Годы оккупации

Кроме наблюдателя или наблюдаемого, есть еще нечто третье — общая судьба, объединяющая обоих. С ранних лет меня начали мучить страшные сны о катастрофах. Иногда они разыгрывались на фоне ледяного ландшафта, иногда на фоне огненного. Однажды в Госларе я проснулся среди ночи. Я видел во сне льдину, на которой собралась громадная толпа людей. Толпа пришла в движение, и все устремились к одному краю. Это уже была не суша, это была льдина, плавающая среди Ледовитого океана; под тяжестью людских масс она должна была проломиться или опрокинуться.

Провокационный вызов и ответная реплика. Великим переворотам предшествует особенное настроение. Каждый чувствует, надеется или опасается, что начнется что-то другое, что оно непременно наступит. Я тоже был в этом убежден. Это носилось в воздухе. Лично я был доволен своим положением и не желал никаких перемен. Работа за письменным столом и в саду, беседы с друзьями, временами поездка куда-нибудь на юг. Деловые хлопоты, служба, почетная должность — все это могло только нарушить эту жизнь. Я усвоил урок, полученный под Росбахом.[146]

Как и многие другие бывшие фронтовики, не только немецкие, Гитлер ценил мои книги о Первой мировой войне; он дал мне об этом знать, и я посылал ему новые издания. Он высказал мне свою благодарность и передал ее через Гесса. Получил и я его книгу, которая тогда только что вышла. Однажды, когда я жил еще в Лейпциге, он оповестил меня о своем предстоящем визите, который, однако, отпал вследствие изменения маршрута его поездки. Вероятно, ничего особенного он бы не дал, как и моя встреча с Людендорфом. И определенно имел бы злополучные последствия.

Более поздние мои сочинения, такие как «Рабочий» или «Тотальная мобилизация», которые помогли бы ему отойти от нацинально-государственного и партийного мышления, остались ему чужды, хотя он, — вероятно, из третьих рук — позаимствовал оттуда некоторые формулировки для своих лозунгов. «Рабочий» вышел в 1932 году; в этой книге говорится среди прочего о той завершающей и одновременно подготовительной, но в целом лишь родовспомогательной, роли, которую играют великие начала национализма и социализма в деле становления окончательной структуры государств Нового времени, в особенности мировой империи, в образовании которой принимают участие разные силы противоположной направленности и к появлению которой нас заметно приблизила Вторая мировая война. «Фелькишер беобахтер» опубликовал на нее неблагоприятные отклики; редактор резюмировал, что я приблизился к зоне, где «можно получить пулю в голову».

Однако это знакомство все же не прошло для меня без последствий, так как в памяти Гитлера, как это часто бывает у политических деятелей, все раз и навсегда было разложено по полочкам; однажды составив себе мнение о человеке, он неохотно его менял. В начале войны вышла моя книга «На мраморных скалах», с «Рабочим» она имеет то общее, что события, происходившие в Германии, действительно укладываются в ее рамки, однако она не была скроена специально под них. Поэтому я и сегодня не люблю, когда ее относят к тенденциозной литературе. Этот башмак и в прежние, и в нынешние времена многим придется впору. То, что многие начнут примеривать его на себя, было более чем вероятно, как бесспорно и то, что я использовал там многое из того, чему был очевидцем. Меня особенно интересовал исход разыгранной партии. Чем она кончится? Ведь и сейчас по-прежнему не существует заклятья более сильного, чем заклятье пролитой кровью. Впоследствии, когда разразилась катастрофа, мне порой чудилось, будто, в сновидении, в предчувствии грядущее, включая даже мелкие подробности, открылось ярче, чем оно осуществилось потом в действительной жизни.

Книга сразу же вызвала дискуссии, которые стоили моему издателю Бенно Циглеру(Циглер в итоге был вынужден отказаться от печатания «Трактата о мире».) многих бессонных ночей, в то время как я сам был вне зоны обстрела, а именно у Западного вала.[147] Там я узнал, что эти споры захватили даже самую верхушку. На одном из собраний политических руководителей один рейхслейтер по фамилии Боулер пожаловался на меня. Этому надо, мол, положить конец. Гитлер подумал секунду и объявил решение, чтобы меня оставили в покое.

Во время войны я часто получал письма от молодых солдат, читателей, которые писали мне перед первым боем, а затем приходили письма от родственников погибшего. Хороший был личный состав, который пустили в распыл ради достижения невозможного. Я пережил то же, что многие другие, что пережило большинство немцев: я видел, как проедалась собранная мною часть капитала. Ты строишь дом и видишь, как он сгорает дотла в дыму пожара. Это ничего не говорит о доме и его устройстве. Хорошим жильцам он сослужил бы хорошую службу.

Необходимость вооружения после 1918 года не опровергается фактом поражения, в нем виновато не вооружение, а его бессмысленная и провокационная растрата. В отношении вооружения Гитлер выполнил задачу, не решенную вовремя его предшественниками. Это упущение в значительной мере служит объяснением их поражения и его чудесного взлета. На какое-то время мир переменил свое мнение и, сбросив маску Шейлока, который требует того, что ему причитается по векселю, стал оказывать помощь чуть ли не более щедрую, чем требовалось. Симпатии отдаются сильному.

Провокационный вызов и ответная реплика. Спрашивается, как игра пойдет дальше. К числу благоприятных прогнозов относится изжитость национального государства; тут ответной реакции не с чего запуститься. Это не касается вопроса об отечестве; национальное государство — это идея, отечество — реальность, которая скорее выигрывает от того, что идеи 1789 года уходят в прошлое.

Так что я не думаю, чтобы сейчас, если оккупанты вдруг решат уйти, здесь началась бы та ужасная резня, которая происходила во Франции, когда ее оставляли наши войска. Результатом будет несостоявшийся ответ, что зачастую оказывается наилучшим вариантом.

Вторая мировая война принесла с собой чудовищные разрушения. Но зато она ослабила предрассудки, казавшиеся непреодолимыми, и отворила двери, которые нельзя снова запереть.

Об окаймлениях. Мысли во время утренней прогулки по саду при созерцании листьев земляники, покрытых каплями росы. Роса садится по краям, окаймляя лист мелкими капельками, которые в лучах солнца сияют ярче любых самоцветов. Таким следует представлять себе устройство мира, только тут лист невидим. Мы видим только наряд.

Кристаллы — это такое же окаймление невидимого ядра. Гармонии и пропорции, которые нас в них восхищают, суть перевод на зримый язык.

Посвящается Эрнстелю; сегодня день его смерти. Сейчас ему исполнилось бы двадцать лет.

Перечитывая, я вижу, что сделал описку. Но день смерти может быть и днем рождения. Тогда следует переменить знаки: ставить крестик в начале и звездочку в конце.

146

Деревня недалеко от Галле, где 5 ноября 1757 г. прусский король Фридрих Великий победил французские войска

147

Западный вал — это незавершенные оборонительные укрепления по западной границе Германии, строительство которых началось еще в 1938 г. Еще его иногда называли «Линия Зигфрида». В 1944 г. союзники сходу прорвали Западный вал сначала у Ахена, а затем и в других местах.