Боярышня Евдокия

Глава 3.

— Ну и куда она опять влезла? — вопрошала разгневанная Милослава у свёкра, как раз в тот момент, когда дочь вышла во двор посидеть на скамеечке. — Что значит «поедет в Новгород»? Неужто Кошкиной больше некого взять с собой? Зачем им вообще туда ехать?

— Погодь, не шуми, — отмахнулся от неё Еремей, подавая знак ключнице, чтобы та отогнала подслушивающих девок. — А ты присядь, — повел он подбородком на скамью.

— Всех разогнала, батюшка, — отчиталась Василиса и встала в уголочке, сложив руки на животе и строго поджимая губы.

Еремей одобрительно кивнул и сурово посмотрел на невестку:

— Начнем с того, что выполнить княжеское поручение — это почётно.

— Да разве я спорю, — возмутилась боярыня, — но малА наша Дуня для поручений! Вот Машенька уже могла бы…

— Ох, Милослава, вроде не дура ты, но иногда сильно сомневаюсь в этом.

Невестка обиженно сверкнула глазами, переглянулась с насупившейся ключницей и обе они выжидающе уставились на боярина-батюшку.

— Так, уже лучше, — усмехнулся их гляделкам Еремей. — Молчишь и слушаешь, значит, есть у тебя какое-никакое соображение. Машка у нас невеста, и этим всё сказано.

Милослава вспыхнула, но промолчала. Прав свекор, нечего Машеньке по чужим домам шастать. Но Дуняшку-то куда гонят?

Еремей задумчиво пошлёпал губами, сомневаясь, что именно можно сказать невестке.

Их Дунька оказалась не так проста и вела двойную жизнь! Вот так-то!

У всех на виду были её дела с княжичем и молодым Кошкиным, а тайно она вела разговоры и переписку с церковниками!

Когда князь поведал Еремею об этом, то первая мысль была о том, когда внучка успела бы?

Второй мыслью было, чего она могла написать верховным иерархам, и кто её будет слушать?

А от третьей пробил холодный пот, потому что только Дунька и могла всё успеть, да заставить себя слушать.

Князь не отрывал взгляда от Еремея и наблюдал за тем, как менялось лицо его думного дьяка, и когда тот сдавленным голосом спросил, чем на этот раз отличилась его кровиночка, поведал о школах и лекарских домах под патронажем церкви.

Еремей выдохнул. Конечно, не следовало Дуне замахиваться на то, что обычно делали княгини, но у Марии Борисовны без этого полно дел.

Да и разве плохо наставлять деток и покровительствовать лекарям?

И кому, как не попам, приглядывать за этим?

Конечно, не по Дунькиному возрасту этим заниматься, но благое дело она затеяла! Молодец, егоза. А может, Мария Борисовна обиделась?

И тут князь прищурился и сказал, что Еремей ничего не понял. Внучка не одну-две школы открыть собирается и не один лекарский дом, а сотни, и по всему княжеству. За этим к бывшему владыке церкви обратилась, а он выслушал её и развел бурную деятельность.

И у князя один единственный вопрос: почему она к изгнаннику Феодосию обратилась, а не к нему, своему любимому и многоуважаемому князю?

Еремей в этот момент хотел сглотнуть, но в горле пересохло и он подавился. А обиженный князь продолжал вопрошать:

— Если Евдокия додумалась до того, какое значение имеет обучение отроков, а она додумалась, и об этом подробно расписала Феодосию, то почему отдала такой мощный инструмент воздействия в руки церкви?

Боярин постарался сделаться незаметным, но князь ткнул в него перстом:

— Не она ли ратовала за то, что в княжестве князь всему голова, а не попы?

Еремею нечего было ответить, а Иван Васильевич гневался: недобро щурился, играл желваками, губы кривил. И быть беде, но, видно, князь успел уже со всех сторон обдумать Дунин проступок, потому вдруг его лицо разгладилось, и он намного спокойнее добавил, что понимает её мотивы и видит положительные моменты в устроение школ и лекарских домов церковью.

Обалдевший от всего услышанного Еремей бросился благодарить князя, но тот добавил, что теперь враги Феодосия стали и её врагами.

И вот тут дьяку всё-таки сильно поплохело.

Если Феодосия в своё время заставили сложить с себя владычество, то Дуньку сотрут в порошок! И не потому, что посчитают опасной. Она кто? Мошка! Назойливая, но мошка. Да и идея уже была озвучена, услышана теми, кому надо, и подхвачена, но, чтобы другим не повадно было, сотрут и по ветру развеют дуреху!

Князь дал время ужаснуться Еремею и подумать, где и как дьяк сможет спрятать внучку, а потом предложил отправить её в Новгород.

Он сказал, что у боярыни Кошкиной будет поручение отвезти подарки новгородскому князю Михаилу Олельковичу и заодно удостовериться, что посадники действительно подписали с Великим Литовско-польским князем Казимиром договор о том, что Новгород идёт под его руку и отныне они вместе будут противостоять Москве.

— Как подписали? — изумился Еремей, позабыв даже о внучке. — Не можно это! То русские земли! — выкрикнул Доронин, грозя кулаком, но тут же постарался взять себя в руки.

Однако новость была для него слишком ошеломляющей, и думный дьяк растерянно произнес:

— Казимир же с твоим отцом заключил вечный мир! Мы ж границы по тому договору сколько лет блюдём, веря, что он не влезет в наши дела с Новгородом!

Иван Васильевич лишь криво усмехнулся и Еремею оставалось только дивиться, как мало стоит слово Великого князя Литовско-польского. Дунька обязательно пошутила бы, что Казимир настоящий хозяин своего слова: когда хочет — даёт, когда хочет — забирает.

Весь в сомнениях возвращался домой Еремей. А теперь сидел, думая, как сказать невестке, что их Дунька вляпалась в неприятности, и надо бы ей побыть подалее от Москвы и попов… или лучше сказать, что ей поручено важное дело и пусть гордится этим?

Милослава всем разболтает, что князь высоко ценит её дочь и благоволит ей.

Пусть всем трещит, что князь видит в Евдокии опору сыну и княжеству!

Женщины раздуют эту тему до невиданных объёмов, и может, недруги лишний раз подумают, прежде чем связываться с Дорониными?

Беспокойство приотпустило Еремея и он благосклоннее посмотрел на Милославу.

— Вот, значит, — многозначительно повторил он, — посылают нашу Дуню с Кошкиной, чтобы они вручили дары младшему Олельковичу от нашего князя, и Дуня привыкала… — Еремей запнулся, не сообразив, к чему внучке надо привыкать. Думал сказать, чтоб привыкала с князьями общаться, но это не про неё. Боярин нахмурил брови и со значением повторил:

— … привыкала, значит.

— Привыкала? — насторожилась боярыня. — К чему? К поездкам? Неужто ей уготовано как мужу моему мотаться по городам и княжествам? — воскликнула боярыня, готовясь по-бабьи завыть.

Еремей не ожидал, что невестка вывернет всё на свой лад. Глупая курица! Всё бы ей на насесте сидеть, да цыплят беречь! Дочь у неё другого полёта птичка, а невдомёк ей!..

— Ты не рада, что ль? Дуньку к делу государственной важности приспособили, честь оказали, а ты квохчешь...

— Чего ж мне радоваться? Или думаешь, я не знаю, что князь войной идёт на Новгород?

— Когда он ещё туда доберется, — мрачно буркнул Еремей, удивляясь осведомленности невестки и мысленно переименовывая её в гусыню.

Вот отойдет он сердцем и вернет ей именование лебедушки, а сейчас будет уткой! Это ж надо: князь ещё Думу не собирал по этому поводу, а народ уже всё знает и решил.

Милослава сердито смотрела на свекра. Ей не нравилось, что он спокоен и даже доволен. Неужели боярин не понимает, что Дуняшку нельзя оставлять без пригляда? Она обязательно наворотит дел, а если удержится, то обязательно ляпнет такое, что дела сами наворотятся.