Сквозь тьму

Его товарищи тоже ругались. Некоторые, те, кому было больнее, чем ему, кричали. Он разжимал и разжимал левый кулак. Когда он обнаружил, что может это сделать, он оторвал полоску от своего одеяла и перевязал кровоточащую руку. Затем он приступил к оказанию помощи своим более тяжело раненым соотечественникам.

Еще одно яйцо разбилось почти над тем местом, куда приземлилось первое. Стекла больше почти не вылетали; первое яйцо выбило большую часть того, что было в окнах. Но само здание казармы стонало и содрогалось, как старое дерево на сильном ветру. “Нам лучше убираться!” Крикнул Корнелу. “Я не знаю, будет ли это продолжаться”.

Никто с ним не спорил. Не один мужчина крикнул: “Да!” - неизменными тонами согласия и тревоги. Корнелу и еще один офицер схватили умирающего товарища и наполовину выволокли, наполовину вынесли его из казармы. Другой офицер принялся перевязывать истекающего кровью мужчину. Корнелу побежал обратно в здание, чтобы вытащить кого-нибудь еще.

У него было немного света, чтобы видеть; альгарвейские яйца, дождем сыпавшиеся на Сетубала, тут и там разжигали костры. Он схватил мужчину, который лежал, стоная, возле своей койки, и потащил его к двери.

Лучи от тяжелых палок взметнулись в ночь, выискивая вражеских драконов над головой. Корнелу снова выругался, на этот раз из-за того, как мало пользы они приносили. Мезенцио уже давно не посылал так много драконов на юг через Валмиерский пролив. Яйца продолжали падать, некоторые дальше, некоторые ближе. Корнелю посмотрел в ночное небо и погрозил кулаком врагам, которых не мог видеть.Словно в ответ, яйцо приземлилось на казарму, которую он покинул всего минуту назад или около того.

Взрыв магической энергии сбил его с ног - фактически, опрокинул его кубарем. Кирпич разлетелся на булыжники в нескольких дюймах от его лица, брызнув осколками в глаза. Он тер их, пока зрение не прояснилось.Но ему едва ли нужно было видеть, чтобы знать, что он больше никогда не будет спать в этом казарменном зале. Он чувствовал жар пламени на своей спине. Здание горело, горело. По мере того как огонь разрастался, он оттаскивал раненого мужчину все дальше от места крушения.

Жители Лагоаны бегали туда-сюда, занятые своими собственными заботами: барракс был далеко не единственным горящим зданием вдоль набережной. Некоторые из товарищей Корнелу, которые в изгнании выучили лагоанский больше, чем он, обратились к местным жителям. Через некоторое время лагоанцы соизволили заметить их. Приходили группы санитаров с носилками и уносили людей с тяжелейшими ранами к хирургам и магам, которые могли им помочь. Однако, покончив с этим, лагоанцы еще раз оставили изгнанников в покое.

“Если бы казармы не горели дотла, мы бы замерзли, и разве им было бы до этого дело?” - возмущенно спросил сибиан. “Ни капельки, они бы не стали.Они швыряют нас в альгарвейцев, как яйца, и для них не имеет значения, если мы лопнем ”.

“О, это немного важно”, - сказал Корнелу. “Это имело бы значение даже для короля Свеммеля. В конце концов, это более эффективно, когда мы умираем во время убийства алгарвейцев и после того, как мы убьем некоторых, чем здесь, бесполезно, в Сетубале ”.

Затем другой лагоанец прокричал им что-то непонятное на своем родном языке. “Что это вы сказали?” - крикнул кто-то в ответ на сибианском.

Парень принял это за альгарвейский; у жителей Лагоаны был демон времени, различающий два языка. Но когда он ответил, тоже по-альгарвейски, сибийские изгнанники сумели его понять: “Бригада ведерников!”

С тех пор и до рассвета Корнелу передавал ведра взад и вперед. Он встал между одним из своих соотечественников и лагоанцем, с которым у него были проблемы в разговоре. Хотя для работы вообще не требовалось слов. Он просто отправлял полные ведра в одну сторону и опорожнял в другую.

Густые тучи испортили восход солнца. Лишь очень постепенно Корнелю стало ясно, что он видит нечто большее, чем свет пламени, с которым сражалась бригада ведерников. Вскоре после того, как он это сделал, начался сильный, холодный дождь. Усталые люди устало приветствовали: дождь сделает больше для тушения пожаров, чем все, чего они могли бы добиться самостоятельно. Вскоре лагоанский офицер свистнул в свисток и выкрикнул слово, которое понял даже Корнелу: “Свободен!”

Он не осознавал, насколько по-настоящему устал, пока не перестал работать.Он подставил лицо дождю и позволил ему смыть пот и сажу со лба и щек. Это было приятно - силы небесные, это было чудесно - на короткое время. Затем он понял, что дрожит. И неудивительно: все, что на нем было, - это легкая туника и килт, в которых он ложился спать, и дождь, к которому примешивался град размером с горошину, - уже хорошо промокли.

Лагоанец, который так долго трудился рядом с ним, положил руку ему на плечо и сказал: “Ты ... пойдем со мной. Еда”. Он потер свой живот. “Чай”. Он изобразил, как подносит кружку к лицу. “Горячий. Хорошо. Приди.”

Корнелу все это понял. Каждое слово звучало чудесно. “Да”, - сказал он на лучшем лагоанском, который у него был.

Его новый друг привел его в столовую. С большинства мужчин там текло, и многие из них были одеты только в ночную рубашку. Ревущий огонь обогревал зал так, что большую часть времени в нем было бы уютно, но сейчас он казался великолепным. Корнелу выстроился в очередь за большой соленой жареной сельдью; за овсянкой с маслом, почти такой же густой и липкой, как мокрый цемент; и за дымящимся чаем с медом, ложка которого почти не касалась края блюда.

Он ел так же сосредоточенно, как и всегда, когда работал в бригаде лесорубов на своем родном острове Тырговиште. В Сибиу селедка не входила в меню завтрака, но он ни при каких обстоятельствах не стал бы жаловаться, как бы ни был голоден - и он так долго выполнял тяжелую работу, что еда все равно едва ли походила на завтрак. Он вернулся на несколько секунд назад.

То же самое сделал лагоанец, который привел его сюда. Этот парень был одет в форму мелкого офицера и обладал непринужденной деловитостью - настоящей, а не искусственной, которую Свеммель пытался привить ункерлантцам, - присущей хорошему младшему офицеру любого флота. Он провел много времени, проклиная альгарвейцев: не столько за то, что они враги вообще или даже за то, что они только что сделали с Сетубалом, сколько за то, что они стоили ему половины ночи сна. Снова потерев живот, на этот раз с искренним удовлетворением, он взглянул через стол на Корнелу и отметил: “Твоя одежда —fftt !”

Этого последнего слова не было ни на одном языке, известном Корнелу, но он понял его. Ему тоже понравилось, как оно звучит. “Да”, - сказал он. “Исчезла одежда”.

Лагоанец поднялся на ноги. “Пойдем со мной”, - снова сказал он тоном человека, отдающего приказ. Он не мог знать, что Корнелу был командиром - одежда имеет большое значение для формирования человека, или, в случае с одеждой sodde

Еще через полчаса он переодел Корнелу в форму лагоанского моряка в комплекте с толстым пальто и широкополой шляпой, чтобы защититься от дождя. “Я благодарю тебя”, - сказал Корнелу по-сибиански; формулировка оставалась похожей на все алгарвийские языки.