Страница 22 из 57
Когда речь идет о более или менее статичном явлении, о национальном или классовом характере, о психическом складе или психическом строе коллектива, его негативность в отношении каких-либо “они” подчас малозаметна. Выявление этой негативности достигается специальным анализом. Когда же речь идет о динамическом явлении, о настроении, тут негативная сторона почти всегда ясно видна. Настроение несет в себе ясно выраженный отрицательный заряд против той или иной стороны прежнего склада жизни. Негативное отношение к носителям этих пороков прошлой и настоящей действительности характерно для всякого общественного настроения. Настроения всегда активно направлены не только к чему-либо, но еще более против чего-либо. Иными словами, этого рода общность очень обнажено формируется посредством категории “они”.
Могут возразить: бывает же и настроение успокоенности, довольства, удовлетворения, — ведь оно ни против кого не направлено? Нет, оно все-таки решительно направлено против всякого потенциального нарушения покоя, достигнутого статуса. Это настроение обороны. Обратное впечатление возникает потому, что подчас в такую минуту удовлетворенности люди переживают прошедшее: они радуются одержанной победе, преодоленным трудностям, они торжествуют над противниками, которые им мешали. А иначе эта успокоенность — не настроение, скорее — отсутствие настроения, покой чувств.
Разумеется, природа социальных настроений бесконечно многообразна в зависимости от объективного содержания данной исторической динамики. Настроения масс в условиях революционного подъема или национально-освободительной борьбы невероятно далеки от негодования против нарушителей обычаев или, скажем, какой-либо вспышки недовольства племенным вождем. Но всегда налицо какое-то явное “против”.
Вот почему, кстати, в обществах, разделенных на антагонистические классы, одной из важных задач государства, церкви, господствующей идеологии является тормозить распространение и открытые проявления значительной части социальных настроений. Они, как правило, колеблют существующий порядок. Исключение составляют те случаи, когда их направляют в предусмотренное русло: вспышка религиозного фанатизма против инаковерующих, национальный и расовый шовинизм, оголтелый антикоммунизм и т.п.
Итак, обзор форм и типов общностей, при всем их поистине безмерном многообразии, подтверждает положение, что в социально-психическом отношении они всегда конституируются через противопоставление “нас” и “их”.
В этой оппозиции на практике один член может быть более определенным, осознанным, чем другой. Рассмотрим крайние случаи, когда определен и осознан лишь один член этой оппозиции.
1. Русское самодержавие, другой пример — гитлеровский фашизм во время второй мировой войны представляли собой настолько определенное отвергаемое “они”, что в противовес этому открывался весьма широкий простор для блока очень различных социальных сил и общностей; на основе отрицания вполне ясного “они” эти разнородные социальные силы и общности в некоторой мере объединялись в далеко не столь ясное, в легко распадающееся “мы”.
Однако здесь речь идет о блоке вполне определенных общностей. Напротив, если анализируются психологические закономерности действий “толпы”, — а буржуазная социальная психология возникла и долго удерживалась на изучении именно этого объекта, — берется случай, когда один из членов оппозиции “они и мы” является совершенно неопределенным. Без всякого научного оправдания на передний план была выдвинута и взята в качестве универсальной модели психика наиболее внутренне аморфной общности, какая только может быть.
Толпа — это иногда совершенно случайное множество людей. Между ними может не быть никаких внутренних связей, и они становятся общностью лишь в той мере, в какой охвачены одинаковой негативной, разрушительной эмоцией по отношению к каким-либо лицам, установлениям, событиям. Словом, толпу подчас делает общностью только то, что она “против”, что она против “них”. Несомненно, что это самая начальная и самая низшая, можно сказать, всего лишь исходная форма социально-психической общности.
Таким искусственным выбором объекта были предопределены и выводы. Впрочем, может быть, именно ради выводов и был выбран такой объект. Напуганные ростом массового революционного движения, выступлениями огромных множеств людей в Англии, Франции, Германии, буржуазные социологи этих стран выступили со сходными теориями о примитивном и даже патологическом уровне психики всякой толпы и массы. Лебон, Тард и Сигеле доказывали, что в толпе критическое отношение личности к действительности снижается и она становится способной лишь к разрушительным действиям против кого-либо (“них”!). Решающую роль при этом Лебон, Тард и Сигеле отводили активизирующейся в толпе реакции подражания и взаимного психического заражения (“мы”!). Стихийные действия толпы, таким образом, объясняются, с одной стороны, подстрекательскими действиями бунтовщиков, указывающих, против кого надлежит действовать, с другой стороны, подражательной, или имитационной, реакцией, присущей стадным животным, а у человека являющейся атавизмом.
Критика этих первооснов буржуазной социальной психологии должна состоять не только в опровержении приведенных авторами фактических данных, но и в показе полной ненаучности выбора объекта: такая “идеальная” толпа, которая являлась бы совершенно случайным и аморфным скоплением, на практике почти не встречается. Во всяком случае, она не имеет ничего общего с толпой или массой, более или менее классово однородной, во время революционных выступлений, уличных демонстраций, разгромов правительственных зданий и т.д. Во всех этих действительных исторических явлениях в толпе налицо та или иная, большая или меньшая предварительная внутренняя связь (“мы”).
2. Компания друзей, замкнутая секта верующих, ряд других ситуаций могут быть приведены в качестве примера, когда конкретны, определенны только “мы”, противостоящие совершенно аморфным “они”. Один писатель в своих воспоминаниях рассказывает, что, когда ему было пятнадцать лет, он все человечество делил на два разряда — на людей, знающих и любящих Блока, и на всех остальных. “Эти остальные казались мне низшим разрядом”. В психике возраста “обожании” автор заметил тыльную сторону: выделение и отвержение разряда “всех остальных”. Нам интересно здесь не само обожание Блока. Так же неистово можно быть приверженным в более зрелом возрасте не герою, а идеалу, идее, догмату, истине. Но, всегда за неистовством мы вскроем деление людей по признаку “за” и “против”, “мы” и “они”.
В этом случае противостояние не является активным, “мы” скорее обособляются, чем нападают. Если взять класс школьников, то это не та ситуация, когда большинство сплачивается против одного-двух бузотеров, а та, когда в недрах класса обособляется кучка приятелей.
После неудач с психологией толпы буржуазная социальная психология ударилась в эту вторую крайность. Итальянский социолог Морено и ряд других принялись изучать преимущественно эти малые “мы”, связанные взаимной симпатией, дружбой и другими эмоциями, обособляющиеся в той или иной степени от аморфного и неограниченного множества других людей. Такие исследования методами анкетирования и оценки окружающих лиц по многобалльной системе проводились в армии, на предприятиях, в школах. Они выявили “микроструктуру” или “инфраструктуру” системы личных отношений, некоторую, если можно так выразиться, зернистость взаимного притяжения и отталкивания там, где на первый взгляд существует лишь рота, цех, класс и т.д. Зарубежные социальные психологи извлекли отсюда некоторые практические рекомендации для начальников и руководителей различных коллективов. Несомненно, некоторые полезные выводы из таких исследований могут быть извлечены и для практики социалистического общества.
Однако эти наблюдения заглядывают очень неглубоко под поверхность. Они опять-таки ограничиваются некими крайними вариантами, лежащими в стороне от основной массы социально-психических явлений.