Старше

— Хочешь просмотреть коллекцию дисков Джея?

Рид заколебался, не донеся бутылку пива до губ, и в его взгляде мелькнула искра интереса.

— Конечно.

— Хорошо.

Улыбка тронула его губы.

— Хорошо.

Допив остатки пива, Рид поднялся на ноги, а затем наклонился ко мне, когда я с любопытством уставилась на него.

Он был таким красивым.

Выше, чем мне показалось, когда он стоял у края воды.

И еще более ошеломляющим, чем пять секунд назад.

— Пойдем, Комета. — Рука протянулась ко мне, чтобы помочь подняться с пола. — Ты можешь показать мне остальные свои любимые песни.

Имя прозвучало, как дренаж, пытающийся осушить болотную воду озера.

Комета.

Со мной что-то случилось.

Что-то разрушительное и прекрасное зародилось в моей груди.

Никто никогда раньше не давал мне ласкового прозвища. Отец называл меня соплячкой. Пустым местом. Заразой, ничтожеством, никчемным отродьем. Даже мама никогда не называла меня по имени.

Я даже иногда задавалась вопросом, не забыла ли она его.

Но Рид только что назвал меня Кометой, и это было именно то, что я почувствовала, когда прозвище сорвалось с его губ. Яркое, космическое явление, озарившее мое естество и ворвавшееся в мое сердце.

Я вздохнула, оставила чашку и протянула ему руку.

Наши ладони сомкнулись.

Я почувствовала тепло, покалывание, что-то непостижимое.

Рид не осознавал этого, но когда я взяла его за руку и он поднял меня с уродливого коричневого ковра, устилавшего пол в спальне Джея Дженнингса, он взял всю мою жизнь в свои руки.

Я почувствовала это.

Я была уверена в этом.

Я пошатнулась на своих неповоротливых каблуках, и он уверенно положил руку мне на спину, чтобы поддержать меня. Я вздрогнула, почувствовав болезненные полосы медленно заживающих рубцов от ремня моего отца.

— Ты в порядке? — Он нахмурился, когда я напряглась от его прикосновения.

— Отлично.

Некоторое время он смотрел на меня, затем покачал головой, опустил руку и повернулся к стеллажам, заставленным компакт-дисками.

Я последовала за ним, сосредоточившись на его спине.

Футболка «Soundgarden» облегала его тело, как вторая кожа, его бицепсы бугрились и натягивали короткие рукава. Он явно тренировался, чтобы оставаться в форме для своей работы, и я представила, как он лежит на спине, поднимая над головой огромную штангу, как напрягаются все мышцы и вены, когда он потеет, выполняя движения.

У меня были проблемы.

Подойдя к тому месту, где он стоял, я наблюдала, как его пальцы перебирают корешки альбомов.

— Скажи мне, почему ты здесь, — сказал он. — На этой вечеринке.

Мои щеки запылали, когда в голове промелькнуло искаженное злобой лицо моего отца.

— Если ты хочешь быть грязной шлюхой, я буду обращаться с тобой именно так. Сегодня ты будешь спать в гараже.

Может, я и была омерзительной, но не шлюхой. Я была грязной, потому что моя жизнь дома представляла собой смердящую кучу дерьма, которую я не могла отмыть со своей кожи. У меня было всего несколько парней, в основном для того, чтобы попытаться вывести яд из моей крови, но это никогда не помогало, а лишь служило небольшим утешением на короткое время. Но отец застал меня целующейся с каким-то парнем на подъездной дорожке и выгнал спать на улицу.

— Ты выглядишь так, будто мысленно отправилась в какое-то темное место, — заметил Рид по моей запоздалой реакции.

Я туда не отправилась.

Я там жила.

— Мне просто было скучно. — Отогнав от себя мрачные мысли, я заставила себя улыбнуться. — Сегодня субботний вечер.

— Ты сидела здесь совсем одна.

— Может, я кого-то ждала.

— Хм. — Уставившись на полки, он издал хмыкающий звук. — Дождалась?

— Вердикт еще не вынесен, но я настроена оптимистично. Ты нашел свою дочь?

— Да. Она ночует у подруги.

Я потянулась за компакт-диском и вытащила его, уставившись на обложку. Гарт Брукс.

— Тебе нравится кантри, как и ей?

Рид покачал головой.

— Нет.

— Оптимизм растет. — Игривая интонация окрасила мой тон, когда я придвинулась к нему на шаг и достала еще один диск. — «Collective Soul».

— Они хороши. Я был на их концерте в прошлом году.

Мы продолжили просматривать коллекцию компакт-дисков, оба брали их целыми пригоршнями и переносили на кровать королевских размеров. Я присела рядом с ним на край матраса, пока мы разбирали нашу добычу, комментируя различные группы и жанры. У Джея было все: от Мэрайи Кэри до «Metallica», и даже кое-что из пятидесятых и шестидесятых.

Я взяла в руки альбом группы «The Drifters» и тихо напела:

— Оставь последний танец для меня…

Рид поднял голову, его глаза следили за моей расцветающей улыбкой.

— Есть очень хорошая кавер-версия этой песни в исполнении Гарри Нильссона.

— Да ну? — Моя улыбка стала еще ярче. — А ты танцуешь?

— Если не считать милых танцев папы с дочкой десятилетней давности, то нет.

В моей голове пронеслись образы Рида и маленькой девочки, танцующих в спортивном зале, наполненном арками из воздушных шаров и голосом поющей Бетт Мидлер, его дочь стоит на носках его больших ботинок.

— Я люблю танцевать. Движение — это искусство. Движение освобождает. — Он уставился на меня, и я подумала, не представляет ли он себе наши тела в движении, раскачивающиеся и двигающиеся бесконечными способами. Прочистив горло, я попыталась подавить напряжение, шипящее искушением в моем ухе. — Как ты думаешь, Джей заметит, если мы возьмем один из его дисков?

Он посмотрел на кучу на кровати и слегка покачал головой.

— У него их достаточно.

Я перебирала их, собирая отдельную стопку, наши колени соприкасались.

— Какой? — Рид протягивал диск за диском, обложки сверкали под потолочным светильником. — «Green Day»?

Я скорчила гримасу.

— Это «нет». — Он усмехнулся, отбросив диск.

— Аланис Морисетт? — предложила я.

Он покачал головой, сморщив нос.

— «Radiohead»?

— «Oasis».

Он усмехнулся.

— Мне нравится «Radiohead».

— А мне «Oasis». — Я задела его коленом. Тепло разлилось по моей ноге, по бедру, расцветая фейерверком внизу живота.

Рид взял в руки оба диска, его взгляд скользил между «The Bends» «Radiohead» и «Definitely Maybe» «Oasis».

Я потерла губы.

— Мы можем решить это по старинке.

— Как это?

— «Камень, ножницы, бумага».

Он секунду обдумывал предложение, прежде чем на его щеках появились ямочки, а глаза заблестели.

— Хорошо.

Приготовившись, мы дважды ударили кулаками по противоположным ладоням, а затем одновременно растопырили два пальца на три, изображая ножницы.

Мы попробовали еще раз.

«Ножницы».

Мы попробовали еще раз.

«Ножницы!»

— О, Боже мой! — Я засмеялась. — Прекрати.

— Я подумал, что ты уже сменила тему.

— Я подумала так же.

— Больше никаких «ножниц». Давай попробуем еще раз.