За третьей гранью

Травница пробежалась пальцами по стройному ряду сосудов и достала два пузырька из тёмной глины. На выпуклых бочках были изображены веточки остролиста, и остролепестковые крупные цветы, чем-то напоминающие астры. Взяв с подоконника глубокую глиняную плошку, тоже украшенную растительным орнаментом, Любава налила в неё воды и тщательно отмерила несколько капель из обоих бутылочек, смочила в растворе кусочек мягкой ткани и присела на корточки рядом со мной.

– Будет больно, – честно предупредила меня травница. Я спокойно кивнула и закусила губу – как показывает практика, к боли от ударов ещё можно привыкнуть и абстрагироваться от неё, особенно таким заядлым драчунам, как я, но уколы или щиплющие мази приносят гораздо больше неприятных ощущений. Вот как сейчас…

– Айиии! – взвизгнула я, непроизвольно дёрнувшись и едва не заехав коленкой травнице в челюсть. У меня возникло ощущение, что знахарка мне перекиси водорода на открытую рану плеснула, а не смазала небольшую ссадину чем-то холодным.

– Потерпи, – тихо попросила Любава, нанося сверху какой-то вязкий бальзам из берестяной баночки. – Сейчас пройдёт.

Действительно, слабая ноющая боль прошла почти моментально. Я мужественно поборола желание потрогать болячку, понимая, что ничем хорошим это не кончится. Тем временем Любава, словно позабыв про меня, начала колдовать над различными порошочками. В расписную деревянную пиалу она осторожно высыпала белесый крапчатый порошок, затем из узкогорлой бутылочки капнула в него несколько вязких капель. Не знаю, что это были за ингредиенты, но взаимодействовали она как сода с уксусом – раздалось свистящие шипение и на поверхности появилась густая пузыристая пена. Аккуратно сдув её в окно, Любава поставила пиалу в горшок и сунула его в печь, пышущую жаром даже и в без того душный день.

– А что это будет? – полюбопытствовала я, наблюдая, как знахарка неторопливо закручивает все баночки и расставляет их по местам. Скрипнула дверь, в щель протиснулся худой чёрно-рыжий кот с растерзанными ушами и бандитской мордой. Осияв нас своими чудными жёлтыми глазами, он хрипло мяукнул и неторопливо отправился к столу, по ходу почёсываясь обо все углы.

– Отстань, нечисть… что получится то и будет, – в глубокой задумчивости отозвалась Любава, мучительно вспоминая в каком порядке стояли три бутылочки и одно баночка. Я тихонько хихикнула – уж очень это походила на манеру Хель варить зелья. Интересно, а как травница людей лечит? Или тоже методом антинаучного тыка пользуется?

Кот понюхал пустую миску с выщербленными краями и ловко вспрыгнул на стол, надеясь поживиться чем-нибудь там. Но на столе стояла одна единственная баночка с каким-то порошком, который как-то подозрительно попахивал тухлятиной. Кот с вежливым недоумением его обнюхал и, окончательно разочаровавшись, неосторожно подтолкнул баночку носом. Стук дерево об дерево и негодующий вопль Любавы слились воедино, причём последний звук заглушил первый. Кот вжал голову в плечи и испуганно прыснул на пол. Бросившись к столу, знахарка успела спасти баночку от бесславного падения на пол, но часть порошка всё равно проспалась. Бормоча заковыристые проклятия, девушка смахнула порошок в ладонь и с печальной миной выкинула его в окно. Кот хрипло мяукал в свою защиту из своего укрытия.

– Извини, нечисть, – покаялась за своё злословие травница, – Но это мои последние запасы…

– Ну, не нечисть я, не нечисть! – не выдержав взвыла я. Причём я прекрасно понимала, что Любава тоже понимает, что я к духам природы не отношусь, но величает меня нечистой силой только из ослиного упрямства.

– Нечисть, – упрямо повторила травница. – У тебя даже имени нормального нет!

– Почему это? Есть! Алиса!

– Во-во, Лиса и есть!

Я смущённо заткнулась, ибо возразить мне на это было нечего. Любава уже вытащила из печи горшок к экспериментальным зельем, и поставила пиалу остывать на подоконнике. Костлявый кот постоянно путался у Любавы под ногами, надсадно мяукал и получал заслуженные дружеские пинки, а один раз едва успел спасти свой хвост.

– А кота как звать-то? – подхихивая спросила я. – Или он тоже сам приходит!

– Не поверишь! Всегда сам! Особенно, когда его не зовут или пинками гонят… Разбойник он.

– Это кличка или констатация факта? – ухмыльнулась я.

– И то, и другое… ты голодная? Вчерашнюю окрошку будешь? Она, вроде бы, не прокисла, – спросила знахарка, принюхиваясь к содержимому большого горшка.

– С удовольствием! – обрадовалась я, вспомнив, что я вообще-то давно не ела. – А с картошкой?

– С чем? – Любава оторвалась от изучения подозрительной окрошки и недоуменно посмотрела на меня.

– Ой, – я хлопнула себя по лбу. – Вам же её ещё не завезли! Она в России только при Петре I появится! Это через несколько сотен лет… Хотя ты может и доживёшь…

– Нет, не доживу, – отрицательно качнула головой травница, бухая на стол чугунок с обедом и начиная разливать его по тарелкам. – Даже наш волхв не доживёт…

– Нет, вот он как раз и доживёт… Стой, не лей мне так много, я же лопну! Кстати, а кому четвёртая тарелка?

– Волхву. Он иногда с нами обедает… Поскорей бы Настасья вернулась… – с волнением взглянула на дверь Любава. – Вечно она так: пошлёшь её куда-нибудь, так или забудет обо всём, или стог травы притащит.

– Что ж твоя сестра… такая? – осторожно поинтересовалась я.

– Не сестра она мне, воспитанница. Да волхиды все такие…

– Кто?

– Ты не знаешь? – удивилась Любава. – Это дети духов природы.

– У нас он видимо перевелись вместе с экологически чистой природой, – развела я руками и поведала свою печальную историю (в сокращённом варианте) травнице, иногда сочувственно вздыхавшей.

– Значит, тебе отправили к тому, кто сможет тебе помочь? – спокойно уточнила знахарка, открывая кринку сметаны и выставляя на середину стола тарелку с крупными ломтями аккуратно нарезанного хлеба. Я задумчиво повертела в руках солонку, выполненную в виде мухомора – вместо пятнышек на шляпке были редкие дырочки.

– А вывалилась я перед вами, – подытожила я. Не дожидаясь начала обеда, стащила с тарелки кусок белого хлеба и начала отщипывать маленькие кусочки. – А кстати, у вас тут речки нету? – жалобно поинтересовалась я. В комнате было и без того адски жарко, так ещё и от печи волнами накатывал словно пропитанный огнём воздух.

– Есть, – весело хмыкнула знахарка. – Можешь в окно выглянуть, тут недалеко небольшой приток как раз протекает.

Я подхватилась с лавки и чуть ли не по пояс высунулась из окна, надеясь углядеть вожделенную влагу. Моему алчущему холодной воды взору предстал небольшой огород медленно переходящий в пожелтевший луг, который в отличии от грядок никто водой не поит. Чуть в стороне темнела скособоченная сараюшка, позади которой виднелась будочка для послеобеденных размышлений, окружённая зарослями малины и крапивы. Вокруг кроме целебных трав зеленели мурава и сорняки, примечательные своей невыводимостью, чуть дальше начиналась песчаная насыпь. Речной песок красиво золотился в свете полуденного солнца, кое-где лениво шелестел редкий тростник. Старые, но всё ещё справные мостки сильно возвышались над песчаной отмелью, в нескольких метрах от конца настила едва заметно плескалась узкая и мелкая речушка, про которые принято говорить «курице по колено».

– И это вы называете рекой? – более возмущённо, чем удивлённо охнула я, отходя от окна.

– Называем. Только лето жаркое, дождя уже несколько седмиц не было, вот речка и обмелела, – печально вздохнула девушка, вслед за мной выглядывая в окно. – Да волхв говорит, что раньше Купальской ночи дождя и не будет.

– Он у вас тут что, почётный синоптик? Ответить травница не успела.

Громкий весёлый напев мы услышали задолго до того, как в избушку вбежала Настасья. На растрёпанных волосах зеленел венок, похожий на воронье гнездо, подол голубого сарафана был весь изгваздан в грязи. Любава взглянула на девушку и всплеснула руками:

– Опять! Ну ответь мне, солнышко моё ясное, где ты на этот раз умудрилась грязь найти?! В такую-то жару!