Страница 11 из 76
На заседании комиссии ГВС по вопросам военной идеологии 10 мая с основным докладом выступил начальник Политуправления РККА армейский комиссар 1-го ранга Л.З. Мехлис, который утверждал, что «Красная Армия, как и всякая армия, есть инструмент войны. Весь личный состав Красной Армии должен воспитываться в мирное время, исходя из общей цели — подготовки к войне. Наша война с капиталистическим миром будет войной справедливой, прогрессивной. Красная Армия будет действовать активно, добиваясь полного сокрушения и разгрома врага, перенося боевые действия на территорию противника... Речь идет об активном действии победившего пролетариата и трудящихся капиталистических стран против буржуазии, о таком активном действии, когда инициатором справедливой войны выступит наше государство и его Рабоче-Крестьянская Красная Армия». На пленарном заседании комиссии 13—14 мая 1940 г. схожие идеи высказывали и другие участники. В частности, командующий Ленинградским военным округом командарм 2-го ранга К.А. Мерецков заявил, что «наша армия готовится к нападению, и это нападение нам нужно для обороны. Это совершенно правильно... Мы должны обеспечить нашу страну не обороной, а наступлением... Наша армия существует для обеспечения нашего государства, нашей страны, а для того, чтобы обеспечить это, надо разгромить, разбить врага, а для этого надо наступать»[41].
Высказанные идеи уже 25 июня были преподнесены в качестве директивных указаний на созванном по инициативе редакций газеты «Красная звезда», журнала «Знамя» и оборонной комиссии Союза советских писателей совещании писателей, разрабатывающих военную тематику. Главный редактор «Красной звезды» Е.А. Болтин следующим образом инструктировал «инженеров человеческих душ»: «Доктрина Красной Армии — это наступательная доктрина, исходящая из известной ворошиловской формулировки «бить врага на его территории». Это положение остается в силе сегодня. Мы должны быть готовы, если понадобится, первыми нанести удар, а не только отвечать на удар ударом». Следовало избавиться от настроений типа: «мы будем обороняться, а сами в драку не полезем» и «воспитывать людей в понимании того, что Красная Армия есть инструмент войны, а не инструмент мира. Надо воспитывать людей так, что будущая война с любым капиталистическим государством будет войной справедливой, независимо оттого, кто эту войну начал». Но пока не следовало открыто говорить о Германии как о будущем противнике, поскольку «политически это вредно». В силу сложной международной обстановки Болтин советовал писать о внешней политике СССР «внушительно, прямо, откровенно, но весьма осторожно и спокойно». «Почему обязательно нам нужно прямо говорить, кто наш будущий враг?» — спрашивал он, предлагая искать такие формы пропаганды, которые «позволили бы... добиться нужного эффекта и в то же время соблюсти внешний декорум», чтобы «ни тех, ни других не обижать и не дразнить»[42].
По мере роста военных успехов Германии росла напряженность в советско-германских отношениях. Обе стороны видели друг в друге противников и готовились к схватке за господство в Европе. Переломным моментом стали советско-германские переговоры в Берлине в ноябре 1940 г.[43], на которых выявились реальные узлы советско-германских противоречий. Наиболее остро интересы обеих стран сталкивались на Балканах, в Финляндии и на Ближнем Востоке. Если в 1939 г. Берлин пошел на уступки Москве, которая смогла к осени 1940 г. в основном реализовать достигнутые договоренности, то с конца 1940 г. экспансионистские устремления Германии и Советского Союза пришли в столкновение и урегулировать их на основе компромисса не удалось, что и продемонстрировали переговоры в ноябре 1940 г. После победы над Францией Германия считала себя гегемоном Европы и не собиралась идти на уступки. Со своей стороны, СССР, довольно легко присоединив новые территории, считал Финляндию, Балканы и черноморские проливы теми регионами, где он имеет преимущественные интересы, и тоже не уступал. В принципе, советское руководство не исключало возможности продолжения сотрудничества с Германией. Однако германское руководство не желало идти на новые уступки Москве, расценивая СССР как слабого противника, разгром которого не потребует больших усилий.
Война между Германией и СССР была порождена борьбой за господство в Европе, ускорили же ее столкновения советских и германских интересов по конкретным политическим вопросам. С ноября 1940 г. советско-германские отношения вступили в новую фазу — фазу непосредственной подготовки к войне. Своеобразной «лакмусовой бумажкой» действительных намерений Германии стала для советского руководства ситуация, сложившаяся вокруг Болгарии в ноябре 1940 — марте 1941 г. Несмотря на прямые заявления Москвы о советских интересах, Германия игнорировала их, добившись присоединения Болгарии к Тройственному пакту. Видимо, это наглядно показало советскому руководству, что его интересы в Европе не признаются Берлином, и подготовка войны с Германией вступила в заключительную стадию.
Введенные в последние годы в научный оборот советские дипломатические и военные документы 1939—1941 гг. показывают, что никакие внешнеполитические зигзаги не мешали советскому руководству рассматривать Германию в качестве вероятного противника и тщательно готовиться к войне. С возникновением советско-германской границы в октябре 1939 г. Генеральный штаб Красной Армии начал разработку плана на случай войны с Германией[44]. Особую интенсивность этот процесс приобрел со второй половины марта 1940 г., и в 1940—1941 гг. было разработано пять вариантов плана оперативного использования Красной Армии в случае войны. Это, конечно, не исключает наличия и других рабочих вариантов, которые все еще не доступны для исследователей, что затрудняет анализ хода выработки этих документов.
Вместе с тем не следует забывать, что опубликованные документы хотя и играли важную роль в советском военном планировании, но не исчерпывали его. Во-первых, к этим документам имелся ряд приложений графического и текстуального характера, детализировавших их содержание. Во-вторых, кроме того, имелись записка о порядке стратегического развертывания вооруженных сил (задачи фронтов и флотов) с приложением карты и сводной таблицы распределения войсковых соединений, авиации и частей РГК по фронтам и армиям; план стратегических перевозок для сосредоточения вооруженных сил на ТВД; планы прикрытия стратегического развертывания; план устройства тыла и материального обеспечения действующей армии; планы по связи, военным сообщениям, ПВО и другие документы. Комплексное исследование всех этих материалов все еще остается, к сожалению, неосуществимым. Пока же мы вынуждены ограничиться рассмотрением доступных текстов четырех докладных записок на имя И.В. Сталина и В.М. Молотова, содержащих основные идеи военных планов[45].
Прежде чем переходить к анализу этих документов, следует хотя бы кратко остановиться на хронологии процесса их разработки. Документ под условным названием «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940 — 1941 гг.» начал разрабатываться после установления советско-германской границы согласно договору от 28 сентября 1939 г. Первый вариант плана был подготовлен к концу июля 1940 г. Относительно судьбы этого документа в литературе имеется две дополняющие друг друга версии. Одни авторы считают, что изменение западных границ СССР в августе 1940 г. и формирование новых соединений Красной Армии потребовало существенной доработки документа. По мнению же других, этот план был доложен наркому обороны маршалу С.К. Тимошенко, который не одобрил его, поскольку считал, что в нем излишнее значение придается группировке противника, расположенной севернее Варшавы и в Восточной Пруссии, и настаивал на более тщательной проработке варианта, когда основные силы противника развернулись бы южнее Варшавы[46].
41
Доклад начальника Главного политического управления РККА Л.З. Мехлиса о военной идеологии. 1940 г. // Исторический архив. 1997. №5–6. С.87; «Зимняя война»: работа над ошибками (апрель – май 1941 г.). С.329–389. РГВА. Ф.9. Оп.36. Д.4027. Л.461-517;
42
Невежин В.А. Указ. соч. С.134-135. Документы о переговорах в Берлине см.: Международная жизнь. 1991. №6. С.117-132, №8. С.104-119; Новая и новейшая история. 1993. №5. С.64–99; Директивы И.В.Сталина В.М.Молотову перед поездкой в Берлин в ноябре 1940 г. // Новая и новейшая история. 1995. №4. С.76– 79; ДВП. Т.23. Кн.2. 4.1. С.34-35, 36-47, 47-51, 54-79, 80-82, 84. Оценку переговоров см.: Григорьянц Т.Ю. Проблема сфер интересов СССР и Германии накануне и во время визита В.М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в период фашистской агрессии на Балканах и подготовки нападения на СССР. М., 1992. С.32–55;
43
Горлов С.А. Переговоры В.М. Молотова в Берлине в ноябре 1940 г. // Военно-исторический журнал. 1992. №6–7. С.45–48;
44
Семиряга М.И. Указ. соч. С.61–77.
45
Волкогонов Д.А. Указ. соч. С.133;
46
Захаров М.В. Генеральный штаб в предвоенные годы. М.,1989. С.213.