Страница 30 из 57
Раз так, весь вопрос переносится из плоскости индивидуальной психологии в плоскость социальной психологии. Вернее, последняя оказывается лежащей глубже. Приятное — это соответствующее “нашему” (наличному или потенциальному), неприятное — “чужому”. В самом деле, все представления о семейном уюте и счастье, о счастье и радостях дружбы, солидарности, взаимопомощи, интеллектуальные, эстетические, физкультурные наслаждения — все это принадлежит к тому или иному мысленному “мы”, к сумме характерных черт “нашего”, связано с известными традициями, уподоблениями, примерами, прецедентами, воспоминаниями. Неприятное — неудовольствие — это все те ситуации, когда человек оказывается как бы под воздействием “их”: ушибшись, мы подчас невольно кого-то неясного выругаем, рассердимся; ребенок обычно ищет кого-то, кто является виновником боли; дикарь, как отмечалось выше, обязательно приписывает болезнь, смерть, охотничью неудачу действию “их” и поэтому прибегает к представлению о действии на расстоянии — колдовстве. Иначе говоря, дикарь видит проявления “их” колдовства в определенном круге явлений, которые в силу этого характеризуются как минусовые, вызывающие неудовольствие, неприятные. Выходит, эти явления не в том смысле “чужие”, что они неприятны, а в том смысле неприятны, что “чужие”.
Естественно, что сюда, в эту группу явлений, попадает не только то, что действительно различает “нас” и “их”, но и все, что нарушает то или иное “мы”. Так, смерть наших ближних — несчастье, страдание, печаль, горе. Еще бы: это — разрушение самых непосредственных звеньев “мы” любого человека.
Итак, социальная психология перевертывает привычную для обыденного сознания пирамиду. В обыденном сознании она стоит не на основании, а на вершине: есть “я”, индивид, которому присуще делить чувства и эмоции надвое. Научный анализ говорит, что вне “мы” и “они” нет дихотомии приятного и неприятного, удовольствия и неудовольствия. Это неожиданно и требует некоторого напряжения отвлеченной мысли. Но именно такого напряжения добивался И. П. Павлов, когда он призывал учиться “заглянуть под факты”. Оказывается, социально-психологическая оппозиция “мы и они” способна уходить глубоко внутрь индивидуальной психики и превращаться в ее сущность.
Следовательно, нам пора перейти к рассмотрению индивида, личности, под углом зрения социальной психологии. Однако сначала завершим тот раздел социальной психологии, которому посвящена данная глава.
Устойчивы ли в данный момент психические склады и какого рода, или же одерживают верх динамичные настроения и какие именно, — это зависит не от произвола и не от случайности, а от исторических условий. Сами объективные процессы общественно-исторического развития порождают и разные усилия людей. Одни силы истории заинтересованы в торможении тех или иных назревающих изменений, другие — в их ускорении: первые содействуют обычаям, традициям, преемственности поколений, вторые — активизации настроений, в особенности недовольства. Иными словами, конечную причину как психического склада, так и настроений, как относительной неподвижности, так и подвижности — подчас бурной — психических состояний народов, масс, коллективов наука о социальной психологии ищет в лежащих глубже исторических, социологических закономерностях.
Ведь мы оперировали очень высокими обобщениями, за которыми могут стоять совершенно различные реальности, различные обстоятельства места и времени. В том числе все социально-психические явления и закономерности, о которых мы говорили в этой главе, контагиозность и негативизм, отношения между “мы” и “они” и взаимодействие индивидов внутри “мы”, устойчивый психический склад и отрицание, разрушение той или иной стороны привычного склада жизни и психики, подъем и упадок социальной психической активности — ведь это все может играть не только разную, но даже противоположную роль в разных конкретных условиях места и времени, в разной конкретной исторической обстановке. Так, вопреки догмам буржуазной социальной психологии, окружающая человеческая среда способна оказывать заражающее действие вовсе не на одни лишь низшие побуждения человека. Тот же психологический механизм в зависимости от конкретных общественных обстоятельств будет стимулировать в одном случае отрицательные, в другом — положительные побуждения, в одном случае — неразумные и слепые, в другом — разумные, полезные для общества.
Ленинская зоркость в отношении психических явлений в общественном движении, в революционной борьбе, как раз и учит психологическую науку этому историзму.
Одни общественные слои делают стабилизирующие усилия, другие — расшатывающие. Но на какие именно порядки, традиции, установления направлены эти стабилизирующие или расшатывающие усилия, следовательно, играют ли они прогрессивную или реакционную роль, — это всякий раз зависит от конкретных условий данной эпохи, данного общества.
Только глубокое понимание законов истории, объективных причин как сдвигов, так и стабильности, может дать твердую почву для применения и к прошлому, и к современности науки о социальной психологии.
Вы
Но мы абстрагировали от общественно-исторической конкретности всех времен категории “они” и “мы”. Хоть мы проиллюстрировали их наблюдениями над современной жизнью, следует предполагать, что в чистом виде они налицо только где-то в самом начале человеческой истории, вернее, на ее пороге. Ни чистого “они”, ни чистого “мы” не знает дальнейшая история. Первому соответствовало некогда вполне негативное поведение: избегание, отчужденность, а то и умерщвление. Второму — сбивание вместе с себе подобными и имитативное поведение, коллективная индукция. В действительности же далее наблюдается взаимное ограничение того и другого начала. Это значит, что теоретический анализ предмета социальной психологии тоже должен сделать следующий шаг. Диалектика отношений “они” и “мы” доводит, наконец, до вопроса об их взаимопроникновении.
Изобразим “они” и “мы” в виде двух кругов. Теперь наложим отчасти один на другой. Та площадь, где они перекрываются, отвечает категории “вы”.
Это — сфера не отчуждения, а общения. “Вы” — это не “мы”, ибо это нечто внешнее, но в то же время и не “они”, поскольку здесь царит не противопоставление, а известное взаимное притяжение. “Вы” это как бы признание, что “они” — не абсолютно “они”, но могут частично составлять с “нами” новую общность. Следовательно, какое-то другое, более обширное и сложное “мы”. Но это новое “мы” разделено на “мы и вы”. Каждая сторона видит в другой — “вы”. Иначе говоря, каждая сторона видит в другой одновременно и “чужих” (“они”) и “своих” (“мы”).
К примеру, все мужчины — “вы” для всех женщин, и обратно. Взрослые — для детей, и обратно. Семья или соседние роды, обменивающиеся визитами, участвующие в совместных праздниках, церемониях и т.д., находятся тоже друг к другу взаимно в положении “вы”. Таково же было положение фратрий внутри древнего дуального рода.
Как видим, восходя логически от “они и мы” к “вы”, мы еще остаемся в сфере множественного числа. Это и исторически отвечает невероятно древнему времени: если мы с этой категорией и перешли порог истории, то еще находимся где-то в мире кроманьонцев. Новый психический механизм, вступивший с этого времени, носит характер некоего торможения двух названных выше. Позже, разумеется, категория “вы” ширится, наполняется все более сложным и богатым содержанием.
И все же в логическом смысле категория “вы” остается переходной, пока мы не вывели из нее уже таящиеся в ней следующие. В самом деле, на чистом “вы” нельзя долго задержаться. Все в этой сфере пересечения толкает и торопит перейти к индивиду, как следующей ступени социально-психологического анализа (забегая вперед, предуведомим, что это будет, конечно, “он”, — чему графически соответствует точка соприкосновения кругов “мы” и “они”, когда частично наложенные друг на друга круги снова раздвигаются до минимального соприкосновения).
Как только мы вступили в сферу “вы”, каждый человек оказывается принадлежащим к двум психическим общностям — двум “мы”. С этого момента он уже начинает становиться личностью — точкой скрещения разных общностей. В частности, он должен научиться что-то прикрывать и затаивать то от одних, то от других, следовательно, его “внутренняя” жизнь начинает обособляться от “внешней”. Правда, от этого начала еще огромный логический и исторический путь до “я”. Понятие “вы” послужит лишь переходным мостиком от второй главы к третьей.