь спать пораньше. Утром хотели сделать баню, устроить стирку. Тиманчик поблизости видел следы медведя, на рассвете пойдет на охоту. Если повезет — отряд пирует.

Скоро лагерь угомонился.

Старые лиственницы бесшумно роняли на землю порыжелую хвою. По высоким болотам бродили олени в поисках корма.

Провожая еще один день, в небесной погустевшей синеве парил могучий орлан. С высоты, доступной только ему, открывались огромные земли. Далеко на востоке виднелась полоска темного Охотского моря. На север до Чагарских хребтов лежала равнина. Орлан поднимался выше и выше. На юге, где чернела тайга, увидел он расплывающуюся черноту. Она, как ночь, быстро расстилалась по земле, густела, росла и скоро заслонила горизонт. Орлан забеспокоился. Острый глаз не обманул его, и на перелесок, где отряд разбил свой лагерь, упал тревожный крик орлана. Тотчас к нему поднялась самка с двумя детенышами. Они покружились над марью и с прощальным криком улетели на север.

Неотвратимая ночь опустилась на землю. Из старой гари вышел сохатый. Он долго стоял, обнюхивая воздух, прислушиваясь к ночной тишине. Ничто не нарушало всеобщего покоя. Зверь перебрел трясину, ерниковую поросль, с ходу завалился в озеро, затянутое густой зеленью. Спугнутая стая уток с криком скрылась в темноте, а сохатый стал кормиться, собирая молодые побеги водяных растений. Затем опустил голову ко дну, набрал полный рот сладких корней троелиста, вылез на поверхность и, шумно стряхнув с головы воду, начал жевать. И вдруг какой-то звук заставил великана повернуться.

По кромке озера бежало охваченное паникой стадо сокжоев. Сохатый застыл. И опять шорох — пробежала рысь со своим семейством. Выше пролетел глухарь. Закричали гуси. Сохатый насторожился, еще не понимая, что случилось.

Звери и птицы устремились на север.

Сохатый поспешно переплыл озеро. Выскочил на берег. С тревогой прислушался к шорохам. На южном склоне неба погасли звезды. С юга на мари надвигалась чернота.

И вдруг завыл волк. Сотнями отголосков пробежал по равнине унылый звук, замер на высокой жалобной ноте. Сохатый, почуяв опасность, бросился вперед, но вдруг оборвал свой бег, утопив глубоко в землю все свои четыре ноги. Он мгновенно повернулся и замер, готовый к смертельной схватке.

Из темноты вынырнули три матерых волка. Но хищники с тревожной поспешностью проскользнули мимо лесного великана.

Прорвавшийся ветер глухо протрубил над равниной… Сохатый поднял тяжелую голову, затяжным глотком потянул в себя воздух — напахнуло гарью!

Через минуту, охваченный паническим страхом, он бежал на север. Рядом тяжело бежали изюбри, сокжои. И все это смешанное стадо наскочило на бивак в большом перелеске. Загремела посуда. Повалились пологи. Послышались крики. Люди повыскакивали из палаток. С марей донесся дружный перезвон колокольчиков — это бежали к стоянке олени…

Харьков выскочил на край перелеска и увидел длинные языки пламени. Огонь шел с юга. Ветер нес удушающе горький запах.

— Пожар! — крикнул Харьков, бросаясь к табуну. Люди, ошеломленные неожиданностью, были в растерянности.

— Готовьте вьюки! — скомандовал Харьков.

Лагерь мгновенно пришел в движение. Проводники ловили и подводили оленей. Борис и Абельдин накидывали на их спины вьюки. Татьяна собирала разбросанные вещи. Виктор Тимофеевич упаковывал в сумки материалы экспедиции.

Повеяло жарой. С неба, затянутого чернотою, сыпался пепел. Труднее становилось дышать.

— Вперед! Уходим! — крикнул Харьков.

Огонь дотянулся до перелеска, скользнул по вершинам деревьев, упал на землю, растекся и загудел, захлебываясь в духоте, окутывая лес тяжелым жаром. Вспыхнули палатки, пологи, пламя охватило вещи, которые люди не успели захватить с собой…

Пожар гнал людей на север.

Олени отказывались бежать. На них дико кричали, их били и подталкивали.

— У-гу-гу! Не отставать! — поминутно слышался голос Харькова.

Огонь растекался по равнине. Клубы багрового дыма заслоняли небо. Тяжелая духота накатывалась, уже и земля дышала жаром. Пламя, подхваченное ветром, огромными прыжками торопилось вперед, пожирая иссушенные травы, мхи, заглатывая тощие перелески.

Настигнутые пожаром животные метались по сторонам, обезумев от страха.

Языки высокого пламени ловили в воздухе птиц я возвращали их на землю обугленными комочками.

Люди видели — спасаясь от огня, бежала лосиха с двумя лосятами; охваченные ужасом, пронеслись сокжои; бежал медвежонок, потерявший мать; скакали ошалевшие белки… Страх перед стихией сделал всех равными — и хищников, и их жертв.

Пламя стороной обошло людей, прорвалось вперед, преградило путь. Огонь настигал. Уже дымилась одежда. На оленях тлели тюки.

Харьков решил любой ценой пробиться к озеру. Иначе — гибель. И его властные команды врезались в гул пожара.

Озеро!

Еще одно невероятное усилие, несколько рывков, и огонь отстал. Люди ввалились в воду, тушили тюки, радовались, как дети, выигравшие состязание у сверстников. Но радость была короткой.

4

«Жилуха» — населенное место.