Страница 40 из 54
Глава 20
Егор
– Ребята, я домой. Кажется, что-то случилось с Машей! – Второпях хватаю пиджак и вылетаю из кабинета.
– Помощь нужна? – спрашивает Влад, выбежавший следом, а я отмахиваюсь.
– Сам справлюсь! Если что – наберу!
Бросаюсь к машине и с полуоборота срываюсь с места.
Проклятье! Нельзя было оставлять ее одну. О чем я думал? Но до отъезда я не знал, кто он – этот ее бывший муж. Я не думал даже, что он настолько отморожен. Мчу во весь опор, не переставая звонить Маше. Боже, а как же дети? Ведь они даже защитить себя не смогут, случись что!
Въезжаю во двор и, хлопнув дверкой, забегаю в дом.
– Маша? – кричу во весь голос, но в ответ только тишина.
Взбегаю по ступеням в спальню, но там пусто. В детской тоже никого.
– Маша! Алиса! Мирон! – зову поочередно, но в ответ по-прежнему тишина. Вещи разбросаны, но ничего не взято. По крайней мере, из того, что привез я.
В гостиной разбросаны игрушки, но что-то во всем этом неуловимо похоже на попытки драки. Или мне это чудится из-за бьющего в висках адреналина?
– Маша! – кричу и слышу легкий скрежет.
Неужели дома? Может, они спрятались где-то?
Снова бегу наверх и ориентируюсь по звуку. Он исходит из кладовой. Распахиваю дверь, но вместо Маши и детей на меня бросается Лойс.
Он скулит так, будто у него что-то ранено. Осматриваю лапы и тело, но ничего не нахожу.
– Друг мой, Лойс, где Маша? – спрашиваю так, будто он может дать ответ. Пес лает и снова скулит, все же пытаясь мне объяснить.
– Они забрали? Увезли, да? – Пес гавкает и гавкает, не в силах остановиться. Глажу его и пытаюсь успокоить:
– Ну все, все, я дома. Все хорошо. Не скули, ты пытался защитить ее, но тебя заперли, друг мой, ты не виноват. Но нужно что-то делать…
Лойс опять гавкает и сбегает вниз, оглядываясь проверить, иду ли я за ним. Он приводит меня на кухню и тычет носом в сложенный напополам листок бумаги.
Сжимаю зубы, ощущая горечь во рту, но все же беру записку и разворачиваю. В ней Машиным почерком написано несколько строк. В глазах плывет от злости, но я все же читаю:
«Извини, Егор, но я ухожу. Я забираю детей и возвращаюсь к Артуру. Он любит меня, а я его. Тебя же я не любила никогда, только использовала. Ты чужой нам человек, так что будь добр, не ищи нас. Прощай».
Я со злостью сжимаю листок. Не любит, значит. Использовала.
Отбрасываю его в сторону и хватаюсь за волосы. Я снова поверил, полюбил, хотя думал, что больше никогда мое сердце не сумеет открыться, и снова получил плевок в душу. Нет, это Линда плюнула в душу. Маша же вырвала ее с корнями.
Черт бы побрал эту Машу. Черт бы побрал их всех. Я ведь действительно ее люблю! Как она могла вернуться к этому ублюдку, для которого люди – мусор?
Поднимаюсь наверх и захожу в детскую. Боль ранит сердце осознанием, что и малыши больше не вернутся. Я же привязался к ним, как к своим. Даже видел в Мироне себя, а в Алисе проглядывались черты Маши, которая отогрела мое сердце.
С ненавистью хватаю покрывала и стаскиваю с дивана. Сметаю с полок книги, сами же полки тоже вырываю с корнем. Шторы, тумбочки и все, что находилось здесь, разбито в хлам.
Лойс кружит рядом, все время поскуливая, будто просит остановиться, но я не хочу. Выгоняю пса из комнаты и продолжаю крушить все, что еще осталось целое. Сев на пол, я запускаю пальцы в волосы и с силой дергаю. Боль физическая на миг помогает отвлечься от душевной. Поднимаю глаза, и взгляд упирается в единственный уцелевший предмет в комнате – в картину. Медленно встаю в намерениях уничтожить и ее, но вдруг замечаю что-то красное краем глаза.
Забываю про картину и подхожу ближе. На косяке двери виднеется кровавый след. Это я поранился, что ли?
Осматриваю свои руки, но не вижу нигде ни царапины. Так откуда же тут кровь? Присматриваюсь вокруг и вижу пятна ниже, на плинтусе, и пару капель на полу.
Проклятье!
Выругавшись вслух, я выбегаю из комнаты, чуть не сбив Лойса с ног. Бегу на кухню и снова разворачиваю записку. Читая ее второй раз, я понимаю, что Маша не могла так написать. Она никогда бы не вернулась к этому уроду, который издевался над ней, бил и выгнал из дома с двумя маленькими детьми. В ее словах о бывшем муже я слышал только страх и ненависть. Никакой любви там не было и в помине.
Вот я дурак! Потерял сколько времени! Это же была ее кровь! Перед глазами встает картина, словно живая, как Маша, пытаясь защитить детей, падает, ударяясь о косяк двери. Алиса и Мирон плачу и зовут ее, но ответа нет.
Что же он с ней сделал?
Смотрю на записку и с облегчением понимаю, что, если бы Маша не пришла в сознание или рана оказалась слишком серьезной, она бы не смогла написать письмо. А так остается надежда, что с ней все в относительном порядке. Пока.
Хватаю телефон и звоню своим друзьям.
– Егор, что-то случилось? Как Маша? Как дети? Все в порядке?
– Влад! Вызывай всех, звони Димону. Машу похитили!
– Что? О боги! Но погоди, может, она ушла на прогулку или в магазин? – с надеждой уточняет друг, но я перебиваю:
– В детской повсюду кровь!
– Черт! – ругается в трубке мужчина.
– Бери всех, кто может отследить местоположение по телефону, лучших программистов и охрану. Езжайте немедленно ко мне. Каждая минута на счету! Не уверен, что он оставит ее в живых надолго. Насколько я понял, ему нужны только дети.
***
Пока друзья едут, я еще раз иду в детскую. Все перевернуто вверх дном. Вот идиот! Мог бы найти какие-то еще улики, а теперь…
Меня разрывает злость. На Артура, на себя, на то, что оставил Машу одну. Она так боялась, просила не бросать ее, а я понадеялся, что успею. Взгляд снова останавливается на уцелевшей картине, которую принесла мне старушка.
Прищуриваюсь. С появлением этого полотна у меня дома я действительно обрел семью, но из-за своей глупости могу ее потерять. Какая-то мистика окружает это портрет женщины с детьми. И подсказывает, что если я не разбил картину, но все еще можно спасти. Лойс скулит и трется о мои ноги.
– Ничего, друг, мы найдем их. Я обещаю, я верну Машу и ее детей. Наших детей!