Страница 93 из 96
Ютовая шестидюймовка «Корейца» ответила на этот гром положенным количеством выстрелов. И, когда канонерка встала у бочки – на борт, вместе с русским консулом и начальником эскадры, контрадмиралом Копытовым, поднялся барон Корф.
Это был сюрприз: я немедленно застеснялся и двухдневной щетины и следов…хм… депрессии на одежде и физиономии. Барон был блестящ, приветлив и полон энтузиазма; после официальной церемонии мы заперлись в каюте и проговорили до вечера. Остальные, включая Ивана, Георгия и ребят, съехали на берег, где в городской ратуше был устроен приём в честь русского Великого князя.
Отправились туда и мы – правда, припозднившись часа на три. Для меня осталось загадкой, когда Берта успела навестить модные магазины – она блистала великолепием, ничуть, впрочем, не затмевая спутницу Корфа. Эта особа… впрочем, рассказ о мадемуазель Алисе – дело будущего, а пока я наслаждался твёрдой землёй под ногами, открытыми плечами и декольте дам, а так же французской речью, которую совершенно не понимал. Кстати, о дамах. Я не особо разбираюсь в истории женской моды – но откуда в конце девятнадцатого века такие немыслимые шпильки и платья, нескромно открывающие не только туфельку, но и, в немалой степени, ножку своей владелицы? Похоже, Вероника не теряла времени даром…
Только здесь, в ратуше французского Бреста я наконец осознал, что путешествие закончилось – Африка с её жарой, кровью, крокодилами, москитами осталась позади. Мы с Корфом устроились в курительной комнате; барон велел подать коньяк, сигары, и неспешно изложил мне события последних полутора лет – и в России и во Франции и бог знает где ещё. О, эта традиция клубных курительных комнат – сколько важных и тайных дел решается в их табачном, слегка пахнущем дорогими сортами виски и коньяков полумраке! Вышколенная прислуга деликатно притворяет двери; за всё время приёма никто нас не побеспокоил, и я даже начал подозревать, что персонал, обслуживающий приём в брестской ратуше получает жалование в Д. О. П.е. Кстати, а почему бы и нет? Уж где-где, а во Франции возможности у Корфа – да и у других российских тайных служб – широчайшие.
Не буду утомлять читателя подробным издожением нашей беседы всего – тем более, что иные темы заслуживают отдельного повествования. Упомяну лишь об учинённом Яшей разгроме спиритического кружка, за ширмой которого скрывались агенты английской разведки; о неудачливом создателе ордена оккультного ордена «Золотая Заря» Уильяме Уэскотте, которому предстоит в ближайшие лет 10 осваивать минеральные богатства Сахалина. И о подвиге – без всякого преувеличения! – нашего скромного друга, Вильгельма Евграфовича Евсеина; если мы когда-нибудь и обретём надежду вернуться домой, в 21-й век – то лишь благодаря ему. Сейчас он скрыт от нас завесой времени, приподнять которую пока не удаётся несмотря на все ухищрения Каретникова. Но – время всё расставит на свои места; возможно мы когда-нибудь ещё увидим непоседливого доцента живым и здоровым.
А вот другие результаты его поразительного эксперимента вполне весомы и зримы. Это, прежде всего, очаровательная спутница барона, Алиса и, конечно – подъём, который испытали научные и технические отделы Д. О. П. За последние полгода они добились поразительных успехов: несколько недель назад совершил полёт первый русский дирижабль; на гатчинском полигоне испытаны первые образцы миномёта и ранцевого огнемёта. «Особая рота» лейб-егерей и жандармские команды осваивают тренировки с «краскострелами», а корабли русского флота скоро получат искровые радиостанции. Никонов успешно провёл минные постановки с идущего полным ходом корабля; фотокамеры и особая гибкая плёнка с торговой маркой «Болдырев и партнёры» завоевали сердца европейских фотографов. А недавно русское медицинское общество объявило на весь мир о победе над туберкулёзом. Есть и иные достижения – для того, чтобы рассказать о них боюсь, не хватит тех немногих чистых страниц моей дорожной тетради.
И, кстати – можно быть совершено уверенным, что никакой катастрофы царского поезда 29 октября сего, 1888 года, близ станции Борки не будет. Собственно, её и так могло бы не случиться – слишком уж тонка ткань Истории и слишком сильно она пошла морщинами после наших вмешательств. Но тут – причина куда более очевидная; оказывается, Александр 3-й, прочтя любезно подготовленный для него Корфом доклад, долго кряхтел, качал головой, а потом взял да и распорядился учинить ревизию всего путейского хозяйства: сверху донизу, начиная с царских составов и Николаевского вокзала столицы, заканчивая полустанком близ города Собачинска. Так что, учитывая особое внимание, которое уделяет Каретников августейшему здоровью – царствовать теперь Александру не одно десятилетие. И слава богу – лучшего правителя у России ещё не было.
Судя по рассказам Корфа, в Империи исподволь начинаются процессы, не имеющие, на первый взгляд, отношения к информации из будущего и к подхлёстнутому ею техническому прогрессу. История с предотвращённой катастрофой царского поезда в этом плане весьма показательна: похоже, в верхах – в САМЫХ верхах – задумались: «почему система (и люди в ней) работает именно так, и может ли оно работать иначе? И сколько ещё можно избегать структурных изменений? А они давно назрели – и не парламентская говорильня о «правах и свободах», а глубокая перекройка общества и экономики. И если и дальше благодушествовать, пряча голову в песок, упиваясь триединством «Самодержавия, православия и народности» – то ведь доупиваешься до того, что однажды это систему снесут, вместе со всеми, кто в неё вовлечён. И хочется верить, что те, кому положено решать, не станут ждать прихода спасителей, вроде Столыпина и Зубатова[106], а уже сейчас начнут принимать меры. Между прочим, Серёжа Зубатов, отчисленный четыре года назад из гимназии за связь с нигилистическим кружком, уже пристроен к делу в ведомстве Корфа – вместе с молодым, только пожалованным в камер-юнкеры столоначальником Департамента земледелия и сельской промышленности, Петром Аркадьевичем Столыпиным.
Так вот, о переменах. А так же о людях – и о местах, которые они занимают. Взять хоть историю с царским поездом, который, исходя из формальной логики, должен быть образцово-показушным, тютелька в тютельку, по инструкции. А на деле – оказался составлен с нарушением всех норм! Вопрос: почему? Простейший, он же неправильный ответ: «привычка озираться на руководство, подавление любой разумной инициативы снизу».
Как бы не так: привыкший озираться на руководство, отученный от инициативы служащий предпочтёт увильнуть от ответственности. Простейшим способом: сделает все СТРОГО по бумажке. Написано «чугуний» – грузим чугуний, и плевать, что не взлетит…
А те, кто отвечал за составление царского поезда, инициативу, как раз проявили, да ещё какую! С прямым нарушением всех мыслимых инструкций, прекрасно понимая, чем это грозит. Взяли на себя ответственность за возможную аварию – причём, на всех уровнях, включая сюда и высокое руководство, которому подставляться под возможное ЧП, да ещё с таким поездом и такими пассажирами не резон. Дураку ведь ясно, чем это могло обернуться…
А железнодорожному начальству и исполнителям, выходит, не ясно; правда, они и не дураки. И двигали ими не те соображения, что подсказывает формальная логика. Во главе угла стояла не безопасность поезда, а комфорт августейших пассажиров. Ведь авария – она может произойти, а может и не произойти; раньше-то обходилось, причём не раз!. Зато монарший гнев с оргвыводами случится непременно – если заставить государя скучать и ждать, как простолюдина, или скажем, государыню укачает в дороге…
И так – на всех уровнях государственной машины. Не буду повторять то, что давно сказано Гоголем и Салтыковым-Щедриным – кто только не изощрялся в остроумии на тему русского чиновничества!