Американский принц

— Если ты спрашиваешь, трахал ли я кого-нибудь на базе, то ответ — нет, — сказал я. — Я знаю, что это может показаться тебе чужеродным понятием, но я должен следовать правилам своей работы, иначе у меня будут проблемы.

Морган улыбнулась. Ей было двадцать три года, и она работала в лоббистской компании моего отчима с тех пор, как окончила Стэнфорд. Для нее не было никаких правил, так как она работала на своего отца, по крайней мере, таких, которые имели значение.

— Как скажешь, малыш, — проворковала она, используя прозвище, которым называла меня, когда я был совсем маленьким.

Я подошел к кровати и крепко схватил ее за локоть. У нас с Морган был определенный вид братско-сестринских отношений: на самом деле не было никаких отношений. Мы уважали друг друга, потому что понимали друг друга, но любая привязанность между нами была логичной, холодной и рождалась из клановой гордости. Я никогда не знал, что любовь семьи может быть какой-то другой.

Но прямо сейчас? Я просто хотел побыть один.

— Думаю, тебе пора возвращаться в деревню. Завтра я встречусь с тобой на вокзале. Сестренка.

Она притворно надула губки, но позволила мне выпроводить себя из моей комнаты и вести по коридору, где мы, конечно же, столкнулись с Колчестером, выходящим из своей собственной комнаты, с полотенцем, накинутым на руку.

«Продолжай идти, — приказал я ему мысленно. — Просто продолжай идти».

Он не пошел. Он увидел меня и притормозил, а потом увидел Морган и совсем остановился. И вдруг я увидел свою сводную сестру его глазами: шелковистые черные волосы, свисающие до талии, изумрудные глаза, длинная шея и стройное тело. Что-то внутри моей груди завязалось в узел, нескладный и крепкий, как вишневый черешок.

— Лейтенант Мур, — сказал он весело. — Кто твоя подруга?

— Это моя сестра…

— Сводная сестра, — поправила Морган.

— …завтра мы с ней едем в Прагу. Но сейчас она возвращается в деревню.

— Ты завтра едешь в Прагу?

— Да, Колчестер, и все это было улажено с капитаном, так что даже не пытайся…

Я замолчал, когда он отпер дверь в свою комнату и взял что-то с маленького стола внутри. Он появился, держа прямоугольный лист бумаги, с напечатанными датами и временем, и железнодорожными станциями, и уголки его рта изогнулись в веселой улыбке.

— О, отлично, — сказала Морган, строя глазки.

— Нет, — сказал я.

— Да, — сказал он.

Я подошел ближе, чтобы убедиться. И да, это определенно был билет на поезд в Прагу. На завтра, с той же станции. И даже в то же самое время.

— Мы все должны ехать вместе, — сказал он, его взгляд устремился к Морган, а затем обратно ко мне. — Когда я планировал свои свой отдых, то понятия не имел, куда хочу поехать. Возвращаться домой — слишком дорого, и я слышал много хорошего о Праге… — Он поднял одно плечо и улыбнулся невинной улыбкой. Я уставился на него, на его рот. Как он мог так невинно улыбаться, когда всего час назад его ботинок находился на моем запястье, и он говорил о том, что он хотел бы услышать, как я буду его умолять?

Морган немедленно его поддержала.

— Я дважды там была, а Эмбри был один раз. Мы с радостью тебе все покажем.

Колчестер выглядел довольным. Морган выглядела довольной.

Я был единственным, кто не был доволен.

Каким-то образом мне удалось пережить оставшуюся часть вечера. Мне удалось оторвать Морган от Колчестера и отправить с базы. Я проглотил ужин, вкус которого не почувствовал. Отправился в свою комнату и полностью одетым лег на кровать, зная, что не смогу уснуть, зная, что много бессонных часов пройдет между настоящим и тем временем, когда застряну в вагоне с Колчестером и моей сестрой…

А затем я проснулся. Я спал, без сновидений, глубоко, а сейчас мне было пора. Я сказал себе, что боялся проводить время поездки с этим самодовольным мудаком, я знал, что боялся этого, разве что, то, как колотилось мое сердце, как делал сальто мой желудок, совсем не было похоже на страх. Я быстро оделся, быстро воспользовался душевой, словно мог обогнать свое собственное волнение.

Я не мог.

И когда я вышел из барака, Колчестер уже ждал. Ранний утренний свет оставлял мазки свечения на высоких линиях его скул, на его переносице. Он слегка прищурился от яркого света, густые брови были сведены, а зеленые глаза прищурены. Я увидел его, прежде чем он заметил меня. И за мгновение (всего лишь за одно мгновение) я осознал ужасную тупую правду. Если бы этот великолепный ублюдок действительно попытался, то смог бы мгновенно вырвать мое связанное-в-узел-как-черешок-вишни сердце. Мог бы пожевать его и выплюнуть, и я был бы таким же беспомощным, как вишенка, кружащаяся на дне стакана с виски.

Но почему? Спросил я сейчас себя. Почему? Почему? Почему?

Нет. Это нужно остановить. Все это происходило лишь потому, что Колчестер был таким красивым, таким суровым, потому что его тело было таким крепким, а в Праге будут сотни мальчиков таких же, как он, не говоря уже о горячих милых девушках. Мне не нужно было западать на кого-то, кто заметил, что я существую, лишь для того, чтобы в меня выстрелить. Я мог усмирить это чувство раз и навсегда и точно знал, как это сделать.

Я подошел к Колчестеру, перекинув сумку через плечо.

— Нам лучше поторапливаться, — сказал я, проходя мимо, в то время как он хватал свою сумку. — Поезд не будет ждать.

И после того, как мы в молчании покинули базу, я глубоко вздохнул и заставил себя спросить.

— В какой гостинице ты останавливаешься?

— Я еще ни в одной не бронировал номер, — признался он.

— Ты должен остановиться с нами, — предложил я, ненавидя себя за щемящую боль в груди. — Морган будет очень рада получше тебя узнать.

ГЛАВА 5

Эмбри

Прошлое

В этой поездке произошли две вещи. Ну, в ретроспективе более двух, но в то время, я отметил лишь только две. Первая произошла в самом начале, когда поезд трясся и качался по холмистым нагорьям южной Польши. Колчестер сидел за столом напротив нас с Морган, вставляя реплики низким очаровательным голосом, пока они играли в карты. Он был исключительно честным, обходительным и слегка смешным, и, несмотря на то, что Морган выросла среди самых искушенных мужчин страны, его прямая открытость и отсутствие застенчивости совершенно ее обезоружили. Я тогда впервые видел, чтобы Морган краснела, да еще и за игрой в карты с Колчестером. Я видел, как она сидела в окружении бесчисленного количества мужчин и женщин, пила, фыркала, курила, видел, как ее изобличали во лжи, которая привела бы в бешенство и монахиню, и всегда ее щеки цвета слоновой кости оставались нетронутыми румянцем.

Но сейчас, полностью одетая, трезвая и прилично себя ведущая, она покраснела под его вниманием.

«Именно этого ты и хотел, — напомнил я себе и своему хрупкому сердцу. — Видеть их вместе, наблюдать за ними вместе. Убедиться в том, что понимаю, что это маленькое увлечение Колчестером должно прекратиться».

Но это было слишком, даже учитывая это напоминание, и я, откинув голову назад, притворился спящим, чтобы не приходилось на них смотреть. И, как это обычно со мной и бывает, притворный сон превратился в настоящий, движение поезда привело меня в бессознательное состояние, хотя через равные промежутки времени рука Морган задевала мою, когда она раздавала карты. Я не был уверен в том, как долго спал, но просыпался в смутном регрессивном смысле, что происходит только в машинах, на самолетах и в поездах, мое сознание пробуждалось, затем отдыхало, а затем снова пробуждалось. В конечном итоге, я проснулся, когда почувствовал острую боль в руке, холодное, твердое окно у лба, грохот тележки с напитками, проезжавшей по проходу, тихие храпы Морган рядом с моим ухом. Я открыл глаза и обнаружил, что Колчестер пересел, он больше не сидел напротив Морган, теперь он устроился напротив меня, и я чувствовал то место, где под столом касались друг друга наши ботинки.