Страница 8 из 39
Глава 4
Готя оказалась женщиной неопределенного возраста. Видимо, она держала что-то типа таверны или очень ее напоминающую. И, так как за воротами казалось совсем небольшое селение с очень малым количеством жилых домов, то эта таверна, можно сказать, единственное место, где можно было переночевать и поесть, потому как на постой никто не собирался пускать почти в ночи пришедшую меня. Вопрос лишь в оплате. И я думала, с меня спросят именно оплату, но нет. Готя просто отправила меня на кухню, выдав мне типа балеток каких-то на ноги и платье в пол с длинным рукавом и закрытым воротом.
— Моешь посуду и получаешь краюху хлеба и похлебку.
— Э-а... — только и смогла сказать я.
— И оставь ты уже свою котомку! Не украдут, не думай. Вон там лавка в углу — спать будешь там. Туда и положи.
«М-да, Эля, угораздила тебя», — подумала я и пошла на кухню.
Сказать, что я удивилась, — ничего не сказать. Ибо большая лохань с мутной водой и была посудомоечная машина, с которой мне предстояло работать. Пришлось засучить рукава и мыть тарелки. Которые, надо сказать, не из легких. Глиняные, они были значительно тяжелее тех, к которым я привыкла дома. При воспоминании о доме на глаза навернулись слезы. А Готя расценила это по-своему.
— Ну не плачь, дева, не плачь. Жива осталась. Благодари за это. Не переживай, завтра с утречка мой свояк поедет с обозом — я тебя с ним отправлю к свояченице. Там-то у них поспокойнее. И, может, быстрее сможешь со своими найтись как. Ведь остались у тебя родичи?
— Д-да... — говорю дрожащим голосом.
— Ну вот и славненько. А теперь мой.
Краюха хлеба показалась мне волшебным пирожным, а похлебка — самым изысканным супом. Короче, я так проголодалась, что проглотила все в одночасье, вернее, в одноминутно. Но кусок хлеба все ж сунула мышу, так, чтоб никто не видел. А на лавке, прикрытой каким-то тканым ковром, уснула моментально, как только голова коснулась рюкзака. И уже засыпая где-то на границе сознания, мелькнула мысль: а как же мыша, где спать будет... И проснулась от того, что меня трясут за плечо.
— Ну, мам, ну еще чуть-чуть... — бормочу я и переворачиваюсь на другой бок.
— Да, бедное дитя, — слышу голос и мгновенно вскакиваю.
И вспоминаю все, что было вчера. Не в силах поверить в происходящее со мной... Готя стоит рядом со мной с вчерашним стражником.
— Вот, — говорит, — с ним поедешь. — Куда? — удивляюсь я.
— Так это, дело такое... — начал охранник. — Там на берегу видно, что следов много, но все пропали, не иначе их щупы всех в реку затащили.
— И? — я смотрю на него.
— Так значит, что ты тут одна и осталась живая-то. Вот я до дому еду — со мной поедешь. Там в Граде разберемся, может, родных найдут. А нет, так хоть в обучение возьмут. И что вы тут только делали в такой дали от Града?!
— Лимкины владения искали! — выпалила я, вспомнив слова Лимиуса.
— Что?! — хором вскрикнули Готя и стражник.
— Ли-лимкины владения и-искали... — неуверенно повторяю я. — А что?
— О, дарующая жизнь! — восклицает Готя.
— Так их уже, считай, тысча весен никто не встречал! — говорит стражник. — И как вас только выпустили?
— Э-а... — снова вылетают мои любимые буквы...
— А... А далеко нам ехать? — спрашиваю.
— Лун шесть не боле, — был мне ответ.
«Ну что ж, наверное, я на правильном пути», — думаю я про себя и встаю.