Сквозь тьму

“Не совсем еще”, - ответил Рекаред. “Я думаю, сначала мы позволим им еще немного развить theenemy”.

С тактической точки зрения это имело смысл. Однако для штрафной батальона это было тяжело. Леудаст задумался, затем пожал плечами. На это пришлось потратить батальон. Это существовало без какой-либо другой реальной причины; офицеры, восстановленные на своих постах, были счастливой случайностью, не более того.

Они ждали. Альгарвейцы в развалинах склада караванов устроили жестокий бой. Леудаст не ожидал ничего иного. Альгарвейцы всегда сражались упорно. Здесь у них было еще меньше выбора, чем обычно. Эти руины были стержнем их линии в северной части Сулингена. Если люди Мезенцио потеряют их, им придется отступать широким фронтом, а они не могли себе этого позволить.

Леудаст указал. “Вы видите, сэр? Вон там, у обломков башни. Это один из их опорных пунктов. Атака захлебнулась прямо перед ней”.

“Вы правы, сержант”, - согласился Рекаред. “Если бы не батальон "Пенал", мы бы выяснили это на собственном горьком опыте”.

Штрафной батальон проходил нелегкий путь. Но Леуда не понимала, что значит "Recared". Кто-то всегда получал по шее. Если ты был ункерлантером, ты это знал. Лучше кто-то другой, чем ты. В один из таких дней настала бы твоя очередь, что бы ты ни делал.

“Теперь, когда мы знаем, где они сильнее всего, нам следует предпринять еще одну попытку заполучить каких-нибудь яйцеголовых, чтобы дать им то, для чего они нужны”, - сказал Леудаст.

“Это то, что должен делать штрафной батальон”, - сказал Рекаред, но затем смягчился. “В чем-то ты прав. Я пришлю гонца обратно. Посмотрим, что у нас получится ”.

Вскоре яйца действительно начали падать на эту Альгарвианскую концентрацию. В Ункерланте было много яйцекладущих в окрестностях Сулингена. Люди Кингсвеммеля все еще маневрировали не так ловко, как рыжеволосые, но это была не война быстрых перемещений, не здесь этого не было. Все, что им нужно было сделать, это наброситься на альгарвейцев, и они набросились.

Через некоторое время Рекаред сказал: “Я думаю, теперь мы почти готовы”. В его сознании было небольшое сомнение, как будто он спрашивал мнение Леудаста.Леудаст кивнул. Он думал, что они тоже готовы. Рекаред поднялся на ноги и издал длинный, оглушительный свист в свой свисток. “Вперед, парни!” - крикнул он, хотя был почти мальчишкой, чем большинство его солдат. “Вперед, за Кингсвеммель! Урра!” Он был храбр. Леудаст уже видел это. Он бросился к караванному депо во главе своего полка.

“Урра!” Леудаст закричал, когда тоже выбрался из укрытия. “Король Свеммель!Урра!”

Несколько яиц разорвалось среди ункерлантцев, когда они рванулись вперед, но только несколько. У альгарвейцев осталось не так уж много придурков, и у них тоже не осталось много яиц, которыми можно было бы швыряться. Они также закопали яйца перед своей позицией. Штрафной батальон обнаружил это на собственном горьком опыте. То же самое сделала пара неудачников из полка Рекареда. Лозоходцы могли бы найти тропинки за захороненными яйцами, но лозоходцы, как и все натренированные люди, испытывали нехватку в Ункерланте. Однако у короля Свеммеля было много пехотинцев.

Леудаст промчался мимо мертвецов из штрафного батальона, затем завалился за груду кирпичей. Впереди альгарвейцы все еще выкрикивали имя Мезенцио: у них было мужества в обрез. Но их было недостаточно, и им не хватало ничего, кроме мужества. Один за другим их крики о битве смолкли. Луч отбросил сноу слева от Леудаста, подняв облако пара. Он отполз вправо, а затем, низко согнувшись в поясе, снова вперед.

Человек из штрафного батальона и альгарвейец бились на земле в смертельной схватке: два свирепых, тощих, жалких существа, оба стремились жить, ни у кого из них почти ничего не осталось, ради чего стоило бы жить. Кто из них пострадал в этой войне сильнее? Леудаст не хотел бы гадать. Однако он знал, кто был на его стороне. Как только у него появился шанс, он пустил в ход алгарвейский.

“Спасибо тебе, друг”, - сказал ункерлантец из штрафного батальона с образованным акцентом, который противоречил его изможденному, полуголодному лицу и яростно сверкающим глазам. Он разрезал ножом поясную сумку мертвого рыжего, торжествующе воскликнул и засунул в рот найденный там маленький кусочек колбасы. Только после того, как он проглотил его, он, казалось, снова вспомнил о Леудастагене. “Ты понятия не имеешь, насколько это вкусно”.

Леудаст начал говорить, что был голоден, но что-то в выражении лица другого мужчины предупредило, что если он это сделает, то получит только презрительный смех. Он ограничился тем, что сказал: “Тогда пойдем возьмем еще немного этих жукеров”. Мгновение спустя он поступил умнее: он дал солдату из штрафной батальона немного черного хлеба, который был у него в сумке на поясе. Ему стало стыдно, что он не подумал об этом сразу.

Другой ункерлантец заставил его исчезнуть быстрее, чем следовало бы мужчине. Затем он предупредил: “Не позволяй инспектору видеть, что ты делаешь что-либо подобное. Ты мог бы оказаться в моем наряде, легко, как тебе заблагорассудится ”.

Крики - победоносные крики Ункерлантера - поднялись. “Мы разбили их!” - воскликнул Леудаст.

“Да, у нас так и есть”. Голос человека из штрафного батальона звучал удовлетворенно, но далеко не радостно. “Это всего лишь означает, что они убьют меня где-нибудь в другом месте”. Кивнув Леудасту, он побежал вперед, высматривая нужное место.

Корнелу спал в казармах сибийских ссыльных рядом с гаванью в Сетубале. Женщина, о которой он мечтал, была самой волнующей, какую он когда-либо представлял; он был уверен в этом. В одно мгновение перед ней было лицо Костаче, в следующее - Джаниры. Он собирался сделать то, чего больше всего хотел, когда неподалеку начали рваться Альгарвианские яйца.

Он попытался включить этот рев в свой сон, но безуспешно. Его глаза открылись. Он сел на своей койке. Остальные люди из сибийского флота, которые спаслись, когда альгарвейцы захватили их островное королевство, тоже сидели и ругались. “Какая им от этого польза?” - спросил кто-то. “Они не могут послать достаточно драконов, чтобы сделать вероятным, что они нанесут Лагоасу какой-либо реальный вред”.

“Это разрушает наш сон”, - сказал Корнелу. Насколько он был обеспокоен, на данный момент это было достаточным преступлением.

“Это также дает им что-то для печати в своих новостных листках”, - добавил кто-то еще. “Я имею в виду что-то помимо Сулингена”.

“Я предполагаю, что некоторое время назад они перестали много печатать о Сулингене”, - сказал Корнелу. “Они не любят распространять плохие новости”.

“Бедняжки”, - сказал другой сибианин. “Тогда высшие силы даруют им чистые новостные ленты на долгие годы”.

Несколько сибианцев засмеялись, Корнелу среди них. Прежде чем Корнелу смог сказать что-нибудь еще - он с радостью продолжал бы презирать альгарвейцев до тех пор, пока его тело не затаило бы дыхание, - яйцо разорвалось слишком близко к казармам.Окна разлетелись вдребезги, осколки стекла со свистом рассекали воздух, как сотни летящих ножей всех размеров. Одна из них разрезала левый рукав туники Корнелу - и, как он понял мгновением позже, порезала и его руку. Он выругался.