Дом

— Я тебе говорил, что не меняю его.

— А это смотря на что менять, — горячо заговорил Махсуд, стараясь убедить Слепня. — Проси что хочешь. Ничего не жалко за такую вещь.

— Я тебе клинок — ты мне свою следующую поездку домой.

— А-а, хитрец. Что мне твоим клинком дома делать. Махсуд стал загибать пальцы.

— Считай. У меня дома жён пять штук и все красавицы. Баранов восемьсот голов. Коз пуховых четыреста голов…

— И тоже все красавицы? — спросил Слепень. Этот подсчет он слышал уже в тысячный раз.

— Э-э, зачем смеёшься, — обиделся Махсуд. — Дом — это святое. Если бы не дом, меня бы здесь давно не было. Там у меня отец, мать, сыновья.

— А дочки?

— И немножко, дочек, — нехотя признался Махсуд. — Совсем мало.

— Мало, — пробормотал Слепень. Ему опять показалось, что небольшой бугорок рядом с гусеницей подбитого танка пот шевелился.

— Слепень, назови хорошую цену за клинок. — Да отстань ты.

— А-а, — махнул рукой Махсуд. — Не деловой ты человек. Дождусь, когда тебя подстрелят, и заберу бесплатно.

По бетону амбразуры визгнула пуля, потом прилетел приглушённый звук выстрела. Слепень присел на корточки.

— Что я говорил, — засмеялся Махсуд. — Это тебе, дураку, предупреждение…

Слепень нажал на кнопку микрофона, который торчал у него из наушника внутренней связи.

— Очкарик, — крикнул он. — Слышал выстрел? Все живы… Хватай свой инструмент и двигай на точку. Я засёк его.

Через короткое время Очкарик отозвался.

— Я на месте.

— Видишь танк, тот, который рылом в землю ушёл. Он там один такой.

— Вижу, Слепень, вижу.

— Сбитая гусеница. Рядом маленький бугорок.

— Понял тебя, понял.

Слепень с Махсудом затаив дыхание ждали выстрела, как будто сами сейчас примеривались к цели. Хлопнул глушитель, и довольный голос Очкарика доложил:

— Всем спасибо, все свободны.

— Попал, косорукий? — шёпотом спросил Махсуд.

— Говорит, что попал. Можешь встать и проверить.

— Заманчиво, — отозвался Махсуд, — но ты лучше сам. Слепень снял меховую куртку, надел маску с прорезями для глаз на приклад и накрыл её капюшоном. Он осторожно приподнял обманку над краем амбразуры и быстро опустил её вниз. Потом он повторил всё то же самое, раз за разом выдерживая обманку у щели амбразуры всё большее время. Выстрела не было.

— Ты точно его снял? — спросил Слепень.

— Точно, — отозвался Очкарик. — Лежит себе, руки раскинул, смотрит в небо. Неопытный видно, а может, давно дома не был. Вот у него рука и дрогнула. А так лежать бы тебе сейчас вместо него. Или Махсуду. Извини, Слепень, я ещё с Сержантом недоговорил. Иду к нему.

Слепень выглянул в амбразуру и быстро спрятался обратно. Но и этого времени ему хватило на то, чтобы убедиться, что Очкарик не соврал. Отсюда не было видно, действительно ли чужой снайпер лежит на спине, но кровавое расплывающееся по маскхалату пятно говорило само за себя. Слепень встал в полный рост и натянул на себя куртку.

— Готов, снайпер, — подтвердил он.

— Слушай, Слепень, а как ты относишься к Сержанту? неожиданно спросил Махсуд.

— Нормально отношусь. Мужик свое дело знает.

— Нет у тебя чутья на людей, — покачал головой Махсуд.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Слепень.

— У меня нет на него ничего конкретного, но что-то он темнит. Я это чувствую. Вспомнишь мои слова, когда он выкинет что-нибудь такое.

— Что выкинет? — злобно спросил Слепень. Не любил он, когда внутри начинался раскол.

— Говорю тебе, не знаю, — придушенным голосом ответил Махсуд. — Но ты на всякий случай будь готов. Если что, нужно держаться вместе. Очкарик слабак, на него рассчитывать не стоит.

— Хорошо, — согласился Слепень, — я буду внимательнее.

— Молодец. Слова мудрого мужчины.

— Но и ты запомни, — добавил Слепень, — если ты сам что-то задумал, у тебя против меня шансов не будет.

— Расклад такой, — сказал Сержант. — Стероид выбыл. Мы остались без сапёра. Понимаешь, куда я клоню?

— Не совсем, — ответил Очкарик.

— Слепень с Махсудом управляют фланговыми пулемётными турелями. Я отвечаю за тяжёлую технику и по возможности жгу её. Ты у нас снайпер, значит, у тебя самые свободные из всех нас руки. Будешь ещё и подрывником.

— Я не успею за всем уследить, сказал Очкарик.

— Успеешь! — отрезал Сержант. — Сделаешь себе, как все, инъекцию «Зверя» и всё успеешь.

— Да не переношу я его. Сколько раз повторять.

— Это нужно не для удовольствия, а для дела.

— Не буду я в себя вливать эту дрянь, — упрямо сказал Очкарик.

— А домой, — вкрадчиво предложил Сержант, — домой тебе хочется?

— Не понял, — искренне признался Очкарик.

— Что здесь непонятного, — разъяснил Сержант, — отпуск вне очереди, по моему личному распоряжению.

— Но так ведь очередь не моя.

— Очередь на поездку домой моя, сказал сержант. — Ятебе её уступаю.

— Не пойдёт, — заупрямился Очкарик. — Я так не могу.

— Слушай, Очкарик, у тебя хорошо дома? — сменив тон, с искренним интересом спросил Сержант.

— Да, — не удержался, чтобы непроизвольно улыбнуться, Очкарик.

— И как там, у тебя дома?

— Там сейчас весна. Не такая весна, как здесь. Местную весну от зимы не отличишь. Дома весна настоящая. У нас небольшой город, а рядом с нашим домом церковь.

— Хочешь сходить в церковь? — спросил Сержант.

— Очень. Столько всего произошло. Очень хочется исповедаться. Как знать, что там будет дальше. А так как-то спокойнее.

— Ну так и поезжай.

— Не могу, Сержант, ведь очередь твоя. Что скажут остальные?

— Ты говоришь, что дома у тебя хорошо, — сказал Сержант. — А у меня, считай, что дома нет.

— У всех есть дом, ну кроме этих, что лезут и лезут на наш бункер.

— Да, у всех есть дом, — согласился Сержант. — Есть дом и у меня. Вернее сказать, был, потому что прямо за моим домом уже давно горит нефтяное поле. И в самом доме никого нет. Пустой дом, понимаешь? У меня ничего не осталось.

— Не может такого быть, — не поверил Очкарик.

— Может, солдат. Ты не переносишь инъекцию «Зверя», хотя все остальные даже получают от этого удовольствие. А у меня прямо за домом горит нефть. Так бывает. А у тебя дома весна, родные ждут; Ну что, решил?

— Я согласен, — сказал Очкарик.

— Тогда давай на боевую позицию. Вот карта заложенных Стероидом фугасов. Местность ты знаешь. Присмотрись. А когда начнётся, ничего не бойся. Думай о том, что скоро поедешь домой.

Сержант остался один. Он достал из нагрудного кармана пластиковый тюбик с тонкой иглой. В тюбике переливалась похожая на ртуть жидкость. Эта инъекция была последней. Если они узнают правду, ему не жить. И тогда всему конец.

— Все по местам! — по внутренней связи отдал команду Сержант. — Бездомные прямо перед нами.

Через холм перевалился средний танк разведки. На броне его сидели бойцы. Танк медленно объезжал подбитую технику. А солдаты тревожно смотрели по сторонам. Судя по всему, эта группа была совсем дикой и даже не имела карт размещения бункеров в этом квадрате.

— Очкарик, ты знаешь, что делать! — крикнул Сержант. Очкарик взял тюбик «Зверя» в правую руку, снял колпачок с иглы и решительно вогнал её себе в шею. Сначала всё было как обычно, а потом его накрыла жаркая волна, и сердце стало скакать в груди как сумасшедшее. Поле перед бункером приблизилось к нему и теперь просматривалось в мельчайших подробностях. Пока всё шло как надо, никаких побочных эффектов.

Под действием «Зверя» время замедлилось и растянулось в голове Очкарика. Он деловито сверился с картой минного поля и, как только танк противника очень медленно вполз в зону поражения, привёл фугас в действие. Мощный взрыв прогремел прямо под днищем танка и превратил его во взлетевшие до самого неба разрозненные фрагменты рваной брони. Сидевшие на танке солдаты, как тряпичные куклы без костей, кувыркались в клубах адского взрыва.