Старше

Выбери меня, умоляли ее мои глаза. Пожалуйста, пожалуйста, выбери меня.

Она покачала головой.

Всего одно легкое покачивание головой, и мой мир рухнул.

Правда была столь же очевидна, как огромный розовый кусок гипса на моей левой руке — она больше не хотела меня. Не любила меня достаточно сильно. У нее не было желания бороться за меня.

Я позволила слезам пролиться.

— Я навещу тебя как-нибудь.

Это было все, что она сказала, прежде чем ножки стула заскрипели по линолеуму, она встала на шаткие ноги и исчезла за занавеской.

Мама не приходила навестить меня.

Ни разу.

— Мой папа приедет на ужин на следующей неделе.

По крайней мере, у Тары были родители, которым было не наплевать.

Я послала ей усталую улыбку, пока мы собирались в школу. Солнце заглядывало в окно, а музыка играла из неоново-розового магнитофона, обклеенного старыми наклейками.

Тара жевала жевательную резинку, изучая свое отражение в стакане.

— Папа очень классный. Он тебе понравится.

Она собрала свои волнистые каштановые волосы в высокий хвост и закрепила его голубой резинкой для волос. Тара любила голубой цвет. Стены в ее спальне были голубыми, гардероб на восемьдесят процентов состоял из голубых вещей, и даже ногти были голубыми, если судить по облупившемуся лаку.

Я еще не была знакома с ее отцом. Ее родители не жили вместе.

Если честно, мы с Тарой сблизились только в прошлом году, когда я сидела в парке, а ее собака, Божья коровка, сорвалась с поводка и помчалась к скамейке для пикника, где я бесцельно рисовала. Я встречала Тару в коридорах школы, но я была скорее одиночкой. Она была веселой и популярной, всегда сияла улыбкой, а моя улыбка была в лучшем случае натянутой. Я оставалась в тени, залечивая свои раны и пряча синяки от учителей и одноклассников.

Но Тара была яркой.

К счастью, Божья коровка увидела во мне что-то достойное внимания и в один из ранних весенних дней улеглась прямо на мои сандалии, чтобы я погладила ей живот, решив, что я стану ее новым лучшим другом.

Через пять минут подошла Тара.

Я нанесла на губы ягодный бальзам и посмотрела на Тару.

— Вы с отцом близки?

— Да, наверное. — В ее глазах мелькнуло что-то, чего я не смогла разобрать. Может быть, грусть. — Какое-то время все было не очень гладко, но сейчас мы снова становимся ближе. Он много работает и на некоторое время покидал город. Но если говорить о папах, то он один из самых хороших.

Должно быть, я вздрогнула, потому что Тара тут же отступила.

— Черт. Прости.

— Все в порядке. — Желая сменить тему, я закрыла бальзам зубами. — Так ты все еще встречаешься с Робом?

Она театрально вздохнула и откинулась на свое нежно-голубое покрывало.

— Может быть. Вроде того. — Она пожала плечами. — Не знаю.

— Что это значит?

— Это значит, что Джош Сисеро пригласил меня на зимнюю вечеринку, и я оставляю себе право выбора.

Мои брови взметнулись вверх.

— Не может быть.

— Может. А что насчет тебя? Ходят слухи, что ты можешь получить приглашение от Эрика Соломана.

Ее брови приподнялись, а мои нахмурились.

— Ладно-ладно. — Она хихикнула. — Он не принц Эрик, но и не морской еж. Тебе стоит подумать об этом.

— Подумать о том, чтобы попытаться танцевать в переполненном спортзале с моим огромным гипсом, бьющим людей по лицу? Звучит как кошмар.

Тара обеими руками закрыла рот, чтобы удержать взрыв смеха, и посмотрела на меня сквозь пальцы.

— Это просто классика. Я голосую за.

Я не хотела идти на зимнюю вечеринку.

Я всего две недели носила это уродство на руке, и врач сказал, что, скорее всего, я буду носить его еще как минимум четыре недели, и это если кость срастется правильно. Танцы были через три недели. Кроме того, единственный человек, с которым я хотела пойти, был уже далеко не школьного возраста и, скорее всего, давно забыл о девушке с помадой «Copperglow Berry» на губах, мультяшными сердечками в глазах, ложью на языке и «Wonderwall», текущим по ее венам.

Я вздохнула, когда в комнату вбежала Божья коровка в черно-красном ошейнике, украшенном божьими коровками. Она упала к моим ногам и тут же перевернулась, чтобы получить лучшее поглаживание животика. У меня это хорошо получалось.

Ну, это мне по силам — быть лучшей в поглаживании животика.

— Так… твоя мама тебе хотя бы позвонила? — поинтересовалась Тара, в ее голосе слышалась неуверенность, когда она приподнялась на локтях.

У мамы был номер телефона Уитни Стивенс, но пока звонков не было.

Часть меня ожидала этого.

Часть меня хотела умереть.

— Нет. — Я сосредоточилась на теплом, мягком мехе Божьей коровки, а не на холодной, жестокой правде.

— Мне жаль, Галс. Это дерьмово.

— Как ты думаешь, как долго я смогу жить у тебя?

— Не знаю. Мама ничего не говорила об этом, но тебе уже почти восемнадцать. Вроде твоя мама не возражала, так что, может быть, ты сможешь жить здесь, пока мы обе не съедем. Мы будем как сестры. Это было бы здорово, да?

— Да, это было бы здорово. — Мое хрупкое сердце затрепетало при этой мысли. То, что я росла единственным ребенком в семье, где не было любви, научило меня ценить близость. Тару я точно считала своей семьей. Я взглянула на нее с мягкой улыбкой, ее светло-каштановые волосы были начесаны, завиты и украшены массивными заколками.

Мы обе любили «Gin Blossoms», голубой цвет и «My So-Called Life».

Джаред Лето был красавчиком.

И…

Меня осенила мысль.

Рид был похож на него, только с зелеными глазами и более короткими волосами.

В моей груди разлилось тепло, и мне нужно было как можно скорее погасить это чувство, пока оно не вспыхнуло, не разгорелось и не сожгло меня заживо. Глупо было все еще думать о нем. Он был в два раза старше меня, и в его распоряжении, вероятно, была целая толпа красивых, искушенных женщин.

Божья коровка выскочила из комнаты, а я выпрямилась, вглядываясь в свое отражение в зеркале Тары, украшенном фотографиями. К продолговатой рамке были прикреплены полароидные снимки и вырезки из журналов. Больше всего мне нравилась фотография, на которой мы вместе прошлым летом сосали вишневые леденцы «Blow Pops», прислонившись к ее «Сатурну» цвета морской волны.

Мои глаза были закрыты, и я наслаждалась моментом, застывшим во времени, а ее голова склонилась на мое плечо, пока мы улыбались в камеру ее мамы.

Я чувствовала близость с ней.

Это был один из моих любимых моментов.

Проводя пальцами по высушенным феном волосам, я усмехнулась, когда Божья коровка вбежала в комнату, виляя хвостом, с крепко зажатой в зубах добычей.

Но улыбка погасла, когда я разглядела то, что она держала.

— Эм… что это? — Мой голос дрогнул, когда я указала на предмет у нее во рту.

Тара вскочила с кровати.

— Нет, Божья коровка! Это не твоя игрушка. — Она помчалась к щенку, а Божья коровка счастливо виляла хвостом. — Папа подарил мне ее на Рождество, ты, дворняга.

Рождество.

Папа.

Отец Тары.