Страница 5 из 10
– Вываливайся, а я развернусь, – велел Ларик.
Я послушно вылезла из машины и, пока «газик» с ревом маневрировал на дороге, становясь к «Икарусу» задом, а к далекому городу передом, я подбежала к автобусу и нетерпеливо постучала ладошкой по холодному боку автобуса. Как живые, виделись мне мертвые японцы, трагически полегшие заодно с ними русские ребята Семен и водитель Славик, а также гибридный русско-японский парень Гавриил Тверской-Хацумото.
«Пу-ф-ф!» – отъезжая в сторону, устало выдохнула дверь.
– Есть кто живой?! – срывающимся от волнения голосом крикнула я и полезла вверх по ступенькам.
В салоне было душно, дымно и темно, и я не сразу поняла, кто это валится на меня подрубленной сосенкой со скрипучим стоном:
– Й-эх! А вот и голубь прилетел!
К моему белому болоньевому плечу прижалась взлохмаченная голова, талию стиснули крепкие мужские руки. Я поняла, что поспешила похоронить пассажиров «Икаруса». Кто как, а Сема Кочерыжкин уж точно был жив и полон сил и желаний.
– Ты что, Сэм? Какая я тебе голубка? – спросила я, ловко уходя из захвата.
– Белая! Белая голубка, несущая в своем клювике благую весть всему нашему маленькому филиалу Ноева ковчега! – растроганно всхлипнул он, опасно кренясь в надежде воссоединить свою небритую щеку с моим скользким плечом.
Попытка не удалась, Сэм шумно рухнул в проход и уже оттуда глухо, но с чувством воззвал:
– Даешь спасение каждой твари по паре!
Быстро оглядев поверх распростертого тела коллеги салон автобуса, я поняла, что парные твари упомянуты им не зря. Во-первых, пассажиры действительно сгруппировались по два и жались друг к другу, как озябшие котята, хотя свободных мест в автобусе хватало на всех с лихвой. Во-вторых, дальнего конца салона я не видела, он терялся в кромешной мгле, но в ближайших ко мне креслах сидели типы, облик которых был весьма далек от человеческого. Пьяный в дым японист Гавриил Тверской-Хацумото демонстрировал редкий случай коматоза с открытыми глазами, коими он еще и вращал с пугающей медлительностью и полным отсутствием синхронизации. Рядом с ним обезножившим Илюшей Муромцем застыл незнакомый мне молодой человек ярко выраженного среднерусского типажа – голубоглазый блондин с аккуратной рыжеватой бородкой и такими же усами. Окрас кожных покровов русского богатыря удивительно гармонировал с цветом его глаз, так как молодой человек крепко стиснул в кулаке мобильник, излучающий призрачный свет, и тупо смотрелся в голубой экранчик, как в зеркальце. Если не считать приобретенной в результате страшной синевы, физиономия его была вполне симпатичной, и на ней прочно установилось выражение безмятежного спокойствия. Мое неожиданное появление никакого впечатление на медитирующего бородача не произвело.
Зато при виде меня сильно оживились наши японские друзья. Они вразнобой заголосили на родном наречье (в бурном речевом потоке я относительно уверенно распознала только победный клич «Банзай!»), повыпрыгивали из кресел и ринулись вперед. Я малость оробела, вообразив, что все они по примеру Сэма бегут со мной обниматься, но мелкорослые японцы один за другим шустро прошмыгнули к выходу из автобуса. Высокая скорость перемещения и ловкость, с которой они лавировали в обход меня и павшего Сэма, говорили о том, что потомки самураев, в отличие от русских богатырей, абсолютно трезвы. Значит, наши парни в полном соответствии с национальной традицией соображали на троих.
Я с тяжким подозрением посмотрела на синелицего Муромца, заглянула в пустую кабинку водителя и сокрушенно вздохнула. Судя по всему, собутыльником Сэма и Гаврилы стал водитель «Икаруса». Это обстоятельство сводило и без того малые шансы вызволить автобус из снежного плена к абсолютному нулю. Зато теперь я знала, что бородача зовут Славиком.
В открытую дверь автобуса ветром задувало снег. Вместе с ним извне донесся тоскливый хоровой стон: очевидно, японцы обнаружили, что долгожданную спасательную экспедицию единолично представляет Ларри на своем боевом «газоне».
Переступив через постанывающего Сэма, на черном кашемировом пальто которого отчетливо отпечатался след маломерного самурайского сапога, я вышла из автобуса. Белая завеса немного поредела, но Ларика, проторчавшего под открытым небом пару минут, уже изрядно припорошило снежком. В окружении японцев, среди которых не было ни одного выше ста шестидесяти сантиметров, он смотрелся как Белоснежка в хороводе с гномами. Сходство со сказочными существами усугубляли развевающиеся красные занавески, которые изобретательные и практичные японцы в борьбе с переохлаждением сняли с окон «Икаруса» и использовали как плащи и накидки.
– Многовато их, – с сожалением пробормотала я, имея в виду не занавески, конечно, а самих японцев.
В команде гномов был явный перебор. Ларика, однако, это не смутило.
– Ну что, Танюха, начнем прорыв блокады? – весело крикнул он мне через головы самураев. – Ребята мелкие, загрузим по шесть штук за раз, в два приема я всех вывезу.
– Там еще трое наших, – я кивнула в сторону «Икаруса». – Они крупнее японцев.
– Тогда в три приема, – не затруднился с решением Ларри. – Как будем комплектовать группы? По национальному признаку или вразнобой?
Подумав немного, я решила, что правильная пропорция будет такая: один наш на четырех японцев.
– Нормальная квота, – согласился Ларик и тут же начал утрамбовывать на заднее сиденье эвакуационного «газика» первую четверку самураев.
С учетом того, что Ларри должен был оставить их на произвол судьбы в первом же доступном населенном пункте, я сочла правильным дать в сопровождение иностранцам кого-нибудь русскоязычного. Быстро оживить Тверского-Хацумото не получилось, поэтому мы с Лариком выволокли его на свежий воздух и оставили протрезвляться в сугробе, а на переднее сиденье «газона» пристроили вялого Сэма.
– Откроем парню окошко, авось ветерок его взбодрит, – сказал неунывающий Ларри, обегая машину, чтобы сесть за руль.
Я уже знала, что его манера вождения взбодрит (если только не убьет!) кого угодно, и благосклонным кивком дала старт пыхтящему «газону». Машина рванула с места в карьер с резвостью, впечатлившей оставшихся японцев. Они встревоженно загомонили, часто цокая языками, и я слегка отстраненно подумала, что сформировать вторую четверку любителей экстремального катания будет, наверное, непросто. На добровольных началах, я имею в виду. Однако волноваться об этом стоило только в том случае, если лихой гонщик Ларик благополучно вернется из первого рейса.
Он вернулся, и довольно быстро, где-то через час. К этому времени Гавриил Тверской– Хацумото по собственному почину и без посторонней помощи перешел из лежачего положения в сидячее, но все еще был безмолвен и не реагировал на внешние раздражители. Он высился в сугробе, как снежная статуя Будды, и скучающие в ожидании дальнейшего развития событий японцы взирали на него с подобающим почтением.
– Со стороны города на дорогу пустили бульдозеры! Часиков через пять-шесть, если снова не заснежит, колонна сможет тронуться, – отрапортовал Ларик. – Я высадил ребят у автопоезда дорожников, оттуда они уже как-нибудь доберутся. Ну, кто следующий?
Вопреки моим опасениям, японцы с готовностью полезли в «газон». Им так сильно хотелось уехать, что нам удалось запихнуть на задний диванчик аж пять пассажиров. Впереди с деятельной помощью Ларика воссел Тверской– Хацумото. Переводчик уже мог шевелить конечностями и вращать головой, однако при взгляде на него сами собой вспоминались слова-исключения: стеклянный, оловянный, деревянный.
Отважный герой триала умчался в ночь, прочь, а мы с оставшимися на моем попечении иностранцами в количестве трех человек вернулись в автобус. Славик по-прежнему гипнотизировал экранчик мобильника, который уже не светился – видимо, намертво разрядился. Японцы все вместе, как синички на ветке, уселись на заднее сиденье, а я собрала невостребованные занавески и с их помощью свила себе более или менее уютное гнездо в пустующей кабинке водителя.