Страница 3 из 11
2
– Барклаха, поторопись! – попросил Денис, прислушиваясь к треску живой изгороди, сквозь которую полез в глубь большой запущенной клумбы стеснительный бассет. – Жарко, сил нет!
Он обмахнулся полой новой белой рубашки, которую надел сегодня в первый раз, и отступил к дому, в тень балкона. Невидимый Барклай ворочался в зарослях одичавшей календулы и мелиссы. Денис прижался лбом к прохладной бетонной стене и замер. Кондиционер, бесстыдно выпирающий квадратным задом из окна первого этажа, потихоньку мочился ему на плечо, но в такую невыносимую жару это было даже приятно.
Пес наконец устроился так, как ему хотелось, и затих. С минуту душную тишину над календуловыми джунглями ничто не нарушало, а потом в дальнем конце клумбы послышались шорохи. С катушкой рыболовной лески в одной руке и с сапожным ножом в другой в пыльную зелень полез Гена Ультяков – юркий пятидесятилетний мужичонка с физиономией благочестивого пропойцы.
Гена не был психом и не имел намерения ловить в клумбе рыбу. Леска ему нужна была, чтобы поставить силки на четвероногого зверя, название которого являлось ответом на детский вопрос: «Кто сказал «Мяу»?». Геннадий Ультяков промышлял ловлей кошек, шкурки которых охотно покупал у него знакомый скорняк, а мясо по дешевке брала ушлая тетка, торгующая на Соломенном рынке пирожками собственного производства. Сбывая с рук кошачье мясцо, Гена конспиративно называл его крольчатиной, ибо понимал, что кормить доверчивых любителей домашней выпечки кошатиной противозаконно, однако своего охотничьего промысла он ничуть не стыдился. Ультякову представлялось, что он делает очень важное и нужное дело, избавляя жилые кварталы от бездомных животных.
Прежде он распространял свою миссию санитара микрорайона и на собак, но перешел на более мелкую дичь после того, как один бродячий песик, отважно сражаясь за свою жизнь, цапнул его за руку и повредил сухожилие. При случае Ультяков и сейчас «брал» бобиков, которые тоже вполне годились на шубы и пирожки, однако с кошками было гораздо проще. Под вечер Гена расставлял в неухоженных клумбах с приятными усатым-полосатым растениями простые ловушки, а ночью повторял обход, вынимая из силков истошно вопящих животных под одобрительные возгласы измученных бессонницей жильцов. Некоторые граждане даже говорили Ультякову спасибо.
Бассет Барклай, внедрившийся в самую середину клумбы, уже закончил свои собачьи дела и хотел вернуться к хозяину, когда легкий порыв ветра донес до него ненавистный и незабываемый запах. В воздухе отчетливо запахло Геной Ультяковым, с которым у Барклая были давние счеты. Два года назад, когда любимый бассет капитана Кулебякина был еще юн и не в меру игрив, с ним случилось очень неприятное происшествие. На вечерней прогулке резвый щенок удрал от своего хозяина и попал в лапы собаколова, который стукнул животное камнем по голове и, думая, что пес мертв, начал снимать с него красивую пятнистую шкуру. Он успел подрезать ножом кожу на собачьей шее, от резкой боли Барклай очнулся, дико взвыл и через полминуты уже скулил в объятиях любящего хозяина. Собачий палач убежал, и от встречи с ним у бассета остались шрам на шее и незабываемые воспоминания. После этого случая Денис отвел своего питомца на собачью площадку, где Барклая научили и защищаться, и – при необходимости – нападать.
Почуяв Ультякова, умудренный опытом Барклай ни секунды не засомневался, что пришло время отмщения. Он сморщил нос, ощерился, беззвучно зарычал и выпрыгнул из календулы могучим тигриным прыжком.
– Пшел, с-скотина! – вскрикнул Гена, увидев несущегося к нему здоровенного пса.
Он метнул в Барклая пластмассовую катушку, не попал и бросился наутек, на бегу цапая себя за карман, в котором лежало его личное оружие. За два года, прошедших с его встречи с беззащитным щенком бассета, Ультяков успел развить свой звероловный бизнес от любительского до полупрофессионального. Он обзавелся средством передвижения, напарником и ветеринарным шприцем-пистолетом.
Напарник Ультякова, слегка придурковатый юноша Вовчик, караулил за углом двухместный мотороллер с самодельным фанерным кузовом-будкой и лузгал семечки. Пользуясь случаем, он распахнул дверцы кузова настежь и проветривал будку, пропитавшуюся неистребимыми звериными ароматами. Увидев Ультякова, перепрыгнувшего давно не стриженную живую изгородь с резвостью молодой газели, Вовчик широко разинул рот, к толстой нижней губе которого прилипла подсолнечная шелуха, и просыпал семечки на землю.
– Что стоишь, ишак, заводи мотор! – рявкнул Гена, боком рушась на замусоренный асфальт и уже в падении выхватывая из кармана снаряженный «на всякий такой случай» шприц.
Следом за изготовившимся к стрельбе Ультяковым поверх кустов вынесся пятнистый пес с оскаленной пастью и большими мягкими ушами, разметавшимися по ветру, как флажки. Он упал на Гену, как сова на мышь-полевку, басовито гавкнул, и в этот момент зверолов выстрелил. Пес взвизгнул, дернулся и поник головой. Ультяков выкарабкался из-под него и шустро отполз в сторону, с ненавистью глядя на бассета, скребущего когтистыми лапами грязный асфальт.
Из-за угла донесся встревоженный мужской голос:
– Барклай! Барклай!
– А, с-сука! – спешно поднимаясь на ноги, выругался Ультяков.
– Не, это кобель! – машинально возразил его напарник.
Вовчик сделал шаг к обмякшей собаке: парень, примчавшийся в месту событий по узкой дорожке под балконами, с разбегу запнулся о его выставленную вперед ногу и полетел на асфальт головой вперед.
– М-мать их так! – с испугом и злобой сказал Гена, глядя на пса и его хозяина, неподвижно лежащих бок о бок в неуютных позах.
– Крякнулись? – боязливо спросил Вовчик.
– Живые! – быстро пощупав руки и лапы пострадавших, ответил Ультяков.
– Драпаем? – спросил его напарник.
– Давай-ка помоги мне! – вместо ответа сказал Гена, хватая бассета за задние лапы.
– На фиг?! – удивился немногословный Вовчик.
– Гля, какая шкура! Аккурат на модный пиджачок! – недобро усмехнулся Ультяков.
Собаку закинули в будку, и Вовчик, отряхивая руки, настойчиво вопросил:
– Ну, драпаем?
– Гля, какие пижонские брючки! – молвил знаток моды Гена, завистливо оглядев белоснежный наряд осиротевшего собачьего хозяина. – И рубашечка новая!
– Не здесь же! – резонно возразил Вовчик, затравленно оглядевшись. – А ну, увидит кто!
– Помоги! – снова сказал Ультяков, подхватывая бессознательного парня под мышки.
Две минуты спустя мотороллер с фанерной будкой протарахтел в обход жилой многоэтажки, нырнул в подворотню, вывернул на оживленную улицу и затерялся в транспортном потоке.
3
– Тук-тук! Кто в теремочке живет? – громко спросила я, протискиваясь в офис.
Никто не отозвался, что было довольно странно, потому как в дверях я опрокинула металлическую стремянку, и она грохнулась на кафельный пол, как подбитый аэроплан-этажерка. В прошлом месяце наше рекламное агентство переехало в новое помещение – аж из трех комнат с санузлом, и теперь мы существовали в условиях глобального ремонта. Наш директор Михаил Брониславич, подбадривая персонал, обещал, что по завершении ремонтных работ мы начнем жить как короли – широко, с размахом. Пока что любые попытки размахнуться приводили к обрушению разнообразных предметов.
В большой комнате, где согласно официальной версии с девяти до восемнадцати часов сидят два менеджера по рекламе и один редактор, то есть я сама, было пусто. Катя и Люся еще не прибыли. Бронич тоже опаздывал, на двери кабинета шефа болтался прелестный навесной замочек, которыми любят оснащать свои почтовые ящики недоверчивые старушки. Какая-то жизнь вяло проистекала только в дальней комнате, которая до перевода жилого помещения в нежилое была просторной темной кладовой, а теперь громко именовалась «Аппаратная № 1». При этом второй аппаратной у нас не было и не планировалось, да и в первой аппаратуры было не густо: один компьютер, правда, очень хороший. Его наш скуповатый шеф купил, жалобно стеная и одновременно озвучивая надежды на скорейшее возмещение понесенных затрат за счет прибылей от производства графической продукции и видеороликов. За компьютер воссел шикарный юноша Андрей Сушкин, получивший в нашей табели о рангах звание видеодизайнера.