Совы в Афинах

“Нет”. Мужчина с седыми волосами тряхнул головой. “Пятьдесят лет назад ты бы сказал мне, что никто никогда не смог бы править всеми эллинами. Затем Филипп Македонский пошел и сделал это, а Александр впоследствии сохранил их. Так что я не понимаю, почему то же самое не должно быть справедливо и здесь ”.

Это вызвало задумчивое молчание. Менедему стало интересно, что бы сказал по этому поводу Соклей; его двоюродный брат тоже любил подобные споры. Но он упрямо придерживался своей точки зрения: “Возможно, это может произойти, но это не значит, что это вероятно”.

“Ха!” - сказал Ксеноменес. “Скажи это Антигону, не мне. Он тот, о ком остальные беспокоятся больше всего - и им это нужно”.

“Птолемей ужалил его пару лет назад, отобрав южное побережье Анатолии”, - сказал человек, похожий на наемника.

“Но у него все еще есть Финикия и множество эллинских городов вдоль западного побережья Анатолии”, - сказал Менедем. “Это означает, что он все еще может наращивать свой флот - и он нанимает пиратов, точно так же, как он нанимает людей для борьбы на суше”.

Все родосцы пробормотали что-то в ответ. Их полис жил торговлей. Они ненавидели пиратов и использовали свой флот, чтобы попытаться подавить их. Менедем сражался с ними в каждом из своих последних двух путешествий. Ему не нужен был человек, который их подстрекал.

Никто из остальных тоже не сделал этого. Один из них сказал: “Если он нанимает пиратов, то в один прекрасный день может нанять их против нас, если мы не будем делать то, что он нам скажет”.

Менедем оттянул вырез своей туники и плюнул себе за пазуху, чтобы отвратить дурное предзнаменование. Трое других родосцев сделали то же самое. Ксеноменес скорбно сказал: “Все, чего мы хотим, это оставаться свободными и автономными - ну, действительно свободными и автономными”.

Многие полисы, которые называли себя этими двумя гордыми именами, были вольны делать все, что скажет маршал, контролирующий их, и независимы от остальных маршалов. Таков был уровень, до которого докатилась независимость Греции за последнее поколение. Даже на Родосе недолгое время был македонский гарнизон, но после смерти Александра его изгнали. Теперь она действительно была свободной и автономной, способной вести дела как с Птолемеем, так и с Антигоном - а также с другими, более отдаленными маршалами.

Ксеноменес продолжал: “Однако как мы можем надеяться сохранить нашу свободу, если один из македонцев одержит победу над остальными? Он проглотил бы нас, так же, как проглотил бы все и всякое другое”.

“Но вы все еще предполагаете то, чего не доказали: что один маршал мог победить всех остальных”, - сказал Менедем. “Пока вы этого не покажете, это все равно что беспокоиться о том, что произойдет, если слон упадет с неба, не показав, как слон вообще может летать”.

Мужчина постарше бросил на него злобный взгляд. Несколько других родосцев рассмеялись, что только еще больше разозлило Ксеноменеса. Следующие пару часов они спорили о маршалах и обо всем, что еще приходило на ум. Время от времени к кругу присоединялся кто-то новый, как это сделал Менедем, или кто-то из уже присутствующих мужчин уходил, чтобы заняться чем-то другим. Менедем не мог придумать лучшего способа скоротать время - если, конечно, это не сводилось к общению с женщиной.

Когда он, наконец, вернулся к себе домой, его отец ждал в андроне. Менедем вежливо склонил голову и направился к лестнице. Ему не хотелось сейчас продолжать спор. Но когда Филодем повелительно помахал рукой, у него не было выбора, кроме как остановиться, подойти и спросить: “В чем дело, отец?”

“Как скоро может отплыть "Афродита”?" Филодем отчеканил.

Менедем засунул палец в ухо, задаваясь вопросом, правильно ли он расслышал. “Как скоро она сможет отплыть?” - повторил он, наполовину не веря своим ушам.

“Это то, что я сказал, не так ли?” раздраженно ответил его отец.

“Да, сэр”. Менедем задумчиво нахмурился. “Погрузка на корабль и подбор команды не займет больше одного-двух дней. Это было бы даже не так долго, если бы нам не требовалось так много гребцов. Но большинство из них будут мужчинами, которые уже брали в руки весла на корабле раньше.”

“Тогда иди вперед и готовься”, - сказал Филодем. “Чем скорее, тем лучше. Клянусь бородой Посейдона, это не может быть слишком рано”.

“Подожди”. Менедем поднял руку. “Всего пару дней назад ты жаловался, что я хотел уйти слишком рано, чтобы тебя это устраивало. Почему ты вдруг передумал?”

Прежде чем Филодем смог ответить, раб принес ему кубок вина. Он совершил небольшое возлияние, затем осушил кубок. “Ах!” - сказал он, вытирая рот рукой, а затем: “Я скажу тебе, что заставило меня передумать: у меня только что был еще один сеанс с шурином твоей кузины, вот что. Зевс на Олимпе!” Судя по тому, как он оглядывался по сторонам, он пожалел, что у него нет больше вина.

“Papai!” - Воскликнул Менедем. “Я думал, ты убедил его, что мы не собираемся загружать "Афродиту" его оливковым маслом, и на этом все закончилось”.

“Я подумал то же самое”, - сказал его отец. “Я так и думал, но я ошибался. Единственный способ убедить Дамонакса в чем-либо - это ударить его камнем по голове. Даже тогда ты должен продолжать наносить ему удары, потому что первый удар не проходит ”.

“Почему он не может понять, что мы не заработаем на его нефти достаточно денег, чтобы она того стоила? Мы достаточно часто говорили ему”, - сказал Менедем.

“Я думаю, он понимает”, - ответил Филодем, заглядывая в свой кубок с вином, как будто надеясь, что в нем больше вина. “Я не думаю, что его это волнует, что не одно и то же. Он убежден, что мы обязаны ему жизнью, независимо от того, как это отразится на наших перспективах ”.

“Что ж, тогда фурии заберут его”, - сказал Менедем.

“Это именно то, что я сказал ему, когда увидел, что не могу достучаться до него другим способом”, - сказал его отец.

“Рад за тебя”. Менедем склонил голову в знак полного согласия. Они с отцом могли - действительно -ссориться по очень многим вопросам. Однако ни один из них с радостью не терпел дураков.

“Итак, вы видите, вот почему я хочу, чтобы вы отправились в плавание”, - сказал теперь Филодем. “Если ты уйдешь, Дамонакс не сможет придираться ко мне по поводу загрузки нефти на торговую галеру - по крайней мере, до начала следующего парусного сезона”.

“Я позабочусь об этом. Ты знаешь, я уже некоторое время стремился туда”, - сказал Менедем. Это было правдой. Он не смог бы поссориться со своим отцом, даже если бы их разделяла пара тысяч стадиев. Он также не смог бы заняться любовью с женой своего отца, даже если бы их разделяла пара тысяч стадиев. Часть его сожалела об этом. Более разумная часть - и большая часть тоже - не знала ничего, кроме облегчения. Медленная улыбка скользнула по его лицу. Вместо этого я буду заниматься любовью с женами других мужчин, подумал он.

“Я знаю, о чем ты думаешь”, - прорычал его отец и обвиняюще ткнул в него пальцем. “Ты снова думаешь об измене со всеми этими распутными афинскими женщинами, вот что. Я могу сказать ”.

Менедем надеялся, что отец не заметил, как он поморщился. “Я не понимаю, о чем ты говоришь”, - сказал он со всем достоинством, на какое был способен.