Провинциальная драма

Пролог

8 ноября

Морозный ветер трепал волосы, и пальцы согревала тлеющая сигарета. Впереди виднелись редкие светящиеся окна соседнего дома. В одном из них под фитолампой росли цветы, и этот свет был единственным ярким пятном на фоне пятиэтажки. Позади — приглушённый свет комнаты, наполненной запахом варёной курицы и гречи. Где-то там же бегала кошка, становясь тем самым созданием, которое каждый вечер ожидало его здесь.

Больше никто не ждал. Давно уже. Как съехал. И неизвестно, когда появится кто-то ещё.

Он щелчком отправил окурок сигареты в сугроб под балконом и выдохнул. От морозного холода тряслись колени, но он не спешил заходить в душную комнату. Достал ещё одну сигарету: тёмная бумага, виноградный запах — на этом приятное заканчивалось. Тот же грубый вкус табака, как и в любых других. Только эти давали ему почувствовать себя лучше и чуть богаче, чем он был. Казалось, если сигарета не похожа на те, что продают за сто рублей, то ты уже и выглядишь солиднее.

Видел бы ещё кто.

Вспышка зажигалки на пару секунд осветила лицо, он затянулся и облокотился на оконную раму.

Где-то вдалеке слышался шум дороги. Пусть его район далёк и малолюден, город продолжал жить и после полуночи. Даже в будние дни, когда на следующее утро всем либо на работу, либо на учёбу. И ему тоже на работу.

Он посмотрел на часы: только десять часов. Ещё не много, можно было позволить себе печально посмотреть на соседнюю хрущёвку, выкуривая сигарету за сигаретой. Казалось, в этой минуте можно спрятаться от ненавистных мыслей о работе, своей пустой жизни, проблемах.

Нащупал в темноте на подоконнике бутылку клюквенного «Гаража», сделал несколько глотков. За пару минут на морозе напиток стал слишком холодным, пробрало изнутри. Но приятный сладкий вкус, перебивающий сигаретную горечь, на несколько секунд задержался на языке.

Сегодня всего лишь вторник.

Грела мысль о том, что завтра — почти четверг, послезавтра — почти пятница, а потом точно пятница. А затем два выходных, проведённые в четырёх стенах в бессмысленных попытках найти занятие. В любом случае, для него даже видимость занятости была лучше, чем рабочие будни.

Главное, чтобы никто не начал расспрашивать о том, чем он занимался в выходные. Вопрос «как прошли выходные?» был гораздо лучше, чем «чем занимался на выходных?». Очевидно, почему.

Рука постоянно тянулась к телефону в наивной попытке найти компанию на вечер пятницы или субботы. Сколько раз пытался — безрезультатно. Все стали слишком взрослыми в свои двадцать три года. Аж смешно, что встречи приходилось согласовывать за месяц. У кого-то уже семья, у кого-то работа, у кого-то другие друзья. Которые, наверное, были куда интереснее него, раз он снова и снова оставался запасным вариантом.

Кого-то он не мог судить: несколько его друзей были в других городах. И если они и поддерживали связь онлайн, то фактически он всё равно чувствовал пустоту и одиночество.

Так занятно.

Он всегда считал себя тем самым «не таким, как все», кто стремился к уединению и спокойствию. И, как принято говорить: «бойся своих желаний». Теперь он стабилен в собственном одиночестве, а верная компания — процветающий алкоголизм, ведь это уже третья бутылка. А сегодня только вторник.

Сделал затяжку. Несколько секунд.

За эти минуты, пока он убивал себя изнутри, успело родиться двести пятьдесят детей; сто двадцать умереть; сто человек поженятся, ещё сто сорок переехали в новое место. Во всём мире сейчас выкуривается около десяти миллионов сигарет, одна из которых его.

На что уходили минуты жизни? Его — на сигареты и сожаления о жизни, которую он порой ненавидел. Слишком пустая, слишком никчёмная. Не его. Но он не знал, как должна выглядеть «его» жизнь. Пытался нащупать, пробовал новое, брался за разные дела, но ничто не откликалось в сердце фразой «это то, чему я готов посвятить свою жизнь».

Впереди — спящий дом. Позади — комната. Его комната — целый мир. Тот, в котором он проживал десятки жизней за один вечер, пока потупленный взгляд останавливался на качающейся паутинке под потолком. Те жизни, до которых ему никогда не добраться.

***

Она с трудом передвигала ноги, поднимаясь по ступеням, и держалась за перила, чтобы не упасть. В какой-то момент ей даже подумалось, что лучше было бы опуститься на пол в подъезде и не заходить в родительскую квартиру. Колени подгибались, и с губ сорвался стон.

Весь путь до дома она пыталась сохранить самообладание, а дрожь в теле списывала на мороз, который обжигал кожу под порванными колготками.

Она не помнила, как добралась до дома. Ноги сами вели её, и спасибо опыту, который помогал ей добираться сюда в любом состоянии и из любого места. Не пришлось вызывать такси и искать того, кто смог бы одолжить денег. Да и сидеть в машине с мужчиной в этот вечер ей совсем не хотелось. Повезло, что на улице уже никого не было.

Ключ попал в скважину только с третьего раза. За закрытой дверью слышались голоса родителей, снова на повышенных тонах. Хорошо, что сегодня всего лишь вторник, отцу с утра на работу — он не переберёт с водкой, не будет драк. Но ссоры будут, как и обычно.

В квартире пахло постиранным бельём и запечённой рыбой. Всё это отлично перебивало постоянный запах перегара и сырости. Но сейчас в её носу отпечатался запах дорогого одеколона, который хотелось высморкать вместе с застывшей над губой кровью.

— Я дома, — произнесла она, снимая расшнурованные ботинки.

Мать вышла с кухни, отбросив полотенце на плечо. Позади неё за столом сидел отец, шатаясь. Она поглядела на него равнодушно, прежней ненависти не было.

— Ты пьяна? — спросила мать, оглядывая дочь.

Расстёгнутый пуховик, порванные колготки, растрёпанные волосы, разбитые колени. Размазанная от слёз тушь, кровь на лице, которую она старательно пыталась смыть ледяным снегом.

Хотелось бы сказать, но лучше промолчать.

— Нет, — ответила она, стараясь как можно более естественно раздеться и направиться в комнату. — На улице гололёд, я упала. Сильно. Но ничего, немного болит только.

Мать кивнула. Едва ли она поняла, что ей нагло лгали. Её сложно было судить: она одна тянула на себе семью из двух детей, один из которых — алкоголик муж. И всё же судить можно: почему она до сих пор с ним не развелась? Что за любовь такая, чтобы хоронить себя в пустых бутылках из-под водки и синяках, оставшихся после его очередного пьяного срыва?

Может, это она была виновата в том, что её дочь видела такое отношение к себе? Может, это её вина в том, что она допустила лишь намёк на мысль, что подобное отношение в сторону женщины приемлемо? Может, не упивайся она этим дерьмом вот уже двадцать лет, то и её дочери повезло бы не оказаться грязной в этот вечер?

— Кушать будешь?

— Нет, — сухой ответ, таивший боль и опустошённость прошедшего вечера. — Я устала, пойду спать. Завтра на учёбу.

Мать молча проводила её взглядом и вернулась на кухню к своему домашнему тирану. Вероятно, она уже понимала, что дочь воспитывать поздно. Она давно отбилась от рук, часто сбегала из дома, и родители могли лишь быть благодарными за то, что она возвращалась. Её давно уже не преследовали с расспросами, лишь изредка отец пытался читать нотации.

Уже всё равно.

Закрыв за собой дверь, она не смогла сделать и шага дальше. Сумка упала на пол, следом — она. Опустилась по стене, поджала к груди окровавленные колени. Слёз не было, как и понимания того, что произошло. Всё будто бы было в тумане, она лишь чувствовала себя распятой и растоптанной. Ощущала, как боль резала душу. Где-то отдалённо, как будто и не её душу вовсе.