Страница 13 из 52
5.
Вездеход проехал ровную площадку и резко остановился. Свет за иллюминаторами изменился. Стал теплым, желтым.
– Вот и приехали, - сказала Татьяна.
Павлыш отметил, что его спутники сразу расслабились, словно напряжение, владевшее ими, исчезло.
– Помогите подхватить контейнер, - сказал Джим. - Обидно будет разбить что-нибудь, когда мы уже приехали домой.
– Там, кстати, селедка, - сказал Павлыш. - И черный хлеб.
– Селедка, - сладострастно произнес Джим. - Я сам понесу ящик, как скупой рыцарь свой любимый сундучок. - У Джима была слабость к цитатам и поговоркам.
Татьяна открыла люк, и никто не мешал Павлышу выйти первым.
Вездеход стоял в гараже, сооруженном надежно, как крепостной бастион. Двери были закрыты. Граж был освещен ярко, и с первого взгляда было видно, что он удобен и даже уютен, как бывают уютны рабочие кабинеты или мастерские, хозяева которых не заботятся о впечатлении на окружающих, а просто живут здесь и трудятся.
Перед вездеходом стояла тонкая женщина с короткими, легкими, вьющимися темными волосами, которые опускались челкой на лоб. У нее было маленькое лицо с острым подбородком и большими глазами, с губами полными и чуть загнутыми кверху в уголках. Она была принципиальной чистюлей - ни на комбинезоне, ни на лице, ни на узких ладонях не было ни пятнышка грязи. С водой здесь в порядке, отметил Павлыш.
– Доктор Павлыш? - спросила она, но не стала ждать очередного ответа. - Здравствуйте. Меня зовут Нина Равва. Я начальник станции. Вы будете жить в комнате, где раньше жил Стрешний. Отдохните, потом пообедаете с нами.
– Спасибо, - ответил Павлыш, поборов желание сообщить начальнику станции, как приятно встретить чистого человека.
Что-то загрохотало по крыше, словно на нее рухнул камнепад. Задрожали лампы. Одна из них лопнула, и посыпались осколки.
Все замерли, ждали. Камнепад продолжался.
– Что это? - спросил Павлыш, но никто не услышал.
– Пошли! - крикнул Джим. - Он теперь не скоро угомонится.
– Сколько раз я говорил, - сказал Лескин, - чтобы покрасить крышу в зеленый цвет.
– Надо бы… - начала Татьяна-маленькая, но Нина ее перебила.
– И не думай. - Они друг друга отлично понимали.
Павлыш обратил внимание на широкую полосу пластыря на лбу Татьяны и, когда та провожала его до комнаты, сказал ей:
– Если у вас тоже царапина, загляните ко мне, а то загноится.
– У меня почти зажило, - ответила Таня, и Павлыш не поверил.
– И вообще шрам украшает разведчика. Совершенно не понимаю Нину, которая даже челку отпустила, чтобы никто не видел, как ей дракон по лбу полоснул. Хорошо еще, что глаз цел.
Они сотановились перед дверью.
– Заходите, - сказала Таня. - Здесь жил Стрешний. Только ничего не перекладывайте. Доктор вам этого не простит. Он аккуратный.
6.
– Обед через полчаса, - сказала Татьяна. - Мы проходили мимо столой. Третья дверь от вас. Запомните?
– Спасибо, а где госпиталь?
– Вам Нина все расскажет. Вы за больных не беспокойтесь. Если бы дело только в них, мы бы вас не звали. Будут другие, - закончила она убежденно, и тут же переменила тему: - В шкафу - вещи Стрешнего. Вы можете пользоваться. Он не обидится. Там накомарник и так далее.
Татьяна исчезла.
Оставшись один, Павлыш решил переодеться. Он прибыл в синем повседневном мундире Дальней Службы и был похож на попугая среди воробьев. Он распаковал сумку, достал мыло, щетку. По раковине суетливо бегали маленькие насекомые, похожие на черных муравьишек. Павлыш смыл их струей воды, умылся, потом подошел к окну. Сквозь решетку был виден склон холма, на вершине которого стояла станция. По склону, убегавшему вниз, к лесу, рос мелкий кустарник, среди которого поднимались редкие коренастые деревья. А дальше, до горизонта, тянулась скучная серо-зеленая равнина. Далеко, в дымке, можно было разглядеть еще один холм. Километрах в трех по равнине текла река, отражавшая светлые, сизые облака, полупрозрачные, пропускавшие солнечный свет, отчего все предметы отбрасывали легкие расплывчатые тени, в сами оставались бесплотными и невесомыми. Площадка перед станцией была пуста, лишь у края ее, над столбом с каким-то прибором, вился рой насекомых.
В келье оставались следы пребывания Стрешнего. На столике лежали книги, разрозненные листки, кассеты. В углу валялся свернутый грязный комбинезон. Но койка была аккуратно застелена.
Среди бумаг на столе лежала толстая книга в зеленом переплете. Павлыш открыл ее. Доктор оказался консерватором. Он не только вел дневник, но вел его от руки. Почерк доктора показался Павлышу легким для чтения, буквы округлые, каждая отдельно.
Глаза помимо воли пробежали по первым строчкам:
«… Мой дневник не может представлять ни научной, ни литературной ценности. Скорее, это средство, организовать собственные мысли… «Павлыш захлопнул дневник. Никто ему не давал права читать его.
Тут Павлыш понял, что прошло уже сорок минут. Нехорошо. Все уже собрались в столовой, новый человек на далекой станции - событие, придется отвечать на обязательные вопросы, а ведь далеко не всегда знаешь, что нового в Большом театре и закончена ли шахта на Луне. Павлыш взглянул в зеркало. Доктор должен подавать пример окружающим - подтянут, выбрит, аккуратен. А тут раздался взрыв.
Станция содрогнулась. Кто-то пробежал по коридору. И стало тихо.
7.
Столовая была пуста. Люди покинули ее в спешке - чистые тарелки стояли на столе, из-под крышки кастрюли поднимался пар, стулья были отодвинуты, один из них упал, и никто не удосужился его поднять…
– Ох уж эти тайны, - в сердцах пробурчал Павлыш, ставя стул на место. - Загадки, тайны и летучие голландцы. Сейчас окажется, что я здесь один. Остальные исчезли в неизвестном направлении.
Собственный голос прозвучал неестественно, и Павлыш осекся. Он постоял несколько секунд, прислушиваясь, потом покинул столовую и пошел по коридору к выходу, к гаражу.
Станция была невелика, но казалась обширной из-за множества дверей, закоулков и тупичков, лабораторий, складов и комнатушек неизвестного назначения. Потыкавшись в двери, Павлыш остановился перед дверью побольше других, которая, как ему показалось, вела в гараж. Дверь была закрыта изнутри на основательный самодельный засов. Павлыш с трудом отодвинул его. Ошибка: оказалось, что дверь вела прямо на улицу. В лицо Павлышу пахнуло теплым влажным воздухом, наполненным жужжанием насекомых. Павлыш сделал шаг наружу, и тут его грубо схватили за плечо и рванули назад.
Лескин закрывал засов.
– Вы с ума сошли? - спросил он бесцеремонно.
– Извините, - ответил Павлыш, - я еще не освоился с обычаями.
– Если будете осваиваться, недолго здесь проживете, - сообщил Лескин. К удивлению Павлыша, он был умыт и оказался вполне респектабельным человеком лет пятидесяти, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, словно природа использовала для их изготовления не резец, а стамеску.
– В лучшем случае напустили бы полную станцию комаров, - продолжал Лескин. - Перезаразили бы всех лихорадкой. Себя в первую очередь. И не обижайтесь. Привыкните. Тоже при виде открытой двери будете впадать в ужас. Вы столовую искали?
– Нет, - ответил Павлыш. - Обедающих.
– Обедающие в гараже. Обед задерживается. А я вас искал.
Дверь в гараж оказалась совсем рядом.
– Заходите, - сказал Лескин уже мирно. - Сейчас они вернутся.
Гараж был пуст. Вездеход исчез. Лескин прислушался и поспешил к рубильнику у ворот гаража.
– Не пугайтесь, доктор, - сказал он.
Павлыш не знал, чего ему следует пугаться, и на всякий случай отступил к стене.
В расступившихся воротах гаража показался тупой лоб вездехода. Вездеход полз медленно, с достоинством, как лесоруб, возвращающийся домой с добрым бревном. Так же торжественно вездеход пересек гараж и замер, уткнувшись в дальнюю стенку. На буксире он приволок громадную серую тушу, с которой свисали два черных лоскута, каждый с парус фрегата.