Территория сердца

— Алла, завтра поедешь с нашими гавриками в Лукойл. Проследишь, чтоб не наследили там сильно. Мышка, до конца недели ты со мной на совещаниях. Протоколы готовь сразу, и сразу мне на подпись. Лена…. — он ненадолго запнулся, — Лене я сам скажу, что делать.

Алла выглядела до нельзя довольной, а в ее черных глазах горел темный огонь.

Мы поднялись, понимая, что разговор закончен. Но в дверях я все-таки притормозила, отчего Алла глянула на меня вопросительно.

— Александр Юрьевич, — я чуть прищурила глаза, стараясь не обращать внимания на изумленный взгляд Аллы.

Болотов поднял на меня голову, приподняв бровь.

— Хочу вам напомнить, что мы не в зоопарке, а я — человек. И у меня имя есть.

Наступила тишина, настолько густая и плотная, что, казалось, воздух в кабинете перестал двигаться. Алла Викторовна замерла рядом со мной, её глаза расширились от неожиданности, но она быстро взяла себя в руки и сделала вид, что не слышала моих слов. Я, сжав зубы, смотрела прямо на Болотова, чувствуя, как внутри всё дрожит от напряжения.

— Да, мышонок, — ответил он, холодно и издевательски улыбнувшись, — есть. Но пока, увы, я его все время забываю.

— Мне бейджик сделать? — выпалила я.

— А если не разгляжу? — он откровенно издевался надо мной.

— Тогда помимо отоларинголога, придется вас записать и к офтальмологу!

— Смотри-ка, Алла, зубки маленькие, но острые. Что делать с мышонком будем?

Алла едва заметно усмехнулась, понимая, что гроза прошла мимо, даже не задев.

— Александр Юрьевич, детей учить надо, а не распалять, — заметила она.

— Через злость, Алла, они почему-то понимают быстрее, — вздохнув, отозвался он, не сводя с меня темных глаз. — Ладно, мышка, право называть тебя так оставляю за собой только в присутствии Аллы. Лучезара…. Красивое имя. Бейджик можешь не делать.

С этими словами он дал понять, что разговор закончен.

Мы вышли из кабинета, и я молча прошла за свой стол, ожидая разноса от старшей коллеги. Савельева с интересом следила за нами, отмечая и мое красное лицо, и удивленный взгляд Аллы. Который, однако, через пару мгновений сменился на довольный, очень довольный.

Алла села на свое место и потянулась, словно грациозная тигрица.

— Зара, — как ни в чем не бывало продолжала она, — я завтра уеду с утра. Оставляю доступ к полной таблице поручений. Выдели те, которые должны быть готовы на этой неделе. Утром обзвонишь всех и проверишь готовность. Новые поручения вноси уже не в демо-версию, а в мою. И следи за ходом исполнения. Все поняла?

— Да, Алла Викторовна, — я приготовила две чашки с кофе, даже не спрашивая ее, и одну поставила перед ней.

Двери из кабинета Болотова распахнулись, он вышел в приемную.

— Лена, — позвал он Савельеву, — ты едешь?

На долю секунды его глаза скользнули по мне и Алле, но он тут же вернулся к Савельевой.

Та молча кивнула, поднимаясь из-за стола, и не глядя ни на кого пошла рядом, забрав верхнюю одежду.

— Вот это, блядь, поворот, — вырвалось у меня, когда стих звук их шагов, а уши перестали полыхать огнем.

— Сидишь, молчишь, делаешь вид, что тебя здесь не было, — сурово и жестко осадила меня Алла. — Откроешь рот — вылетишь с волчьим билетом. Усекла?

Ни разу за этот месяц она со мной не разговаривала в подобном тоне. В принципе, понятно почему. Поговорку про ночную и дневную кукушек я знала с детства.

Я кивнула, не в силах выдавить ни звука. Вся бравада, которую я ещё недавно чувствовала, испарилась, оставив после себя только пустоту и презрение…. А может и брезгливость.

— Хорошо, — чуть смягчившись, добавила она. — Если ты хочешь остаться здесь, тебе нужно понимать, что иногда лучше не знать и не видеть. И уж тем более не комментировать.

Я снова кивнула, делая вид, что доклад «Есть ли „жизнь“ после геонавигации или некоторые нюансы интеграции ГС в ГГДМ, как элемент применения комплексной технологии сопровождения бурения, на примере месторождений Западной Сибири»* — самое увлекательное чтиво в моей жизни.

— Впрочем, — Алла снова сладко потянулась, — вскоре, моя дорогая, я предчувствую очень, ну очень увлекательный цирк. И мы с тобой, милая, будем первыми зрителями, сидящими в первом ряду. А кто-то…. — добавила она едва слышно, — и поучаствует.

* Реально существующий доклад, с весьма креативным названием. В чем его юмор — поймут только геологи!

7

До конца недели, мне казалось, я не доживу. Бесконечные совещания, переговоры, встречи, протоколы, письма, расписание, кофе, звонки…. В какой-то момент я думала моя голова взорвется и мозги будут стекать по белоснежным стенам приемной.

Как и было сказано, Алла уехала с делегацией на лукойловскую конференцию, оставив меня один на один с монстром. Савельева, естественно, помогать не спешила. Напротив, она словно наслаждалась, глядя как я беспомощно трепыхаюсь в груде навалившейся работы и поручений. К концу дня мне порой казалось, что ноги живут отдельно от тела, а голова вообще не моя. При этом Болотов спуску мне не давал, каждый вечер нагружая дополнительными требованиями. Я ела урывками, явно сбросив еще пару килограмм, спала по три-четыре часа в сутки, посвящая все свободное время детальному изучению деятельности компании. Да я даже в туалет сходит не успевала порой! Месяц перед этим показался мне просто райской жизнью.

Влад так до конца недели на работе и не появился. Иногда у меня проскальзывала мысль, спросить у Александра о сыне, однако разум и инстинкт самосохранения брали верх: я молчала.

Иногда, глядя на себя в зеркале туалета, я не могла не согласиться с точностью определения, данного мне начальником, мышка и есть мышка. Пепельные волосы, которые я неизменно убирала в строгую прическу, открывая тонкие черты лица, не позволяли мне выделяться из толпы. Высокие скулы и аккуратный, немного вздернутый нос, казалось, придавали мне какой-то угловатости, несовместимой с представлениями о женственности. Фигура тоже не помогала: тонкая, без излишков — ни груди, ни жопы. Подтянутость, доставшаяся от детства в тайге, скорее придавала мне спортивный вид, чем женскую мягкость форм. Но это было единственное, что я могла в себе считать преимуществом: благодаря отцу-лесничему я знала, как держать тело в тонусе.

Глаза — моя единственная радость — большие, серые, с длинными ресницами. Но даже они порой казались мне пустыми, без яркости. Брови, хоть и густые, были светлыми, терялись на фоне лица, а если я наносила на них тушь, то превращалась в пародию на саму себя, какой-то нелепый карикатурный образ. Мне было проще оставить их в покое, не усугублять положение.

И веснушки. Ах, эти веснушки! Зимой они едва заметны, и я могла бы надеяться, что они не привлекают внимание. Но стоило только весне вступить в свои права, как лицо покрывалось россыпью мелких светло-рыжих пятнышек, будто кто-то щедрой рукой посыпал меня медной пудрой, и наступившей осенью, они не собирались сходить. Они словно говорили всем и каждому, что я простушка, девочка из деревни, и ни в какую москвичку я не превращусь, как бы ни старалась.

Одежда моя тоже желала оставлять лучшего — я никогда не умела идеально подобрать образ, поэтому довольствовалась простым правилом: классика — всегда в моде. Строгие юбки, классические блузки и сдержанные жакеты. Никаких сложных фасонов или ярких деталей, всё максимально просто и функционально. Но, несмотря на это, я понимала, что такие вещи не выделяют меня среди остальных, а только добавляют в образ ещё больше серости. К тому же, даже получив первую зарплату, весьма неплохую по меркам моего города, я почти всю ее истратила на оплату жилья, еду и самые необходимые вещи.