Страница 69 из 71
— Н-да… неплохо. А что в ней страшного для тебя, Северус?
Братишка, как ни странно, вопрос понял.
— Она кошмагная, злая и кусакая…
А потом, когда они вернулись в дом, маленький Север, радостно крича, побежал искать маму, звонко оповещая о том, что он "тепель не боится клапиву!" Лери выслушала мелкого воителя, полюбовалась мечиком, густо заляпанным крапивным соком и… попросила Гарри собрать ВСЮ крапиву, а то жаль, если она пропадет. Вот теперь Гарри окончательно и полностью прибалдел, зачем маме крапива? Не рубашки же из неё вязать, как в сказке про Эльзу?.. Но делать нечего, мама попросила — надо сделать, и Гарри, взяв корзину и перчатки, отправился в сад. Собрал, принёс на кухню и, по просьбе той же мамы, прополоскал крапиву и порезал-пошинковал, как салат, сложил в кастрюлю и залил водой, и только потом Лери его отпустила.
А на обед был подан зелёный суп под странным названием «щи», сваренный на курином бульоне, очень-очень вкусный, Гарри с трудом поверил, когда ему сказали, что суп сварен из крапивы. Да-да, из той самой крапивы, кошмарной, злой и кусачей. Просто невероятно…
А Северу на будущее, во избежание подобных эксцессов, Дог и Гарри сделали целую коллекцию деревянного оружия: мечи, щиты, топоры… Дог вырезал-выстругивал, а Гарри украшал, выжигал и вырезал узоры и гербы. В общем, течет жизнь, течет-перетекает. В саду росли цветы, найденные и пересаженные Михаэлем, пели и чирикали яркие птички-невелички, яркие-яркие, разноцветные, что твои драгоценные камушки. А среди них, как белая ворона, выделялся воробей, серый и неприметный, но именно ему всегда радовалась Лери, именно его приглашала-звала, для него готовила крошки и зерно. Назвала она его просто — Гришка. Гарри, да и все остальные не очень хорошо понимали лерину привязанность к серому воробышку и невольно ревновали, бесясь при этом от непонятной ревности к мелкой пичуге. А Гришка жил, летал и чирикал, и его задорное, незатейливое «чики-чик» да «чик-чирик» вскоре стали понятны и привычны обитателям Радужного и покоряли уже своей простотой. Пение честного русского воробья стало дороже и ценнее всяких там замудренных трелей кенарей и соловейников. В общем, все сами поняли Лери и сами начали уважать маленького воробышка и, выходя порой из дома, искали взглядом Гришку и радостно здоровались с ним, найдя его на конюшне или на ухе какой-либо лошади. Чаще воробей сидел на голове или спине Леголаса, мышастого скакуна… Такая вот птичье-лошадиная дружба зародилась.
У Северуса, впрочем, тоже появился дикий друг. Однажды ему для какого-то зелья понадобился волос фестрала, и он спросил супругу, водятся ли они здесь. Эйлиан ответила, что о фестралах она ничего не слышала и кто это вообще? После обстоятельного описания она ненадолго задумалась и спросила:
— А волос из хвоста чёрного единорога подойдет?
На что Северус ехидно заметил, что чёрных единорогов — не существует, потому что это легенда. В ответ женушка надулась и ушла. На целый день. И уж конечно, Северус успел поволноваться и сто тысяч раз пожалеть о своём ехидстве, не мог промолчать, идиот?! Распустил свой сарказм не вовремя, и вот результат, его гордая жена обиделась… В общем, помучился Севушка, до тех пор пока жена не вернулась. И не одна, вместе с Радужной Девой из леса пришёл чёрный единорог, густогривый и роскошный, и настоящий, в общем ни на йоту не легенда. Эйлиан строго посмотрела в глаза мужа, увидела в них раскаяние, смешанное с облегчением, и простила, а потом и сама извинилась за то, что заставила его понервничать, и в качестве извинения протянула Северусу целый пучок единорожьих волос, чёрных, ценных и невозможных за пределами Балинора. А Северус возьми да и влюбись в единорога, причем пропал Севушка весь, с головы до ног, что, вообще-то, понятно, одного взгляда достаточно, чтобы влюбиться в эдакого красавца.
Единорога звали Ловчий, и они с Радугой знали друг друга с детства, во всяком случае Ловчий — точно. Его Эйлиан знала ещё безрогим малышом, и она же дала ему это имя.
Вот такие вот будни протекали в Радужном доме на берегу озера Соломона в долине Мирабель. Милые и тихие, страстные и бурные, разные, в общем. Как и всякая нормальная, полноценная жизнь…
А время шло, шло и… дошло.
После пары жутковатых месяцев последнего третьего триместра, а жутко было всё: и гестоз с отеками, и бессонница, когда Лери не знала, как лечь или сесть… Ребёнок, казалось, был повсюду, толкался всеми конечностями и не давал матери ни минуты покоя, ей пришлось поселиться на первом этаже, поближе к туалету и кухне. А когда настало время ОНО, Гарри просто тихо-мирно слинял из дома, не желая слушать ещё и вопли роженицы. Чего-чего, а о родах он наслушался-начитался, да и по телеку пару передач видел, так что какое-никакое представление он имел.
Ушел Гарри на рассвете, далеко в поля, не особенно задумываясь о том, куда идет. Так, куда ноги ведут. За ним было увязался Соломон, но расстроенный парень попросил его остаться дома и объяснил, что ему хочется побыть одному. Конь печально вздохнул и ушел домой, а Гарри побрел дальше, куда глаза глядят. Ну и забрел за поля дальние. Здесь в озеро с запада втекала говорливая речушка, сплошь заросшая ивняком да осокорем, тут-то Гарри и решил отсидеться. Это было идеальное место, от дома далеко, тихо и прохладно… лесная тишина убаюкивала, шелестели ветви деревьев, стрекотали в траве цикады, пели и свистели птички. Прошло утро, и настал день, а Гарри всё сидел и сидел, не имея представления о том, что творится дома, в животе давно уже урчали и царапались голодные коты, но Гарри упрямо продолжал сидеть, страшась сам не зная чего.
К Гарри спустился крупный черный зверёк и деловито протянул ему большую гроздь ярко-алой рябины. Ну что ж, Гарри не стал отказываться, принял нежданное подношение, поблагодарил зверька и стал есть горьковато-кислые ягоды. Кушает Гарри ягоды и зверька разглядывает; размером с кошку, мех — вороной, отдающий в синь, красивый, в общем, на груди белая манишка, лапки тоже беленькие… И задумался молодой человек — а что за зверь перед ним сидит? Явно не горностай и не ласка, он крупнее, гораздо крупнее. И спросил Гарри зверя:
— Кто же ты такой?
— Это соболь, Гарри.
Гарри с тихой досадой прикрыл глаза, ну вот и побыл в одиночестве… И медленно обернулся в сторону нарушителя его покоя. Чарли. Чарли-Тополёк. Мужчина-дриада смущенно и приветливо улыбнулся, подошёл и сел рядом.
— Прости, если помешал, Гарри, но ты сейчас один и это не есть хорошо.
— Ладно, — вздохнул Гарри и кивнул на зверька, сидящего на дереве: — Значит, соболь?
— Да, соболь. Где-то за Морем он пушной и промысловый зверёк. По всему северу добывали его ценный мех наряду с куницей и горностаем. Удивительно даже, как вообще не истребили, учитывая, что добываются тысячи шкурок ежегодно. Но здесь, Гарри, соболь свободен, здесь никогда не раздастся роковой ружейный выстрел.
Гарри с интересом посмотрел на Чарли.
— Вы же отсюда, откуда же вы знаете про промысел и ружья?
— Я дух дерева, понимаю их разговоры, а там, за Морем, сами деревья и земля, конечно, давно утратили все свои волшебные силы, но это не мешает мне понимать их, а им — общаться со мной, передавать свои вести с ветрами. К тому же оттуда сюда много прибыло Энтов, тех, что не успели стать гворнами, одеревенеть, говоря иначе. Они-то и рассказали мне о… промысле и ружьях.
Чарли замолчал, задумчиво глядя на кудрявые кроны рябин и седые ивы, а потом тихо сказал:
— Ну вот и всё, Гарри. Поспеши домой, мама родила.
Секунду-другую Гарри оцепенело смотрел перед собой, не в силах уложить в голове резкую смену темы, а потом так и взвился, подброшенный как торпеда по команде «Пуск», и опрометью бросился бежать. Напрочь забыв о трансгрессии…