Страница 3 из 40
У меня закружилась голова и что-то липкое подступило к горлу, я с трудом мог дышать.
Вдруг где-то в глубине зеркального коридора мне показалось я уловил какое-то движение. Мне показалось также, что движение было в нашу сторону. Я протер глаза – и движение прекратилось.
Резкий запах пота и сопение Мишки привело меня в чувство.
«Поехали», – словно с того света услышал я голос.
Еле слышным шепотом, дрожа, мы в унисон произнесли заклинание:
«Пиковая Дама, явись! Пиковая Дама, явись! Пиковая Дама, явись!»
Внезапный порыв ветра, в общем-то, не удивительный для безоконного дома, где гуляют вечные сквозняки, погасил наши свечи (фонарики мы выключили). Никто из нас не в силах был ни говорить, ни кричать. Какая-то тяжесть сдавила мне грудь. При всем желании я не мог произнести ни звука.
Стало очень холодно, словно ледяная зимняя стужа воцарилась здесь. Где-то пронзительно закаркала ворона. Я почувствовал какой-то холодок к моей голове, словно кто-то прикоснулся к ней.
Вдруг незримое покрывало тишины разорвал голос Кольки, заверещавшего, как резанный поросенок:
«Не убивайте! Не убивайте меня, госпожа! Мы не хотели ничего плохого! Не убивайте!»
Голос был такой страшный, так исполнен ужаса, что словно ледяной нож вонзился мне в сердце – от ребер до позвоночника, ноги подкосились, я рухнул навзничь и потерял сознание.
Очнулся я от яркого света – все три фонарика светили мне прямо в глаза. Очень сильно болела голова.
Я предложил немедленно покинуть это место. Все с этим согласились. Поминутно спотыкаясь в темноте, мы бежали как угорелые. Меня не покидало ощущение, что за нами кто-то неотступно следовал, не отставая ни на шаг. Балки цеплялись за ноги, обрывки гобеленов и штор – за плечи и лица, словно руки мертвецов пытались остановить нас. Мы перемахнули через окно на первом этаже, но Колька застрял.
«Меня кто-то держит! Вытащите меня, не оставляйте-е-е!» – визжал он.
Мы с Мишкой взяли его за руки и вытащили. Треснули штаны, раздался крик боли, но мы уже стремглав неслись за ограду.
Очухались только за мостом, у самого лагеря. При свете уличного фонаря мы наконец смогли осмотреть друг друга. Все в пыли, саже, словно черти, вылезшие из преисподней, а у Кольки вся нога в крови. Все смеялись истерическим хохотом от пережитого.
Я спросил, что произошло, пока я был в обмороке.
Мишка, смеясь, ответил:
«Колян и на меня страху нагнал, заверещал как резаный!»
«Еще бы, – обиделся Колька. – Если бы тебя схватили за шею ледяные руки да стали душить! А еще из зеркала вылезает это чудище из портрета, да смеется так жутко, что аж в печенках закололо!»
«А гитару, гитару слышали? И песня такая жуткая, страшная была… Что-то про ледяные могилы да уснувших вечным сном! – добавил Мишка. – Вот это здорово было!»
Мы опять засмеялись как сумасшедшие.
Вдруг меня поразила одна мысль.
«Слушайте, ребята, мы как зайцы бежали оттуда, а зеркало, зеркало-то забрали?»
Те недоуменно посмотрели на меня.
«У, растяпы! После вызова надо обязательно зеркало разбить! Или хотя бы стереть дверь и лестницу! Иначе врата останутся и Она будет преследовать нас всю жизнь!»
«Да и вещи там забыли, Она по запаху теперь нас может найти. Видал, какие у нее злющие гончие!» – добавил Мишка.
Колька побелел как полотно. Вещи были его.
«Надо вернуться, хотя бы днем, и все исправить!» – сказал я.
Без особого энтузиазма все с этим согласились.
На этом и распрощались. Мишка полез обратно, в свой лагерь. Мы с Колькой пошли в деревню.
Колька прихрамывал на расцарапанную ногу, я не оставлял его без внимания. Мне тогда показалось странным, что я не видел у него тени, но промолчал.
Наутро Мишка естественно никуда не пошел. Ему влетело за его побег (его застукали на обратном пути, узнали и про украденную помаду), его исключили из лагеря и под караулом пострадавшей вожатой отправили в тот же день домой.
Мы с Колькой отправились одни. Даже при дневном свете поместье наводило на скверные мысли.
Но вот что за дело: сколько мы ни искали эту чертову комнату – ничего не нашли! Весь третий этаж состоял из похожих друг на друга покоев, совершенно разрушенных, без зеркала и без фрескового портрета. Вещей Кольки мы тоже не нашли…
Возвращаясь обратно, я заметил у моего товарища отчетливо видные при ярком солнечном свете синие пятна на шее, словно его и в самом деле кто-то душил, с тенью же было все в порядке, только странная она была – словно и не его вовсе – большего, чем раньше, размера, другие формы рук и головы.
Мы поклялись друг другу навсегда сохранить эту историю в тайне до тех пор, пока кто-то из нас не умрет.
«Знаешь, – напоследок сказал Колька, после долгого молчания, – хорошо, что ты тогда настоял нарисовать круг. Не будь круга, меня бы уже и в живых не было. Я слышал, как она скрежетала зубами, но добраться до нас так и не смогла!»
«Как же мы решились выбраться из круга, когда бежали?»
«Она боится света. Мы же включили фонарики. Вот она и скрылась».
После этого мы пожали друг другу руки и больше никогда не заговаривали о происшедшем, а скоро и я уехал домой.
3.
– Прошло двадцать лет. Как-то на улице я встретил Колю – он к тому времени жил и работал в Москве. Он очень обрадовался встрече, я пригласил его к себе. Оказалось, что у него все хорошо и живет он припеваючи. Ему во всем везло и он заработал хорошие деньги. Об источнике своих доходов он предпочел не распространятся.
Насторожило меня только то, что он как-то тревожно поглядывал на зеркало в моей комнате, старался не поворачиваться к нему спиной, чтобы все время иметь его на виду.
Это напомнило мне о нашем приключении из детства и я спросил его, не тревожат ли его неприятные воспоминания, как меня.
«Да, знаешь, Володя, как тебе сказать? Иногда мучают меня кошмары в лунные ночи. Зеркала снятся и портрет женщины в них отражается, помнишь, той, в парике? Смеется она и говорит что-то, но что – не пойму. И пиковая дама в ее руке – точь-в-точь копия ее самой, но только на верхней части, а внизу – смерть с косой. Тоже смеются. Не знаю почему, но она словно зовет меня, словно напоминает мне один мой должок…»
«Какой должок?» – говорю я.
«Когда она схватила меня тогда за шею, мне стало так страшно умирать, что я взмолился – пощади! Дай пожить еще чуть-чуть! И только тогда она отпустила».
«Вот как…»
«А тебе ничего не снится?»
«Нет, но после той ночи не могу избавиться от тоски, апатии какой-то. Не живу, а мучаюсь. Словно прикосновение то высосало из меня всю жизненную силу. И дела валятся из рук. Голова очень часто болит. Мерещится всякое, страхи какие-то. Словно проклят я».
«А у меня наоборот – удача так и прет. Уж не знаю почему! И люди нужные на пути оказываются, и дела делаются… Но везет мне так, что страшно и подумать о смерти, о том, что я в один прекрасный момент могу все потерять. Это страшит меня до ужаса, до крика в ночи. Зеркала проклятые!»
Мы расстались. Прошло много лет. Коля мне не звонил, а я не люблю навязываться. Думаю, он специально меня избегал, чтобы не вспоминать пережитое.
Наконец буквально год назад он позвонил мне среди ночи и попросил приехать, прислал за мной своего личного шофера. Он жил в роскошном трехэтажном доме в одном элитном закрытом дачном поселке – из тех, что за трехметровыми заборами с охраной. Дом его был обставлен богато, мне даже неловко было садиться на диван – настоящее произведение искусства.
Коля выглядел неважно. Цвет лица – изжелта-бледный, глаза бегают, руки трясутся. На столе – большой графин с коньяком.