Башня

– Понятно, – Иван снял рюкзак, поставил на пол.

Петрович прошел в кухоньку, открыл дверцу холодильника. Иван обратил внимание, что холодильник не включен. Петрович достал из темного нутра холодильника бутылку водки, спросил: выпьем, Иван Сергеич?

Иван ответил вопросом:

– А зачем, Петрович, ты водку в холодильнике держишь? Он же выключен.

Петрович растерянно пожал плечами, сказал:

– А хрен его знает… привычка. Ну, выпьем?

На этот раз плечами пожал Иван. Пить не хотелось, но и отказываться было неловко… Он неопределенно пожал плечами, а Петрович расценил это как согласие. Он взял с полки два граненых стакана. Иван подумал, что уже давно не видел граненых стаканов.

– А вот с закусью у меня напряженка, – произнес Петрович.

Иван отозвался:

– У меня есть кое-что, – вышел, вернулся с рюкзаком. Рассупонил его и вытащил хлеб. Петрович налил граммов по сто водки. Чокнулись.

Петрович сказал:

– Будь.

Иван ответил:

– И ты тоже.

Выпили, закусили, отламывая хлеб руками.

– Видишь, как оно получается, – произнес Петрович.

– Как?

– Да я про брата и племянничка. Брательник мой трубу тянет, чтобы качать газ туда. – Петрович махнул рукой. – Мы с тобой эту трубу обслуживаем. А племяш – это мозги… Кстати, он там работает в конторе, которая строит здесь хранилища для ядовитых отходов.

– И что? – спросил Иван. Он не особо слушал Петровича. Он был все еще очень напряжен.

– А ничего, – сердито ответил Петрович. – Наглядно все, как в учебнике: от нас качают нефть-газ-мозги. А к нам привозят ядовитые отходы. Сотрудничество!

– Ага, – невпопад произнес Иван. Он достал из рюкзака два «бомж-пакета» с картофельным пюре и пачку сосисок.

Петрович сказал:

– Живем, – и стал возиться с кастрюлями.

Иван вытащил из кармана сигареты, спросил: курить можно?

– Лучше у окна, – отозвался Петрович. – Здесь, сам видишь, с вентиляцией хреново.

Иван кивнул, вышел в комнату и распахнул створку маленького окна. Влетел ветерок, обдал прохладой горячее лицо. Иван закурил, подумал, что весь дым все равно в комнату. Он высунулся в окно.

Мужчину в синем спортивном костюме, который курил на лестнице, звали Николай Николаевич Проценко. Двадцать восемь лет из своих пятидесяти трех Проценко прослужил в милиции, последние годы был участковым инспектором. На участке его звали Коля-Коля или Коля-Сука. Проценко дослужился до майора заработал несколько никудышных «цацек» и цирроз печени. По профессиональной привычке Николай Николаевич посмотрел, куда прошли два незнакомых мужика, аккуратно затушил сигарету и пошел к себе.

– Коля? – окликнула жена из глубины квартиры, когда Проценко вернулся с перекура. – Коля, это ты?

– А кто же еще? – буркнул Николай Николаевич.

– Я просто думала…

– Чтобы думать, мозги нужны, курица… думала, видишь, она!

Проценко прошел в комнату, сел в кресло и взял в руки телевизионный пульт.

Иван высунулся в окно. За окном было небо и птицы. И – Башня вдали, на мысу, у слияния Невы и Охты. Четырехсотметровая, закрученная в спираль пятигранная колонна небоскреба «Промгаз» вздымалась над городом. Тонированное в синий цвет стекло сияло под апрельским солнцем. В зависимости от того, под каким углом падали на Башню солнечные лучи, стекло меняло оттенок – от акварельно-небесного до густо-кобальтового. Иван прищурил глаза и даже разглядел лифт – серебристая «бусинка» скользила по наружной поверхности Башни, поднимаясь вверх по спирали. Внизу, у подножия Башни, на синей невской воде застыла «Аврора». Рядом с Башней крейсер казался детской игрушкой, моделью.

– Прошу к столу, – позвал Петрович. Иван вернулся в кухню. На столе стояли тарелки с дымящейся лапшой и сосисками. В кухне было жарко, и Петрович снял рубаху, остался в майке. Он сидел за столом и разливал водку.

– Я, пожалуй, не буду, – сказал Иван.

– Как хочешь. А я выпью. – Петрович выпил, вилкой отделил кусок сосиски, но есть не стал, а сказал Ивану: – Я в этих стенах вырос. В школу ходил на Кировском проспекте, в баню – на улице Братьев Васильевых.

– Ностальгируешь?

– Да как тебе сказать? По квартире этой, скорее, нет… Скорее, я ностальгирую по тем временам. В целом. Вот, например, скоро первое мая. Раньше был праздник. Демонстрация трудящихся и все такое… И вот ведь какой парадокс, Иван Сергеич: в советские времена я на эти демострации не ходил.

– Почему?

– Да как сказать? Показуха… Так вот, тогда не ходил, а теперь жалею. Понимаешь?

– Кажется, да…

– Вот то-то, что «кажется».

– Я ведь тоже помню эти демонстрации, – сказал Иван. – Меня отец с собой брал. Он на заводе работал. И меня брал. Помню, на плечах меня, маленького, носил. Я как-то раз шарик воздушный упустил… Он улетел. Я плакал.

– Во! – обрадовался Петрович. – Помнишь! – А потом помрачнел: – А я своего Сашку на демонстрации не носил. Он ведь в девяностом первом родился. А тут и Союза не стало… так-то.

Петрович взял бутылку и вопросительно посмотрел на Ивана: будешь? Иван отрицательно мотнул головой. Петрович налил себе, залпом выпил. Выдохнул и произнес:

– Вот так… Все шарики улетели.

Ивану показалось, что Петрович сейчас заплачет.

– Петрович! – произнес Иван. – Петрович, старые времена всегда кажутся лучше.

Некоторое время Герман Петрович молчал. Только играли желваки на скулах.

– Это верно… Но только отчасти. Мне ведь лет-то уже немало. Я, можно сказать, старый, битый и циничный. Так вот: я, старый и циничный, отдаю себе отчет что они действительно были лучше. При всей показухе советской, при всей бестолковщине, ханжестве и нигилизме… Все-таки они были лучше.

– Чем же? – спросил Иван.

– Чем? Глобальный вопрос. Отвечать на него можно долго. Скажу коротко: не все тогда измерялось баблом… Ладно, Ваня, давай-ка выпьем.

Выпили. Петрович – полстакана, Иван – глоток.

– Ладно, – сказал Петрович, – хватит философии.

Давай по существу.

– Давай.

– Да ты ешь, ешь. Ты на меня не смотри.

Иван взялся за еду.

– Значит, так, – сказал Петрович. – Неделю посидишь здесь. За это время что-нибудь придумаем.

– А что?

– Будем делать тебе ксиву.

– Это реально?

– Да… есть у меня некоторые каналы.

– С чипом?

– С чипом трудно, но… я постараюсь, – произнес Петрович. По тому, как он это произнес, Иван понял, что особо рассчитывать на документ с электронным чипом не стоит.

Николай Николаевич Проценко сидел перед телевизором, щелкал пультом. Смотреть было нечего – ни тебе боев без правил, ни голых девок. Одна трепотня про открытие этого стеклянного члена, зарастай он говнищем. Проценко щелкал пультом и после очередного щелчка попал на местные новости… Новости Проценко никогда не смотрел – хер ли там смотреть? – всегда щелкал дальше, но тут он увидел на экране знакомое лицо. Он добавил звук. Дикторша плела про террориста, который завалил чухонца на рынке у китаезов.

Проценко смотрел на фото и думал: а ведь где-то я этого мужика видел… За долгие годы работы в милиции у Николая Николаевича выработалась хорошая память на лица. Знакомая харя, думал Николай Николаевич Проценко, майор милицейский, сукой буду – знакомая харя. Где-то я его видел.

– За информацию о преступнике комитет «Кобра» объявил вознаграждение в размере десяти тысяч евро.

Ё-о-ож твою! Десять косарей евриков! Проценко вскочил, толкнул столик. Упала, покатилась пустая бутылка… Видел! Сукой буду – видел!.. Недавно. Где, бля, где? Думай, Никола. Думай, бля. Ты же не все мозги пропил. Думай, вспоминай… Видел. Совсем недавно.

Где? Где? Где? Вспоминай, бля, вспоминай.

Петрович выпил еще и сказал:

– Вечером пойду договариваться про паспорт.

– А сколько это будет стоить? – спросил Иван.

– Нисколько.

– Это как? – удивился Иван.

Петрович усмехнулся: