Хайнский цикл

– Не знаю, что за армия, – сказал Эсдан. – Пожалуйста, скажите моим людям, что они могут подняться. Там, за домом, где конюшни. Покличьте их. Скажите им, кто вы. Я не могу идти.

Повязка на его ноге ослабла, переломы сместились; он начинал задыхаться от боли. Он сел на дорожку, ловя ртом воздух. Голова кружилась. Сады Ярамеры сделались очень яркими и очень маленькими, уходя от него все дальше и дальше, отдаляясь сильнее, чем родной дом.

Айя не полностью потерял сознание, но в голове у него еще долго все мешалось. Вокруг было множество народу, все под открытым небом, отовсюду воняло горелым мясом, этот запах терзал его небо и вызывал тошнотный кашель. Потом появилась Камза и крохотная синеватая тень спящего личика на ее плече. Потом появилась Гана, говорящая остальным: «Он выказал нам дружбу». Парень с крупными руками заговорил с ним, сделал что-то такое с его ногой и забинтовал ее заново, что вызвало сперва жуткую боль, а затем облегчение.

Он лежал навзничь на траве. Рядом с ним кто-то другой лежал навзничь на траве. Это был Метой, евнух. Голова у Метоя была окровавлена, черные волосы обгорели почти под корень и побурели. Лицо его цвета пыли побледнело и приобрело синюшный оттенок, как у младенца. Он лежал тихо и изредка моргал.

Сияло солнце. Слышно было, как разговаривают люди, множество людей, и даже где-то поблизости, но они с Метоем лежали на траве, и их никто не тревожил.

– Флаеры были из Беллена, Метой? – спросил Эсдан.

– С востока. – Резкий голос Метоя звучал сипло, еле-еле. – Насколько я понимаю. – Помолчав, он добавил: – Они хотят перебраться через реку.

Эсдан обдумывал это некоторое время. Его рассудок все еще не справлялся, как должно.

– Кто хочет? – спросил он наконец.

– Эти люди. Полевые рабы. Имущество Ярамеры. Они хотят встретить армию.

– Армию Вторжения?

– Армию Освобождения.

Эсдан приподнялся на локтях. От этого движения в голове у него прояснилось, и он сел. Он посмотрел на Метоя.

– Они ее найдут?

– Если на то будет воля Владыки, – сказал евнух.

Вскоре Метой попытался приподняться, как Эсдан, но не смог.

– Меня накрыло взрывом, – сказал он, задыхаясь. – Что-то ударило меня по голове. В глазах двоится.

– Вероятно, сотрясение. Лежите смирно. Не засыпайте. Вы были заодно с Банаркамье, или вы наблюдатель?

– Я ваш коллега.

Эсдан кивнул, запрокинув голову.

– Фракции нас погубят, – слабым голосом произнес Метой.

Камза подошла к Эсдану и села на корточки.

– Они говорят, мы должны переправиться через реку, – поведала она своим мягким голосом. – Туда, где народная армия будет нас охранять. Я не знаю.

– Никто не знает, Камза.

– Я не могу взять Рекама через реку, – прошептала она. Ее лицо напряглось, губы стиснулись, брови опустились. Она плакала молча, без слез. – Вода холодная.

– У них будут лодки, Камза. Они присмотрят за тобой и за малышом. Не тревожься. Все будет хорошо. – Он знал, что его слова бессмысленны.

– Я не могу уйти, – шепнула она.

– Тогда останься, – сказал Метой.

– Они сказали, что сюда придет другая армия.

– Может прийти. Скорее все-таки придут наши.

Она взглянула на Метоя.

– Ты вольнорезанный, – сказала она. – Вместе с другими. – Она оглянулась на Эсдана. – Чойо убит. Всю кухню разнесло на горящие обломки. – Она закрыла лицо руками.

Эсдан сел прямо и потянулся к ней, погладил ее по плечу, по руке. Он коснулся головки младенца, его тоненьких сухих волосиков.

Гана подошла и воздвиглась над ними.

– Все полевые собираются перебраться через реку, – сказала она. – Ради безопасности.

– Здесь вам будет безопаснее. Здесь, где есть еда и крыша над головой. – Метой говорил рублеными фразами, не открывая глаз. – Чем идти навстречу наступлению.

– Я не могу взять его, мама, – прошептала Камза. – Ему нужно тепло. Я не могу, я не могу взять его.

Гана склонилась и заглянула малышу в лицо, очень мягко коснувшись его одним пальцем. Ее морщинистое лицо отвердело, как кулак. Она выпрямилась, но не расправила спину, как обычно. Она сутулилась.

– Хорошо, – сказала она. – Мы остаемся.

Она села на траву рядом с Камзой. Люди вокруг них двигались безостановочно. Женщина, которую Эсдан видел на террасе, остановилась возле Ганы и сказала:

– Пойдем, бабушка. Пора идти. Лодки готовы и ждут.

– Остаемся, – сказала Гана.

– Почему? Не можешь бросить старый дом, где ты трудилась? – ехидно спросила женщина. – Погорел он, бабушка! Пойдем же. Бери эту девушку с малышом. – Она бросила беглый взгляд на Эсдана и Метоя. Их судьба ее не заботила. – Пойдем же, – повторила она. – Вставай, ну!

– Остаемся, – сказала Гана.

– Прислуга полоумная, – сказала женщина, отвернулась, развернулась, пожала плечами и ушла.

Кое-кто еще останавливался, но не дольше, чем на один вопрос, на секунду. Они устремлялись вниз по террасам, по залитым солнцем дорожкам вдоль тихих прудов, вниз, к лодочным сараям возле большого дерева. Спустя недолгое время все они ушли.

Солнце начинало припекать. Должно быть, полдень скоро. Метой был бледнее обычного, но он приподнялся, сел и сказал, что в глазах у него почти уже не двоится.

– Нам нужно перебраться в тень, Гана, – сказал Эсдан. – Метой, вы можете встать?

Он спотыкался и пошатывался, но шел самостоятельно, и они перебрались в тень садовой ограды. Гана отправилась поискать воды. Камза держала Рекама на руках, крепко прижимая к груди, заслоняла его от солнца. Она уже долго ничего не говорила. Когда они усаживались, она сказала полувопросительно, безучастно оглядевшись по сторонам:

– Мы здесь совсем одни.

– Наверняка и другие остались. В бараках, – сказал Метой. – Еще объявятся.

Вернулась Гана; ей не в чем было принести воды, но она смочила свой платок и положила прохладную влажную ткань на лоб Метоя. Он вздрогнул.

– Когда ты сможешь ходить лучше, мы пойдем в домашние бараки, вольнорезанный, – сказала она. – Там мы найдем кров.

– Я вырос в домашних бараках, бабушка, – сказал он.

И наконец, когда он сказал, что может идти, они начали свой колченогий и прерываемый остановками спуск вниз по тропе, которую Эсдан смутно припоминал, по тропе, ведущей к клетке-сгибню. Путь был долгим. Они подошли к высокой стене, окружавшей бараки, к распахнутым воротам.

Эсдан оглянулся на мгновение, чтобы взглянуть на развалины большого дома. Гана остановилась рядом с ним.

– Рекам умер, – сказала она еле слышно.

У него перехватило дыхание.

– Когда?

Она покачала головой.

– Не знаю. Она хочет удержать его. Когда она перестанет удерживать его, она его отпустит. – Гана глядела в открытые ворота на ряды хижин и бараков, на высохшие грядки, на пыльную землю. – Многажды много младенчиков лежат здесь, – сказала она. – В этой земле. Двое моих. Ее сестры.

Она вошла в ворота следом за Камзой. Эсдан постоял в воротах и пошел делать то, что было ему по плечу: копать могилу для ребенка и вместе с остальными ждать освобождения.