Страница 27 из 52
До дня оставалось метров пятьдесят, когда падение прекратилось и Маневич неподвижно повис над лавой, поддерживаемый новым восходящим потоком. Теперь это уже не имело значения, только продлевало боль, потому что поток нес огромное количество радиоактивной пыли.
Не вышло, подумал Маневич и ускользающим сознанием успел отметить пикирующие сверху раскаленные камни…
Разведчик прошел на малой высоте и показал в рыжих клочьях помех бурлящее бесформенное месиво. Маневич не отзывался, а Крюгер меланхолично сообщил, что Испытатель-три перелетает на другой край трещины и скоро вернется. Может быть, именно это неуместное спокойствие, а может, весь изматывающий ритм перехода и сильнейшая зубная боль доконали Шаповала. Он кричал на Крюгера за нарушение инструкций, кричал на Годдарда, потому что тот молча следил за полетом планеров. И кричал на себя. Это ведь он, Шаповал, заявил, что вариаторы смогут отыскать "Стремительный", самонадеянный осел, это он, воспользовавшись случаем, потребовал провести эксперимент на Венере, а потом ушел в кусты, решил руководить за чужой спиной, свалить все на Годдарда и ЮНЕСКО, и теперь он, Шаповал, ответит, если Маневича не спасут. И это на его, Шаповала, совести останется гибель людей на "Стремительном". Комитет запретит работы - и поделом! И вообще он, Шаповал, ни при чем, потому что маршрут выбирали специалисты, и кто подсунул ему испытателей, для которых не существует дисциплина?!
Годдард молчал, морщился и опускал планеры все ниже. На пятнистом инфралучевом экране он видел край трещины и Крюгера - Годдард знал, что этот шар и есть сейчас Крюгер. Планеры начало трясти, и Годдард разделил управление. Горелов повел одну машину над трещиной, то и дело зависая и прощупывая кипящие недра, а второй планер Годдард попытался опустить рядом с Крюгером.
– Скорее, - торопил над ухом Шаповал.
Годдард, не оборачиваясь, сказал: "Молчать"! - и Шаповал притих. Годдард затылком ощущал его прерывистое дыхание.
В трех метрах от поверхности он выпустил манипуляторы и спросил Крюгера: готов ли он к поднятию на борт?
Крюгер промолчал. Годдарду показалось, что он и не слышал вопроса.
– Приказываю на борт! - сказал Годдард, нисколько не уверенный в действенности своих слов. Боковым зрением он видел, как второй планер, клюнув носом, зарылся в горячий воздушный поток, как вспухли на экране скалы. Машину швырнуло к трещине, и Горелов отдал команду на вывод резерва.
А ведь я ничего не сделаю с Крюгером, подумал Годдард. Никакие мои приказы не помогут, потому что внизу хозяева - испытатели. Найти Маневича! Годдард только сейчас подумал, что может и не найти его. Опускать аппарат в трещину - верная гибель, нужно выводить тяжелый скаф, а он малоподвижен. И похоже, что Крюгер не захочет возвращаться без товарища.
Годдард выдвинул захваты, но планер все время сносило, лишь в какое-то мгновение машина прошла точно над Крюгером, автоматика сработала, и Испытатель-один закачался в сетях манипуляторов.
– Возврат! - сказал Годдард, передал планер операторам с "Тиниуса" и повернулся к экрану Горелова. С Крюгером все. Через несколько минут он будет на борту. Шок, депрессия, что угодно, но он жив.
Горелов ухитрился посадить свой планер на небольшой уступ, нависший над трещиной. По дрожанию изображения чувствовалось, что уступ вот-вот сорвется.
– Скаф! - сказал Годдард.
Исследовательский аппарат был прочен и мал. В лучшем случае они могли увидеть Маневича, связаться с ним. Скаф взметнулся в воздух, описал дугу и покатился вниз, пружиня и подпрыгивая на неровностях стенок. На обзорных экранах что-то наметилось в глубине. Множество темных дисков. Они всплывали, как пузыри газа, неторопливо, по прихотливой ломаной линии. И прежде, чем Годдард успел понять, Шаповал крикнул:
– Третий!
Диски вынесли к поверхности желеобразное пористое тело, оно мерно колыхалось, и каждое его движение отдавалось свистом и стуком в ушах Годдарда. Горелов повел планер вдоль кромки пропасти, не выпуская Маневича из поля зрения локаторов. Он успел вовремя. Едва диски оказались в радиусе захвата, вскинулись щупальца, натянулась сеть, диски бросились врассыпную, но два из них барахтались в захватах, а тело Маневича неподвижно легло на дно сети.
– Вверх! - нервно выкрикнул Шаповал. - Маневич ответит за своеволие!
Шаповал в своем репертуаре, подумал Годдард. Опасность миновала, и он уже распоряжается. До следующего ЧП. А ведь они все-таки дошли: Маневич и Крюгер. И живы. Может быть, для большего спокойствия снять с трассы и Мухина?
Годдард потянулся к микрофону, и в это время с "Тиниуса" сообщили:
– Планер второй замолчал. Мухина не вижу. В диапазоне связи пусто.
Годдард встал, предчувствуя, что все только начинается. Тихо ойкнул Шаповал, а из брюха "Тиниуса" вывалился последний резервный планер.
К концу вторых суток поисков у них не осталось машин. Когда экран вспыхнул сиреневым светом взрыва и в рубке после двухдневного рева бури стало тихо, Годдард потерял сознание. Бессонница, напряжение. Мухина нет. Мощный подземный выброс разметал в пыль весь район, горный кряж за какие-то секунды превратился в низину, куда с шипением обрушивались миллионы кубометров лавы. Озеро быстро наполнялось. Только одно и оставалось сделать в память о Мухине - назвать новое недолговечное озеро его именем.
Годдард был без сознания мгновение - никто не заметил его слабости. Он заставил успокоиться дрожащие руки и отдал приказ, который по всем нормам должен был прозвучать еще сутки назад:
– Курс к Земле!
Он немного поел, не отходя от пульта, и слабость отступила. Неторопливо, тщательно подбирая слова, Годдард заполнил бортовой журнал. Он с трудом добрался до страницы "Выводы руководителя".
Выводы.
Годдард встал и, шатаясь, пошел из рубки. Не хочу я делать выводы, думал он. Кто я такой, чтобы делать выводы? Начальник опыта? Сидел в удобном кресле и глядел, как выкладываются люди, как готовы они поступиться всем ради идеи, которую он, Годдард, не понимал и теперь не понимает. Всемогущество. Но вот всемогущий из всемогущих - мечтательный краснолицый Мухин, - где он?
А я должен решать. Судьбу вариаторов и всей нарождающейся науки - мутационной генетики. И судьбу со "Стремительного", которых теперь, без шаповаловских ребят, наверняка не успеют найти. И все же, если по совести, я должен написать: "Нет". Думать нужно не о тех семнадцати, что ждут помощи на Уране. Нужно думать о будущем. Запретить все это. Человеку - человеческое.
Годдард вошел в медотсек и увидел Шаповала. Тот был бледен, щеки его ввалились.
– Летим к Земле, - сказал Годдард. Он хотел добавить, что потерян последний планер, что нет смысла идти к Венере-верхней, искусственному спутнику на высокой орбите. Он промолчал, потому что лицо Шаповала неожиданно исказилось.
– Вы уверены, что искать бесполезно? - тихо спросил Маневич, и Годдард только теперь увидел обоих испытателей. Они лежали на диагностических кроватях, как личинки в коконах, видны были только лица и руки. Лица как лица. Часы испытаний не изменили их. Лишь теперь Годдард подумал, что открытие Шаповала действительно великолепно. Любой другой человек после всего, что выпало Крюгеру с Маневичем, был бы похож на монумент Кощею Бессмертному.
– Нам нечем искать, - признался Годдард. - Нет планеров.
– Это Венера, - просто сказал Маневич.
Будто гордится, подумал Годдард. Будто Венера - его родина и прожил он здесь не сутки, а всю жизнь, и рад, что планета оправдала надежды.
– Скажите, Годдард, - Маневич медлил, подбирая слова, - там, на "Стремительном"… Для них все кончено?
– Как ваша голова, Маневич? - спросил Годдард.
– Вы о радиации? Я не излучаю, можете подойти ближе.
– А что хромосомные пробы?