Страница 69 из 77
В мае в Маньчжурии вечера уже теплые, так что собрание решили провести не в помещении, а на открытом воздухе. Просто подготовили площадку, поставили шатры, и в целом вышло довольно мило. Без лишнего пафоса, но как напоминание того, что может получить каждый, дослужившись хотя бы до капитана. Я про дворянство: за капитана — личное, за полковника — уже потомственное. Этот социальный лифт работал уже больше века: не идеально, со скрипом, но работал.
— Посторонись, — подвинув меня плечом, вперед протолкался незнакомый молодой свитский с небольшим носом и большими залысинами.
— Конечно, — вежливо ответил я и не двинулся с места.
Свитский чуть не расплескал сжатые в обеих руках бокалы и окатил меня презрительным взглядом маленьких крысиных глазок. Возможно, он бы и сказал что-то, но мой вежливый ответ, кажется, сбил его с толку. В итоге Крысеныш мысленно махнул на меня рукой и продолжил свой путь. Даже понимаю его: я разглядел красивую девушку лет двадцати со светлыми кудряшками, к которой он направлялся. Невольно мелькнуло в голове, что такой совсем не место на войне, но… Если человек не красоваться приехал, а реальным делом занимается, то как он выглядит.
Я закрутил головой, пытаясь найти взглядом Куропаткина или Алексеева, и уже почти было прошел дальше, когда меня остановил женский вскрик. Потом звук пощечины. Когда я обернулся, то Крысеныш алел красной щекой перед тяжело дышащей Кудряшкой. Я на мгновение задумался, как с ее-то пережатой талией у нее получается вбирать в себя столько воздуха. А потом неожиданно осознал, что никто не спешит заступаться за девушку, и это было очень странно. Даже невозможно, чтобы в русской армии, в окружении офицеров, все так долго думали, прежде чем заступиться за девичью честь.
— Борис Владимирович, имейте в виду, я буду жаловаться Алексею Николаевичу! — Кудряшка поняла, что помощи ждать неоткуда, и сама взялась за дело. Храбрая чертовка.
Очень храбрая… Я неожиданно осознал, что знаю человека перед ней и знаю, почему все молчат. Борис Владимирович, сын Владимира Александровича, младшего брата Александра III и дяди нынешнего царя. За сто лет без дворцовых переворотов царская семья довольно сильно разрослась, и очень многие великие князья поверили, что не только самодержец, но и они сами выше любого закона.
Я вспомнил, что читал про этот эпизод в будущем. Девушка действительно пожалуется Куропаткину, генерал сделает замечание Крысенышу, тот возмутится, спрятавшись за титул великого князя, а на приказ «руки по швам» выхватит пистолет и выстрелит в генерала. И ладно бы хоть после этого он получил по заслугам, но Куропаткин испугается. Дважды: первый раз, когда запросит приказ у царя, что делать с его родственником, а второй — когда на ответ «поступать по закону» просто комиссует того и вышлет из армии.
— Делайте что хотите, — Борис Владимирович тем временем отмахнулся от пустых угроз и даже наклонился поближе, чтобы сказать что-то только самой Кудряшке.
— Бесит, — выдохнул я в пустоту, а потом пошел вперед. — Бесит, что ты сражаешься за Родину, за империю, а великие князья позорят страну и принижают твой подвиг.
— Что ты сказал? — Крысеныш резво развернулся в мою сторону.
— Что большой титул — это не только права, но еще и большая ответственность. Забудете про это, и будут вас называть не по имени-отчеству, а выберут какое-нибудь серое пищащее прозвище и…
Я не договорил. Кажется, даже намека на крысу хватило, чтобы великий князь вышел из себя и выхватил пистолет. А ведь я до последнего надеялся, что ему до стрессов после больших сражений, которые еще не случились, хватит силы воли, чтобы удержать себя в руках.
— Вы забываете, что говорите с великим князем! — черное дуло смотрело мне прямо между глаз, и чем дольше меня пугали смертью, тем холоднее становилось внутри.
— Вы забываете, что говорите с офицером, — я выхватил свой пистолет.
Гораздо быстрее, чем Борис Владимирович. И тот осознал, что случилось, только когда и сам оказался в сантиметре от вороненого ствола. Крысеныш разом вспотел, но тут повисшую паузу нарушил крик Куропаткина. Генералу доложили, что происходит, и он поспешил вмешаться.
— Надо было, как со мной, рукоять пистолета ему отстрелить, — возмущался Буденный, когда после разбора полетов нас отправили обратно в полк.
— Пистолет меньше винтовки, — признался я. — Задело бы Крысеныша осколками, могли бы вообще выпереть из армии. А он не стоит того, чтобы вас бросать.
— Вот это правильно, — сразу согласился Буденный.
— Но даже так — вы подняли оружие на члена императорской фамилии, такое просто не могли оставить без последствий, — Шереметев лучше других понимал ситуацию. — Что вам сказал генерал, когда отводил в сторону?
— Он сказал, что Крысеныш не хочет огласки, боится, что это подорвет позиции его отца.
— А кто его отец? — задумался Буденный.
— Владимир Александрович — сенатор, член Госсовета, но таких много. А вот то, что он главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, дает ему настоящую власть, — снова пояснил Шереметев.
Я же вспомнил еще пару деталей.
— А еще он один из тех, кто до последнего стоял и будет стоять за запрет отправлять гвардию к нам.
— Пытается превратить нормальные войска в преторианцев времен упадка Византии, когда те вместо того, чтобы приносить победы на поле боя, больше занимались кутежом и защитой трона от народного гнева, — Шереметев все никак не мог успокоиться. — Так все же, Вячеслав Григорьевич, что вам сказали?
— Что прорывом блокады Порт-Артура буду командовать не я, вместо меня назначили полковника Одишелидзе, если вы помните такого.
— Тот, из-за кого на Ялу мы потеряли почти всю артиллерию? — выругался Афанасьев.
— Но он всего лишь полковник, как ему могли доверить корпус? — нахмурился Мелехов. — Ладно вам, вы себя героем показали, но он-то…
— За грамотное планирование обороны, в результате которого наш полк смог себя проявить, полковника повысили до генерал-майора, — вздохнул я.
— Покровителя, значит, нашел, — Мелехов грозно свел брови. — А мы теперь будем ему подчиняться?
— Будем, — кивнул я. — Более того, Одишелидзе уже рассказал мне основные детали своего плана наступления.
— И что он задумал? — державшийся до этого в стороне Хорунженков разом подобрался.
— Наш полк идет впереди: задача — вытянуть на себя силы врага, окопаться и сдерживать их, пока наш новый генерал не решит, что пришло время для его собственного главного удара.
— Вот же сволочь! — капитан выругался. — Он ведь до последнего будет тянуть! И как бы все ни вышло… Если мы отступим, то мы же и будем виноваты в невыполнении плана. Если выстоим, то он нанесет главный удар и заберет себе все лавры.
— Значит, хоть что-то он да умеет планировать, — я невольно фыркнул.
— Полковник! — хором возмутились все мои офицеры.
— На самом деле все не так плохо, — я собрался и начал прокручивать варианты, как можно выбраться из неприятностей, в которые нас загнали. — Да, нас вроде бы отправляют на убой, но в то же время мы получаем и свободу маневра. Впереди всей армии мы сможем действовать, как сами того захотим, и уже только от нас самих будет зависеть, сумеем ли мы придумать, как добиться победы.
— Одним полком против дивизии? — выдохнул Шереметев.
— Скорее целой армии, но… — я поднял палец. — Но вы ведь помните, что сделали японцы на Ялу? Маневрировали и получили преимущество на нужном участке. Неужели мы не сможем провернуть что-то подобное?