Страница 6 из 8
— Идем, Поллианна, — были единственные ее слова.
Через несколько дней Делла Уэтербай нетерпеливо вскрывала конверт письма, пришедшего от Руфи. С тех пор как Поллианна обосновалась в ее доме, это была первая весточка.
Милая сестра,
не знаю, кто тебя надоумил навязать мне эту малышку. По временам я дохожу до бешенства и просто ума не приложу, как от нее отделаться. Я раза три готова была отправить ее к тебе или в этот самый Белдингсвилъ, где ее все так любят и уж, конечно, не оставили бы без внимания в отсутствие тети Полли. Но едва я раскрывала рот, как она сразу принималась рассыпаться в благодарностях, говорить, как ей здесь хорошо, какое для нее счастье жить со мной и какая я добрая, что согласилась ее взять на то время, пока тетя Полли гостит в Германии. Ну скажи на милость, как могу я после таких ее слов взять и объявить: «Собирай вещи и прочь отсюда!». И что самое невероятное, ей, кажется, и впрямь не приходит в голову, что я терплю ее через силу, что она мне не нужна.
Разумеется, если она начнет назидать и диктовать, сколько молитв я должна читать утром и вечером, — тогда уж я непременно отправлю ее на все четыре стороны. Я тебя об этом предупреждала с самого начала. Иногда мне кажется, что она затевает какую-то проповедь, но всегда в конце концов она переключается на какую-нибудь забавную историю про эту свою «Женскую помощь». Может быть, это просто обходной маневр — чтобы не навлечь на себя гнева? Господи, неужели ей и правда у меня нравится?
А вообще, Делла, она невыносимое существо. Вот послушай. Во-первых, сразу начались неуемные восторги по поводу моего дома. Едва она переступила порог, как сразу же потребовала показать мне все комнаты. Она буквально ни одной вещицы не оставила без внимания. В конце концов она заявила, что у меня даже лучше, чем у мистера Джона Пендлтона. Это, насколько я понимаю, какой-то богач из Белдингсвиля. Ведь едва ли он имеет отношение к «Женской помощи».
Но все это еще пустяки! Она без конца повествует мне о каких-то миссионерах, и я должна смеяться в угоду ей, хотя на самом деле надо бы плакать: какое тяжелое детство было у этой бедняжки!
И мало того, что Поллианна наложила на меня обязанности гида, она еще извлекла откуда-то белое вечернее сатиновое платье, которое я не надевала уже лет пять, и заставила нарядиться. Вообще я иногда чувствую себя игрушкой в ее руках.
За платьями последовали украшения. Она никак не могла прийти в себя от восторга при виде двух колец, которые я по глупости в угоду ей извлекла из сейфа. И, Делла, по-моему, она уже начинает сходить с ума. Она надела на меня все кольца, броши, браслеты и ожерелья, какие только нашлись в моих шкатулках, и заставила наколоть две бриллиантовые диадемы! Я сидела, вся увешенная жемчугами, бриллиантами и изумрудами, и чувствовала себя чем-то вроде языческой богини в индуистском храме, особенно когда это абсурдное существо принялось плясать вокруг меня, хлопать и петь сочиненную кем-то из ее друзей песню.
Поллианна не слишком мне мешает — ей есть чем себя занять. Она уже числит в своих приятелях угольщика, полисмена, юного разносчика газет, не говоря уже о всех моих домашних слугах. Все они вместе и каждый в отдельности, похоже, очарованы девочкой. Но если ты думаешь, что и я тоже, то ты ошибаешься. Я бы уже давно отправила ее к тебе или куда-нибудь, если бы не дала обещания продержать ее у себя до весны. А что она может заставить меня забыть Джейми и мою великую скорбь — это исключено. Из-за нее я только острее переживаю свою утрату, потому что вижу перед глазами ее, а не Джейми. Но я выдержу ее присутствие, если только она не начнет меня поучать. А если начнет, отправлю ее к тебе. Пока еще она не пыталась этого делать.
«Она еще не пыталась поучать. Однако! — удовлетворенно подумала Делла, убирая это письмо в ящик с другими письмами. — Руфь, ты уже отперла все комнаты в доме, примеряешь сатиновые платья, надеваешь на себя все драгоценности, а Поллианна не живет у тебя и недели. И она не поучает тебя; думаю, что ты уже и не дашь к этому повода».
4. ИГРА И МИССИС КЭРЬЮ
Бостон явился новым впечатлением для Поллианны, но и для Бостона — то есть для той его части, которой посчастливилось близко познакомиться с необычной гостьей — Поллианна тоже явилась новым впечатлением.
Девочка повторяла то и дело, что она влюблена в Бостон, но только сожалеет о том, что он так велик.
— Понимаете, — объясняла она миссис Кэрью на следующий день по приезде, — я хочу увидеть и узнать все — и не могу. Это как званые ужины у тети Полли. Столько всего бывает на столе, что приходится решать: вот это надо попробовать, а вот от этого придется отказаться. Так и в Бостоне мне придется ограничить круг впечатлений. Конечно же, это счастье, — продолжала она, переведя дыхание, — что тут на каждом шагу столько хорошего, что исключение составляют только больницы и похороны. И вот я о чем подумала. Как от званых ужинов тети Полли всегда оставались конфеты и кусочек торта, то же самое и с Бостоном. Мне хочется увезти частицу Бостона с собой в Белдингсвиль. А это нельзя. Города-это не торты из холодильника, да и торты нельзя слишком долго хранить. Они высыхают или портятся. Словом, я хочу как можно больше взять от Бостона за эту зиму.
Поллианна, в отличие от многих туристов, полагающих, что обзор мира надо начинать с наиболее отдаленных точек, решила прежде всего ознакомиться с ближайшими окрестностями, а еще раньше — с великолепной резиденцией на Федеративной авеню, ставшей ее временным домом. Это плюс еще занятия в школе на первых порах поглощали все ее время.
Так много предстояло увидеть и изучить, и все было так прекрасно, значительно, начиная от изящных пуговок в стене, заливающих комнаты ярким светом, и кончая тихим бальным залом, увешанным картинами и зеркалами! И уже такие замечательные знакомства! В самом доме была еще Мэри, которая убирала комнаты, отвечала на дверные и телефонные звонки, провожала Поллианну до школы и встречала на обратном пути; потом Бриджит, которая жила в кухне и готовила; Дженни, которая накрывала на стол; Перкинс, шофер автомобиля… Все они такие замечательные и совсем не похожие друг на друга.
Поллианна прибыла в понедельник и целую неделю потом жила в ожидании воскресного дня. И вот он настал. Сияющая, Поллианна сбежала вниз по ступенькам.
— Я так люблю воскресенья! — восклицала она.
— Правда? — В голосе миссис Кэрью прозвучала тоска человека, для которого все дни одинаковы.
— Да, я люблю их за церковь и за воскресную школу. Вы что больше любите — церковь или воскресную школу?
— Не знаю, право, — начала было миссис Кэрью, которая редко ходила в церковь, а воскресной школы вообще никогда не посещала.
— Вам трудно ответить, да? — Глаза Поллианны светились, но взгляд их теперь сделался серьезным. — Я все-таки больше люблю церковь. Из-за папы. Он был миссионером, и, конечно, теперь он на небесах, где моя мама и все, кто уже не на земле. Я иногда закрываю глаза и пытаюсь представить себе, что делает папа на небе. Это очень помогает. Хорошо, что мы можем воображать себе разные вещи.
— Я в этом не уверена, Поллианна.
— Ах, а вы подумайте о том, насколько воображаемые вещи красивее, чем наши земные, реальные.
Миссис Кэрью что-то стала говорить рассерженным голосом, но Поллианна продолжала как ни в чем не бывало:
— Вообще-то для меня реальные, земные вещи гораздо прекраснее, чем принято о них думать. Я ведь какое-то время была калекой, и многие реальные вещи перешли для меня тогда в разряд воображаемых. А теперь я воображаю себе папу. Как он стоит на кафедре и читает свои удивительные проповеди. Да, а когда мы выходим?
— Выходим?
— Ну я имею в виду в церковь.